Он не заметил вывернутых невидимым плугом борозд, как это было на болоте, но понял, что означают клубы пара, бьющие из земли, и не ошибся – вслед за паром в небо ударили фонтанчики расплавленного камня: огненная река пробила себе дорогу через Беспросветный лес, брешь в границе миров замедлила ее течение, но не остановила. «В страхе дрогнут творящие чудеса»… Инда дрогнул. И подумал, что сказочник, должно быть, видел пятьсот лет назад именно его, Инды, испуганное лицо. А впрочем, не только его: из-за башни показался большой грузовой вездеход (малого Инда бы и не разглядел), остановился у входа – капитул северских чудотворов оставлял Тайничную башню. Как глупо! Ночью даже Инде казалось не столь важным, где расположить центр управления эвакуацией, в Славлене или в Тайничной башне, – по расчетам не более получаса Внерубежью требовалось, чтобы добраться от кромки Беспросветного леса до окраин Славлены, и ради этих тридцати минут не стали ломать копья. Как глупо… Никому, кроме Вотана, не нужна была гибель капитула. Да и Вотану она нужна лишь для подтверждения героической сущности чудотворов – защитников Обитаемого мира.

Инда видел, как оседала Тайничная башня, подмытая снизу рекой лавы (разъяренный зверь знал, что делает), видел, как грузовой вездеход кренится, заваливается набок – и сползает в разверстую огненную пропасть (пасть разъяренного зверя).

– Предвечный… – прошептал Инда одними губами. – Пошли им быструю смерть…

Трудно было не примерить их гибель на себя – огненная река догонит любой вездеход… В ответ на эту мысль до вездехода докатился третий подземный толчок, столкнул его в придорожную грязь – Инда на мгновение повис на поручне, потом ударился о него грудью, но удержался и поднялся на ноги, когда машина выправилась и полезла обратно на дорогу: оставаться на верхней платформе теперь было слишком рискованно.

Но, будто ненадолго утолив голод, лава замедлила продвижение, – впрочем, непросто было предсказать, как далеко пройдут трещины от следующего подземного толчка… Уже открыв люк, Инда кинул взгляд на восток и в ужасе заметил (или ему это лишь показалось), что сетка из огненных рек напоминает когтистую лапу, вцепившуюся в землю.

Далекий рокот неба долетел до стен Хстова: Верхний мир наступал на мятежный город, а в мыслях дочери темного бога снова рушилась Тихорецкая башня.

Подземные толчки выбивали камни из волгородских стен, и огромный город, будто замок из песка, на глазах становился грудой обломков – вода окончательно смыла посад, но продолжала бушевать и биться пенными волнами. А вокруг мрачунов в Верхнем мире ветра раздували пожары и несли раскаленный дым на каменный гребень.

Тучи приближались к Хстову быстро, заволокли всю северную сторону неба, и не синевой они отливали, как обычно, а бурым цветом запекшейся крови (теперь ужас охватил и ряды колдунов). Молнии жалили рыхлое тело болота, и небо не рокотало уже, не грохотало – трещало оглушительно, будто рвалось на клочки.

Раскаленный ветер Верхнего мира лился на болото сквозь дыру в границе миров, и там, где несколько минут назад в небо валил пар, теперь разгорался огонь. Черные вихри рождались из столкновения холодного воздуха и жаркого ветра, множились, умирали и рождались опять; иногда истончались в середине и втягивались в небо, иногда оседали в болото, но неизменно появлялись вновь, дальше и дальше от Змеючьего гребня – будто шагали вперед огромными шагами.

Ливень приближался к Хстову с севера – будто тучи цвета крови опустились к самой земле.

– Добрые духи, это кровавый дождь!

По рядам колдунов, и без того напуганных дрожью земли, покатилась паника. Вопли «Кровавый дождь!» мешались с криками «Это конец мира!» и «Это идет наша смерть!»

Милуш прокашлялся и попробовал переорать толпу:

– Бараны! Успокойтесь! Это не кровавый дождь! Это бурая руда! Ветра подняли в небо болотную руду! И сейчас эти ветра будут здесь!

Мрачуны в Верхнем мире держались из последних сил, задыхались от дыма пожаров: теперь не все и не всегда останавливали ветер перед собой – и он нес им в лица искры и горячий пепел. У них над головами тоже трещало небо, и черные тучи все так же били в землю молниями.

«Кровавый дождь» с тихим шорохом упал на головы колдунов и почти сразу – на улицы Хстова. Смущавшие народ мнихи вопили громче прежнего – о гневе Предвечного и его чудотворов. С неба падали не только бурые струи дождя, но и клочки мха, а иногда и дохлые жабы: жабы тоже вдохновляли мнихов и до смерти пугали хстовичей.

Под ногами дочери темного бога поплыла земля и вскоре превратилась в мутные струи воды, поднялась почти до колен, а Милуш крикнул, указывая на горизонт:

– Вот оно! Гляди, вот оно!

И в голосе его восторг и азарт смешались с ужасом…

Дождь редел, за его пеленой проступало затянутое кровавыми тучами небо, и на самом его краю поднялся тонкий бурый столп.

– И еще! Еще! – присвистнул Красен. – Мать честная!

Темный бог никогда не сомневался, что Красен выйдет защищать Хстов вместе с колдунами…

– Берите силу у добрых духов! Хватит трястись! Иначе все здесь сдохнем! – выкрикнул Милуш едва ли не весело. – У меня больше нет замка! Рухнет Хстов – и вашим детям негде будет прятаться от храмовников!

Дождь перестал, в тишине и безветрии колдунам послышался далекий гул – и ветра, и грома. В клубах туч вырисовывались гигантские круги, но перед тем, как ветер долетел до стен Хстова, над горизонтом появилось странное черное облако, и приближалось оно слишком быстро, не клубилось, а роилось, принимало причудливые формы, растягиваясь то в длину, то в высоту. Оно было будто бы живым и звенело, дребезжало, скрежетало с каждой секундой все громче. От него веяло паникой и отчаяньем, которое заразило кинских мальчиков новым приступом ужаса – их строй зашевелился, послышался вой и ругань надсмотрщиков.

– Что это, добрые духи?.. – даже Милуш отступил на шаг, увязая в грязи.

Это были птицы, но темный бог не мог сказать этого старому другу. Впрочем, через минуту ни у кого не осталось сомнений – с немыслимым шумом огромная стая (и стая ли?) самых разных птиц – от ворон до воробьев, от цапель до куликов – понеслась над головами колдунов, и казалось, ей не будет конца. Колдуны, ругаясь, стряхивали с плеч птичий помет, а кинские мальчики приседали и закрывали макушки руками.

Потом на Хстов дохнул сырой горячий ветер, будто догонявший птиц. И тут же тучи цвета запекшейся крови выпустили вниз темное щупальце – в четверти лиги от строя колдунов взвихрилось вдруг болото: ветер потащил по кругу траву, мох и корешки, а за ними и куски торфа, и болотную воду, и мелкие деревца… Смерч рос на глазах, тянулся к выброшенному небом щупальцу – будто к протянутой руке, – и дотянулся, и выпрямился, и двинулся на Хстов, покачиваясь, как шея поднявшейся в стойку кобры… Исполинской кобры…

Ноги дочери темного бога завязли в размокшей земле. Вихрь бочком переползал через Волгородский тракт, приближался к гвардейской заставе, с треском вырывая из земли деревья; в его струях вертелись камни, сучья, торф и болотная жижа. За ним тянулся глубокий след, быстро наполнявшийся водой, в его теле стрекотали молнии. И ударься он в крепостную стену, стена, может, и устоит – но следующий вихрь пробьет в ней брешь, а потом вихри беспрепятственно ворвутся в Хстов и станут крушить дома и поднимать в небо брусчатку. Но раньше рухнет Тихорецкая башня… Темный бог думал, что смерч напугает дочь, но она боялась лишь крушения Тихорецкой башни. И тогда испугался он сам: если ветер убьет Спаску, на земле не останется его продолжения. Если ветер убьет Спаску, Хстов тоже не устоит. Погибнет Государь, и то, что темный бог считал законченным, придется начинать сначала – кому-то другому… Кто знает, не потребуется ли на это еще полтысячи лет?

Она была такой маленькой перед черной воронкой смерча… Горячий ветер становился все сильней. Будто от порохового взрыва, под ударом вихря в щепки разлетелась конюшня гвардейской заставы, вслед за ней вверх метнулись доски тесовой крыши казармы, по сторонам покатились бревна из развороченных ее стен…