В записях, в том или ином контексте, более двадцати раз употреблено словосочетание «первый удар».

Допрошена прислуга в доме Горенов. Подтверждается утверждение Белена об усилении меланхолии Югры Горена незадолго до смерти. В последнюю неделю перед смертью Горен сделал незначительные правки в завещании и несколько раз упоминал свою скорую смерть. Он не утверждал, что скоро умрет, он говорил примерно так: «Вот я умру, тогда и переставляйте мебель, как вам заблагорассудится» или: «Когда я умру, не забывайте поливать лимонное дерево». Кроме этого, он часто заговаривал о будущем Грады и всегда так строил фразы, будто его самого, Югры Горена, скоро не будет в живых.

Прислуга утверждает, что Югра Горен ждал приезда сына на выходные, готовился к какому-то серьезному разговору с ним.

Наряду с допросами прислуги мы осторожно допросили Збрану Горена и его жену. Они подтвердили сказанное прислугой, но не добавили к этому ничего нового. Збрана Горен отвечал спокойно, не пытался избежать допроса, однако было заметно, что он отвечает на вопросы давно заученными фразами – ведь его когда-то весьма тщательно допрашивала полиция.

Новая попытка ввести в магнетический транс Граду Горена закончилась неудачей.

Змай здорово умел запутывать следы и знал болото как свои пять пальцев. И для ночлега нашел сухой островок с выстроенным на нем шалашиком. Его сапоги были велики Йоке (впрочем, как и брюки, и рубаха, и плащ из теплой непромокаемой ткани), и тот сбил ноги задолго до остановки на ночлег. Змай за десять минут сплел ему лапти, но и в них легче идти не стало. Раны от ходьбы разболелись еще сильней, а к ночи вернулась и горячка.

Спали все вместе, в одном шалаше, выстланном сухим мхом, и накрывались одним плащом. И даже под теплым боком Змая Йока стучал зубами и чувствовал, как от жара плывет голова. А может, она кружилась от того, что Спаска лежала к нему так близко, стоит только руку протянуть? Или от дымившей головешки, разгонявшей комаров?

– Змай, а тебя вообще нельзя убить? – спросил Йока, зевая и ежась.

– Я не знаю. Меня еще ни разу не убивали. Но, думаю, убить меня не сложней, чем любого другого человека.

– Инда говорил, что тебя убили стрелой. Это правда?

– Меня ранили стрелой, а я лишь притворился мертвым.

Спаска тоже не спала, положив голову на другое плечо Змая, – Йока слушал ее дыхание с замиранием сердца.

– Змай, если Инда здесь, он будет нас искать?

– Конечно будет!

– А почему мы тогда спокойно спим, а не прячемся?

– Мы еще не спим. Это во-первых. А во-вторых, искать нас будут на Южном тракте, до него гораздо ближе. А мы идем к Паромному.

– Змай, а кто такой Айда Очен на самом деле? – спросил Йока, немного помолчав.

– Айда Очен? Чудотвор, который жил примерно пятьсот лет назад. Придем в Хстов, ты поймешь, кто такой Айда Очен. Для этого мира, разумеется.

– А до Хстова далеко?

– В обход - пятнадцать лиг примерно.

Йока приуныл и непременно сказал бы Змаю, что не дойдет, если бы этого не услышала Спаска.

– Да не переживай. Завтра выйдем на тракт, купим тебе сапоги, поедем дальше на почтовых лошадях, – успокоил его Змай.

Ах да, конечно на лошадях… Здесь же нет ни авто, ни трамваев, ни железных дорог.

– А что, нам обязательно нужно в Хстов?

– Ну да. Я давно там не был.

Йока замолчал и хотел уснуть, но сон не шел, и голова кружилась все сильней.

– Тебе холодно? – спросил Змай, когда по телу пробежала волна особенно крупной дрожи.

– Я знаю, это жар начинается, – ответил Йока.

– Ничего. Еще день-два, и все пройдет. – Змай сказал это не очень уверенно и прижал Йоку к себе потесней. – У всех так при первом переходе границы миров. Чудотворы тоже болеют.

– Я не боюсь, – ответил Йока. – Мне просто не уснуть.

– Ухо, небось, болит?

Болело не только ухо, но Йока промолчал.

– Хочешь, я расскажу тебе сказку? Я ведь сказочник, должен я хоть иногда рассказывать сказки.

– Вообще-то я не маленький, чтобы мне на ночь рассказывали сказки… – проворчал Йока.

– Я расскажу тебе взрослую сказку. О том, как был убит Айда Очен.

– Взрослую можно, – нехотя согласился Йока. Если бы рядом не было Спаски, он бы, конечно, не стал ломаться. Тем более что привык читать на ночь.

– Тогда слушай. И ты, кроха, слушай тоже, эту сказку вам никто кроме меня не расскажет. Давным-давно в городе Хстове жил студент по имени Стойко-сын-Зимич Горькомшинский из рода Огненной Лисицы, но друзья называли его просто Зимичем.

– А кто такой студент? – неожиданно спросила Спаска. Она почти все время молчала.

Змай вздрогнул и повернул к ней голову.

– Студент – это тот, кто учится в университете. В Хстове когда-то очень давно был университет. А если ты спросишь, что такое университет, я скажу: это место, где учатся студенты.

– Я знаю, что такое университет, – обиделась Спаска. – Милуш хочет возродить университет, который был в Цитадели…

– А что такое Цитадель? – спросил Йока.

– Цитаделью называли город-государство на севере Млчаны. До этого мы еще дойдем. А если не дойдем, я расскажу о ней отдельно – это тоже интересная история.

– Цитадель убила чума, она спит на Змеючьем гребне до сих пор… И ее тени тоже там живут, – добавила Спаска. – Рассказывай дальше, таточка.

– Да, так вот, друзья считали Зимича отважным и благородным человеком, на самом же деле он был кутилой, бабником, пьяницей и забиякой.

– А кто такой бабник? – спросил Йока. Он встречал это слово в книжках, но так и не понял, что оно означает. Неужели это тот, кто похож на женщину?

– Если вы все время будете меня перебивать, я никогда толком не начну. Бабник – это тот, кто… ну… в общем, чересчур охоч до женского пола. Вырастешь – поймешь.

Йока заснул на самом интересном месте, как ни старался раскрыть глаза пошире: голос Змая баюкал, как когда-то монотонный голос няни, читавшей Йоке сказки на ночь.

Наутро Йока не чувствовал себя отдохнувшим, скорей наоборот. Две лиги до тракта он прошел еле-еле и не жаловался только потому, что рядом была Спаска. Но на тракте он позабыл и о сбитых ногах, и о больном ухе, и о промозглом дожде – чужой мир был не только болотом!

На первом же постоялом дворе Змай купил одежду и Йоке, и себе, и Спаске. Йока долго рассматривал свой новый гардероб: узкие кожаные брюки, мягкие сапоги по ноге, теплую и немного колючую рубаху, пояс с тиснением, шапку с коротким пером и – самое замечательное – кожаную безрукавку, словно сошедшую с картины времен Ламиктандра. Плащ, небрежно заколотый на шее серебряной булавкой, довершил романтический облик – не хватало только шпаги на поясе. Змай его разочаровал:

– Здесь нет шпаг, в Млчане в ходу довольно широкие и короткие сабли, а на севере – топоры. Аристократия вешает на пояса ножи в знак того, что ей не пристало вступать в бой. С некоторых пор не пристало – раньше они все были профессиональными воинами. Вот нож тебе завести обязательно надо, без этого никто не поверит, что ты богатый хстовский юноша.

И Спаска – как удивила Йоку Спаска! Оказалось, что прямая рубаха – это колдовское облачение, в котором нельзя появляться на людях. И она оделась в платье, какие Йока видел лишь на светских маскарадах, и он сам не знал, что поразило его больше: затянутая в корсет талия, ослепительные обнаженные плечи или приподнятые шнуровкой груди с темной впадинкой между ними? И Йока понимал, что смотреть туда нехорошо, но не мог отвести взгляд и еле-еле удержался, чтобы не зажечь лунный камень над этой впадинкой, не подсветить то, что пряталось в тени…

Змай посмотрел на него как-то странно, то ли ревниво, то ли довольно, а потом накинул плащ Спаске на плечи, и она поспешила его запахнуть, словно не заметив пристального взгляда Йоки. Но тот уже знал, что́ спрятано под плащом, и не мог заставить себя забыть об этом, и – к своему стыду – все время надеялся, что плащ распахнется хотя бы на миг…