Может, ее гвардеец сильней и старше, может, он в самом деле такой бесстрашный, как о нем говорят, но он Спаску не уберег. И еще этот учитель, Славуш, он тоже ее не защитил, хотя Змай на него и надеялся. Никто не поможет Спаске кроме него, Йоки Йелена. Потому что он самый сильный мрачун Обитаемого мира. От этих мыслей хотелось распрямить плечи, поднять голову, но Йока только морщился, пригибался ниже и стучал зубами от озноба.

Рокот Внерубежья катился навстречу, и на миг Йоке показалось, что он задыхается от одного этого рокота, как тогда, внутри воронки, и что легкие опять выворачивает наизнанку. Он снова ощутил резкую боль в ушах и вдруг понял, что боится повторения. Раньше он не понимал, не чувствовал, что может умереть, а тогда, теряя сознание, за один миг испил весь ужас неотвратимой смерти, невозможности ей противостоять. И если бы не Змай, вырвавший его из лап черной воронки, сейчас Йока был бы мертв.

Ноги снова стали ватными, закружилась голова, и Йока догадался, что вот-вот упадет. От страха. Чтобы не идти вперед!

Ее гвардеец вышел против десяти сабель, а смог бы он выйти один на один против Внерубежья? Ни один человек в обоих мирах не выйдет против Внерубежья, кроме Йоки Йелена, самого сильного мрачуна Обитаемого мира. Он брал в руки шаровые молнии! Он когда-нибудь выпьет воронку смерча! Он прорвет границу миров силой линейной молнии! И никакой гвардеец с ним не сравнится…

Деревья остались позади, под ногами расстелилась голая полоса изрытой ветром земли. И Внерубежье раскрылось перед глазами во всем своем ужасающем великолепии, освещенное нервными вспышками молний. Йока брел ему навстречу, хлопая сапогами, и чем ближе подходил к ставшему заметным еще не обрыву, но спуску, тем сильней чувствовал жажду, перебивавшую страх. Чем ощутимей под ногами вздрагивала земля, чем яростней ветер бил в лицо, тем глубже становилось дыхание, тем выше поднималась голова. И дурацкими мыслями о каком-то гвардейце подстегивать себя не требовалось – Йока шел навстречу Внерубежью вовсе не ради Спаски, он шел доказать этой таинственной силе, что она не властна над ним. Он хотел выпить всю ее силу разом! Он чувствовал себя бездонным колодцем.

Сначала он думал остановиться на краю спуска, но понял, что этого ему будет мало. Воронки смерчей ползали где-то на горизонте, по левую руку блестела огненная река, а над головой бушевала гроза. Косые струи дождя изгибались, натолкнувшись на силовое поле, и не могли хлестать по лицу в полную силу.

Йока поскользнулся и съехал в грязь, как с ледяной горки, – даже от легкого удара о землю перехватило дыхание и в ребрах кольнуло так, что он вскрикнул и долго ждал, когда станет немного легче. Теплая густая каша из глины, песка и камней трепетала под ветром, Йока потихоньку поднялся, чтобы не нахлебаться, и решил, что дальше идти не надо. Нет, не испугался – здраво рассудил, что сегодня не нужны эксперименты, Спаске не до того. Нужен ровный, спокойный поток энергии, чтобы она сама решала, когда и как превращать ее в ветер, не опасаясь, что Йока в следующий миг сбросит ей столько силы, что она не сможет ее принять.

Ураганный ветер и дождь в лицо, содрогание земли – этого достаточно. И даже если привлеченная силой Йоки воронка доползет до него, то близость свода не позволит ей убить Йоку. Все равно эта энергия не сравнится с тем, что может дать любой другой мрачун. И Йока может отдавать эту энергию часами – столько, сколько потребуется.

Ему уже не было зябко, он вскоре забыл о сломанных ребрах – только ветер больно свистел в ушах. Энергия лилась внутрь помимо воли, и снова накатил страх: а если он не сможет выйти в межмирье? Тогда он, наверное, умрет, как и говорил профессор.

Головокружение накрыло Йоку волной тошноты, едва он попытался расфокусировать взгляд. Пришлось выпрямиться и балансировать руками, чтобы не упасть. И Йока уже собирался отступить, даже попытался вскарабкаться обратно, наверх, подальше от энергии Внерубежья, которая вот-вот его убьет, разорвет изнутри… Но неожиданно вспомнился чудотвор, возивший Йоку за свод, – тот, который был застегнут на все пуговицы. Почему обязательно убьет? Энергию можно сбросить куда угодно, для этого необязательно выходить в межмирье!

Почему он раньше не додумался до столь простого решения? Мучился, собирая крохи энергии? В другой раз Йока рассмеялся бы – не над собственной глупостью, а от радости, от облегчения, от того, что мучительный страх отступил. Может быть, дело было не столько в спасительной мысли, сколько в энергии, которая лилась в него широким потоком. И от нее сами собой распрямились плечи, отступила боль, прошло головокружение.

Сперва лунный камень над головой то зажигался, то гас, Йока еще не чувствовал полной уверенности, но с каждой минутой его охватывало упоение, за которым он забыл, что не может выйти в межмирье, – оно открылось ему навстречу само собой. Он попробовал зажечь камень на груди у Спаски, но что-то пошло не так – лунный камень не зажегся. Впрочем, Спаска появилась по первому зову. В смутных очертаниях из ливня и молний Йока разглядел цепи у нее на руках совершенно отчетливо, безо всяких сомнений, видений и фантазий.

– Я знаю, ты слышишь меня, – сказал Йока. – Ничего не бойся, я дам тебе столько силы, сколько надо.

Он раскинул руки, поднял голову и встряхнул мокрыми волосами.

В камере было просторно. Сначала Волчок сидел на нарах, потому что никак не мог лечь, не помогая себе руками. Потом все же лег – нужно было набраться сил перед завтрашним днем. Лечь пришлось на спину, нары были узкими, то одна рука свисала на пол, то другая прижималась к стене. Зажгло ссадины, оставленные плетью, и все равно больше всего болели пальцы. Волчок снова сел, приложив плечо и голову к стене, – чтобы в окне видеть башню Правосудия.

Как же так вышло? Как же он сглупил с этими черновиками? Чем думал? Сражаясь за себя, можно ошибиться. Нельзя проигрывать, когда защищаешь самое дорогое. Нельзя даже умереть, потому что смерть – это поражение.

Чем жестче была боль, тем страшней становилось: ей, маленькой и хрупкой, нельзя испытать и сотой доли этого ужаса. Не хотелось думать, что́ ей грозит ночью под охраной подвыпивших гвардейцев, – от этих мыслей Волчок сжимал кулаки, и размозженные кончики пальцев выстреливали в голову новой непроходящей болью, туманили мозги до темноты в глазах – Волчок сгибался с воем и долго не мог разогнуться.

Конечно, надеяться на Красена было наивно, но Волчок надеялся. Иначе происходящее становилось бессмысленным. Если чудотвор не вытащит Спаску отсюда, тогда даже смерть Волчка и то окажется напрасной.

Он долго сидел не шевелясь, и боль немного притупилась. Он даже задремал, но голова упала на грудь, все тело прошило болью, и сон больше не шел.

Часа через два – глухой полночью – в камеру явился Огненный Сокол. Гвардеец из охраны зажег факел у двери и принес стул; Огненный Сокол уселся напротив Волчка, шагах в трех, положив ногу на ногу. Долго молчал, пристально глядя Волчку в лицо.

– Ну? – спросил он наконец.

– Что вы хотите услышать? – выдавил Волчок.

– Давай, оправдывайся. Доказывай, что я ошибся.

– Мне нечем себе помочь, я уже все сказал.

– Ты понимаешь, что с тобой будет, если ты не сумеешь оправдаться?

– Мне не в чем оправдываться.

– На твоем месте я бы нос не задирал.

– Вы не на моем месте.

– Вот уж точно, – хмыкнул Огненный Сокол. – Так что? Будешь говорить?

– О чем? Что бы я ни сказал, вы все равно не поверите. Или мне надо упасть вам в ноги и умолять, чтобы вы поверили?

– Это было бы более… естественно в твоем положении.

– Вы не поверите все равно.

– Мне доводилось допрашивать многих людей. В том числе тех, кто так ничего и не сказал. И тех, кто был невиновен. Невиновные умоляют.

– Всегда? – усмехнулся Волчок.

– Почти.

– Я не умею.

– Да. И я знаю почему. Ты умеешь лгать, но не умеешь притворяться. Вот поэтому я тебе и не верю. Ты не чувствуешь себя невиновным, поэтому и не можешь попросить. Не можешь возмутиться, не чувствуешь отчаянья, обиды.