Конечно, во дворце вопросы так быстро не решались, и выбрался Йера оттуда только к вечеру. Он хотел бы выехать в Брезен немедленно, не дожидаясь утра, но понял, что доберется до колонии не раньше полуночи, а в это время никто не станет с ним говорить.

Вечерние газеты уже пестрели заголовками: «Арест младшего Йелена», «На Думу давят со всех сторон!», «Депутатская неприкосновенность: защита или фикция?» Столь громкий шум Йера посчитал лишь предупреждением чудотворам.

Накануне ему не удалось заехать к Горену, а он считал, что проведенный магнетический сеанс стал для парня слишком тяжким испытанием – нужно выразить ему сочувствие и признательность.

Горен ничем не выказал своих переживаний, но бессонная ночь оставила на его лице заметный отпечаток. Йера прибыл как раз к вечернему чаепитию, во время которого Горен был неразговорчив, – а чтобы скрыть нежелание говорить, вцепился в «Вечернюю Славлену», которую Йера машинально прихватил с собой, а не оставил в авто.

Изветен вкратце рассказал о проведенном сеансе, но ничего нового Йера от него не узнал – вполне хватило отчета из агентства. Он хотел уже официально поблагодарить и Граду, и магнетизера, как вдруг Горен поднял вытянувшееся от удивления лицо и долго, пристально посмотрел на Йеру.

– Судья… – наконец выдавил он. – Я должен поговорить с вами наедине. Мне кажется, это важно…

Йера глянул в газету, которую Горен опустил себе на колени: разумеется, он читал статью под названием «Сын судьи Йелена обвиняется в мрачении», да еще и с большой фотографией Йоки посредине страницы.

– Об этом? – грустно улыбнулся Йера. – Тут не о чем говорить.

– Вы не понимаете. Это в самом деле важно. Но я не хочу сообщать об этом никому, кроме вас.

Кроме Йеры за столом присутствовал только Изветен, который беззлобно усмехнулся и молча вышел из комнаты. Йера почему-то не сомневался, что подслушивать он не станет.

– Это ваш сын, судья? – Горен кивнул на фотографию в газете.

– Да, это мой сын. – Йера вовсе не хотел ни понимания, ни сочувствия со стороны Горена.

Горен же помолчал, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом, а потом сказал:

– Это Враг.

Йера, не ожидавший ничего подобного, отшатнулся в испуге – он не вспомнил о том, что Горен считает Врага спасителем Обитаемого мира, – и фальшиво забормотал:

– Ну что вы такое выдумали… Ну как мой сын может быть Врагом…

Горен поспешно поднялся, подошел к мольберту и резким, решительным движением повернул его к Йере.

– Посмотрите, судья.

На акварельном рисунке Горен изобразил два профиля – мальчика и девочки, полупрозрачную мембрану между ними и огненный шар в протянутых друг к другу руках. Не было сомнений, нарисованный мальчик был чем-то очень похож на Йоку…

– Не бойтесь, я не скажу Изветену, хотя мне и хочется доказать ему, что мои видения – не белая горячка.

Горен сорвал рисунок с мольберта, сложил его вчетверо и убрал в ящик стола.

– Скажите, судья, вы знали о том, кто такой ваш сын?

Он не стал дожидаться ответа, который Йера никак не мог придумать, и еле заметно усмехнулся:

– Знали. Извините, я бы не стал говорить о том, что его убьет Внерубежье. Это неизвестно еще, это я для метафоры сказал. И… Я вас еще больше уважаю, судья. После этого.

Когда Йера вернулся домой, Ясна уже знала о случившемся и, к его удивлению, приняла новость с радостью. И Сура, и его жена, и кухарка суетились на кухне вместе с Ясной, и Йера решил было, что они готовятся к приезду Йоки, но ошибся.

– Я считаю, мы должны передать в колонию гостинцев для других детей, – объяснила Ясна обилие напеченных сырных палочек и купленный ящик конфет. – Наш Йока завтра будет дома, а несчастные мальчики останутся там, взаперти…

– В колонии есть и девочки тоже… – пробормотал Йера.

– Тем более! Сура, я же говорила, что профитроли надо заполнять кремом, а не паштетом! Девочкам сласти особенно необходимы! Йера, ты не знаешь, сколько всего детей в этой колонии?

– Около двухсот…

– Я думаю, мы достаточно богаты, чтобы угостить две сотни детей.

– Ясна, я не уверен, что у меня все получится… И… там есть определенные запреты на передачи детям. Это не приют, где благотворительную помощь примут с радостью.

– Ты скажешь, что эта передача от депутатов Государственной думы. И если ее не примут, я сама доведу это до сведения журналистов. Дети мрачунов – тоже дети.

Бурная деятельность и твердая решимость спасала ее от чувства вины перед Йокой и перед самой собой. Теперь она намеревалась всеми силами доказать Йоке, что любила его не меньше родной матери. Йера грустно улыбнулся: дети всегда чувствуют фальшь. И Йока заметит ее сразу.

Мила сидела в столовой и под руководством няни рисовала для Йоки большую картину, для которой и деревянная рамка была уже приготовлена.

– Мы повесим ее у Йоки над кроватью, – пояснила Мила. – Вот, тут все мы: ты, мама, я и Йока. Похоже?

– Очень, моя дорогая.

Через пять дней черно-багровые рубцы расцветились всеми цветами радуги, ссадины затянулись тонкой розовой кожицей, и Йока понял, что ничего страшного с ним не произошло. От этого не умирают. Страх притупился – осталась осторожность. На болоте, кидая торф на ленту транспортера, Йока перестал втягивать голову в плечи, когда за спиной проходил чудотвор. Впрочем, он успел привыкнуть к работе и уже не так уставал, а вот Мален, которого перевели-таки с резки кирпичей на работу лопатой, был для этого хиловат. И, пожалуй, Йока побаивался, что кто-то из чудотворов захочет ударить Малена, потому что тогда придется его защищать, а это прямое неповиновение, сопротивление, за это его точно изобьют еще раз… И Йока старался за двоих, чтобы к Малену никто не цеплялся.

Он еще не решил, что будет делать, если его снова повезут за свод. Конечно, ему хотелось доказать чудотворам, что они его не напугали, и Йока храбрился перед самим собой, представляя, как снова выбросит энергию в границу миров. Его не купишь конфетами и не разжалобишь письмами из дома. Не верил он и в то, что отцу удастся вытащить его из колонии. Если кто и вытащит его из колонии, так это Змай. И чтобы он понял, что Йоке нужна помощь, нельзя сбрасывать энергию танцующей девочке, иначе она не заподозрит неладного.

Но стоило подумать об этом всерьез, и Йока понимал тщетность своего сопротивления. Его попросту будут бить до тех пор, пока он не сломается, только и всего. Он думал об этом без страха, взвешивал, стоит ли стоять на своем, если рано или поздно все равно придется уступить. Он даже хотел посоветоваться с Вагой, но как назло тот не объявлялся в их спальне. Легче всего уступить сразу, без боя, – это было самым очевидным и самым взвешенным решением. Наверное, Вага бы это подтвердил. Но тогда Змай будет думать, что все в порядке… А ведь он может освободить не только Йоку, но и всех.

Когда среди ночи его снова подняли и повели к вездеходам, решимость его сошла на нет. Зато здравый смысл громко кричал о бесполезности сопротивления.

В дороге никто с ним не разговаривал. Как будто он был пустым местом. Как будто он был врагом. На секунду, еще не осмыслив до конца этого факта – то, что он теперь враг чудотворам, – Йока почувствовал укол совести. Это были совсем другие чудотворы, не те, которые охраняли колонию. Это были те чудотворы, которые защищали людей, давали им свет солнечных камней… Те, кто еще три месяца назад вызывал у него восторг и желание помогать всеми силами. Да, стоило немного поразмыслить, и он вспомнил, что защищают они людей от призраков – например, от танцующей девочки. А еще – от того, что происходит за сводом. И происходит это по вине самих же чудотворов. И свет солнечных камней дает людям умирающий Исподний мир… Но не так-то легко выбросить из сердца веру в чудотворов и любовь к ним. Не так-то легко назвать их своими врагами, и не стыдиться того, что он – их враг, а гордиться этим.