– И что ты будешь делать, если тебе что-то кажется правильным, а ему нет? – усмехнулся отец. – Или наоборот?

– Татка, ну ты какой смешной! Ну если тебе что-то кажется правильным, а мне нет, что я делаю?

– А я всегда тебя слушаю. Волче даже слушать тебя не будет.

– Ты слушаешь и делаешь по-своему. А Волче не слушает, а делает по-моему, – улыбнулась Спаска.

– К тому же я не собственник, не ревнивец, я все делаю только для тебя, – проворчал отец.

– Ты? Не собственник? Не ревнивец? Ой, татка, да ты же самый настоящий ревнивец! Тебе же никто угодить не может, даже Славуш!

– Потому что ты у меня одна, и я хочу, чтобы ты была счастлива. И не сегодня, а всегда, всю жизнь, понимаешь?

– Я тоже так хочу. Но ведь так не бывает. Или надо совсем никого не любить, чтобы было счастье?

Отец опустил голову и задумался.

– Нет, кроха. Тогда счастья тоже не будет. Я неправильно тебе тогда сказал про любовь. Я же не знал, что ты это запомнишь. Любовь – это не только боль и страх.

Зов из межмирья Спаска ощутила сразу, Вечный Бродяга еще не звал, а только собирался ее позвать. И лунный камень под ночной рубахой еще не начал светиться, только в его молочно-белой глубине появилась прозрачность…

– Татка, погоди. Меня зовет Вечный Бродяга, – сказала Спаска и сорвалась с постели.

– Передавай ему привет. Значит, они добрались до свода…

– Я на стену пойду. Вдруг он так же много силы мне даст, как в прошлый раз?

– Может, и больше. Пойдем. – Отец тоже поднялся.

И уже на стене лунный камень засиял в полную силу, и Спаска увидела Вечного Бродягу в межмирье. О, сколько в нем было силы! И на этот раз Спаска видела вокруг него сполохи молний и черные воронки вихрей, ощущала дрожь каменистой земли под его ногами, струи жаркого дождя на его лице. А под дрожащей землей клокотал жидкий камень… Безграничное царство неживой природы рождало и ужас, и восхищение: Спаска готова была преклониться перед небывалой силой, рядом с которой человек – жалкий и беспомощный червь. От нее веяло вечностью… И, снимая кожу с Времен, пронизая взглядом пространство, Спаска видела лишь коловращение льда и огня в пустом космосе, сгустки раскаленных звезд и вихри миров, которые раскручивают вокруг себя эти звезды.

Слепая и глухая сила накатывала на хрупкую оболочку, оградившую людей от подземного и небесного огня, и Спаска ясно расслышала голос этой силы: «Я иду». Ее голос чем-то напоминал зов болота, но болото, лежа неподвижно, тянуло к себе, всасывало, поглощало, а эта сила наступала, жалила, выбрасывала вперед огненные щупальца и била молниями. Она не жаждала людской крови, не таила злого умысла, не рассуждала и не чувствовала – ей было тесно.

«Я иду», – выл ветер в ушах Вечного Бродяги. Зловещее предупреждение, прямая угроза. Силе не нужна хитрость, она не будет бросаться пустыми обещаниями: она на самом деле идет. И ей осталось несколько шагов до жалкой скорлупки, укрывшей беззащитное живое.

Вечный Бродяга пил энергию стихий и выливал ее на Спаску, и та понимала: бездумная сила стремится в любую лазейку, он – ее лазейка в Исподний мир. И болото трепещет перед силой огня и ветра. Колдун чувствует небывалый подъем, получая энергию от добрых духов, и задыхается от упоения, отдавая ее в пространство. Но Спаска ощущала восторг от того, что небывалая сила Верхнего мира, достойная преклонения и рождающая ужас, проходит через ее тело и выливается в небо по ее воле, ее способностью и умением ею управлять.

И летели в небо ветры, кружились над замком тучи, обнажая блеклые звезды короткой летней ночи, и свет лунного камня померк в лунном свете. Волче любит солнце… И если он едет сюда, то утром увидит голубое небо над замком, над Змеючьим гребнем, над болотом. «Это для него», – думала Спаска и захлебывалась от переполнявших ее чувств. Небывалая сила Верхнего мира – для него.

Вечный Бродяга устал не скоро, Спаска едва держалась на ногах, когда иссяк последний ручеек энергии. Он в изнеможении опустился на мокрый потрескавшийся камень под ногами – она сползла по стене и закрыла руками лицо. Отец поднял ее и понес в постель, а ей так и не хватило сил взять его за шею.

– Дай ей глоток хлебного вина и ложку меда, – услышала она голос Милуша. – Ничего страшного, она просто устала.

– Ты уверен? – испуганно спросил отец.

– Уверен, уверен… Признаться, меня это удивляет с каждым разом все сильней и сильней. Я пока не уверен в том, что твой Вечный Бродяга прорвет границу миров, но такого сильного духа еще не рождала земля… И такого мощного приемника – тоже.

Глоток хлебного вина в самом деле придал Спаске немного сил, отец закутал ее в одеяло и сел рядом, поглаживая по голове.

– Татка, ты не бойся, – шепнула она, блаженно жмурясь. – Это сейчас пройдет.

– Не слишком ли Вечный Бродяга силен для тебя?

– Нет. Он же учится. В прошлый раз, на болоте, он кидал мне энергию толчками, я один раз даже упала. А сегодня он лил энергию потоком. И мне кажется, я тоже с каждым разом становлюсь все сильней. Татка, а что это за место, откуда он берет силу? Я никогда такого не видела…

– Это за сводом. Свод делит их мир на Обитаемый мир и Внерубежье. За пределами свода скапливается отработанная энергия, которую чудотворы берут у нас и не могут отдать.

– И ее так много?

Спаска знала, что в мире духов много силы, но даже представить не могла, сколько!

– Ее слишком много, – усмехнулся отец.

– Да, татка. Я хотела сказать… Помнишь, я говорила, что болото питается людьми? А ты мне не верил? Я ведь слышала, как оно зовет людей…

– Помню.

– Это… Я не знаю, как это назвать. Сила, которая там, за пределами свода… Она тоже говорит.

– Что, тоже кого-то зовет?

– Нет. Наоборот. Она говорит: «Я иду». Ну, не словами, конечно… Она… будто живая. Нет, она не живая, я понимаю. Но она в самом деле идет.

– Понимаешь, кроха, эта сила… Она действительно давит на свод. Ты же изучала естествознание. Там давление выше. Там жарче. Свод гасит подземные толчки, сдерживает напор ветров. И, конечно, с каждым днем Внерубежье давит на свод все сильней.

– Нет, татка. Не только. Она в самом деле идет… Она наступает, понимаешь? Она раздавит твой свод.

– Конечно раздавит. По моим расчетам, ему осталось стоять не больше двенадцати лет. А может, и гораздо меньше.

– Татка, а если это случится, добрые духи умрут?

– Конечно.

– И никто не будет давать нам силу?

– Никто. Может быть, наш мир и устоит, но… Люди ведь будут так же любить чудотворов и отдавать энергию в межмирье. А возвращаться она не будет совсем. В общем, это смерть обоих миров, кроха. Для Верхнего мира – быстрая и страшная. Для нашего – долгая и мучительная.

– И ничего нельзя сделать?

– Отчего же? Можно. Прорвать границу миров. Это тоже будет страшно. Не только от замка – от Волгорода не останется камня на камне. И хорошо если не рухнет Хстов. Сюда дунут такие ветра, которые тебе и не снились…

– Я видела черные воронки вихрей. Там, за этим сводом. Они прилетят сюда?

– Ну, не совсем они… Но прилетят, не сомневайся.

Крапа Красен, обжигая пальцы, снял с вертела тушку гуся, начиненную кислой капустой, и, ловко орудуя острым ножом, разрезал его на куски. По обеим комнатам землянки шел умопомрачительный аромат – Крапа сглотнул слюну и поднялся к двери.

Солнце еще не село, но в логе Змеючьего гребня уже смеркалось. Новый секретарь Крапы давно нарубил дров (аккуратная поленница стояла возле входа в землянку), принес воды лошадям и теперь кормил рыжего мерина морковкой, почесывая его за ухом. Почтовые голуби в голубятне ворковали и толкались, склевывая насыпанное им пшено.

– Волче! Бросай лошадей, пойдем ужинать, – позвал Крапа, и тот удивленно оглянулся – не ожидал, что ли?

Крапа вернулся в Исподний мир несколько часов назад и еще не успел изучить своего секретаря. Не было сомнений в том, что он будет докладывать Огненному Соколу о каждом шаге Крапы и передавать содержимое всех бумаг, которые через него пройдут. На это Крапа и рассчитывал: пусть Огненный Сокол думает, что все знает о чудотворах. Тем меньше у него будет подозрений. А Желтый Линь ничего – сноровистый парень, не лентяй: к появлению Крапы на Змеючьем гребне привел землянку в порядок (тут давно никто не жил), даже прочистил трубу, забитую сырой сажей. Сам нашел скважину с водой и догадался, как ее качать.