– Что «в каком слоге»? – Федька открыл рот.

– Ну назови мне, в каком слоге есть буква буки.

– Так во втором же… Ты же сам сказал…

– Как он звучит, этот слог? – Нечай подумал, что учитель из него никакой, если он не может объяснить мальчику того, что хочет от него услышать.

– Бы?.. – почти шепотом спросил Федька.

– Точно! А говоришь, неспособный. Давай еще! Ба, би, бо, бу… Любое слово.

Федька сморщился и закатил глаза к потолку.

– Бобик!

– Хорошо, просто отлично. И там какие слоги?

– Бо… ой, и би! – Федька расплылся в широкой, довольной улыбке, обнажив редкие кривые зубы.

– Если ты мне еще хоть раз скажешь, что ты неспособный, я сам тебя выдеру, честное слово!

Нечай отпустил довольного Федьку перед самым ужином, и тот, выйдя на крыльцо, спросил:

– Дядь Нечай, а правда, что ты сегодня ночью в лес пойдешь, оборотня ловить?

Нечай оглянулся – не слышит ли его мама, прикрыл дверь в дом и кивнул:

– Правда, правда.

Даже если и не ходить, пусть Федькины родители хотя бы слух пустят. На его беду во двор шумно ввалились племянники.

– А можно я с тобой пойду, а? Ну как ты один-то?

– Нет, нельзя, – фыркнул Нечай.

– И мы! – тут же заверещали Гришка и Митяй, с ушами на макушке.

– Давайте все пойдем, и Стеньку с братьями позовем, – предложил Федька, – Стенька парень здоровый.

– Ивашку не будем звать, он трус. Орать начнет!

– И мы с Грушей пойдем, – подскочила Надея поближе.

– Нет уж! Девкам нечего там делать! – возмутился Митяй.

– Если нам читать можно учиться, то почему в лес тогда нельзя?

– Так! – рявкнул Нечай, – а ну-ка тихо. Никто в лес не пойдет, понятно? И заткните свои пасти, пока вас бабушка не услышала! Иначе я не знаю, что с вами сделаю!

Гришка расхохотался:

– Да ничего ты с нами не сделаешь!

Его смех подхватил Митяй.

– С чего это ты решил? – Нечай постарался сделать строгое лицо и свел брови поближе к переносице.

Но на это засмеялась и Надея, и даже Федька усмехнулся, прикрывая рот.

– Да ты же добрый! – хохотнул Гришка, – по тебе же сразу видно!

– Ничего себе… – Нечай растерялся, – чего это я добрый-то? Вовсе я не добрый.

– Добрый, добрый! – смеялась Надея, – ты хороший.

– И что, если я добрый, так и слушать меня необязательно? Вот батьке вашему скажу…

– Ничего ты ему не скажешь!

– Ни в какой лес вы все равно не пойдете. Добрый я, или злой – даже не заикайтесь, ясно?

– Да ясно, ясно… – Гришка шмыгнул носом, – мы ж понимаем, что это опасно, не маленькие уже. И бабушке нельзя говорить, а то она опять плакать будет.

– Мы тебе помочь хотели, – сказал Митяй и заглянул Нечаю в лицо большими, ясными глазами, – а если с тобой там что-нибудь случится? Вдруг оборотень тебя ранит?

– Ничего, я как-нибудь сам разберусь, без сопливых…

– А ты тогда Стеньку возьми! Стенька не сопливый ведь, – тут же предложил Гришка.

– Знаешь, я и Стенькиного отца не возьму, а Стеньку и подавно.

Пить… Один глоток, всего бы один глоток, и можно жить дальше. Ноги так устали, что Нечаю кажется, будто он стоит на острых шипах. Рогатка давит на горло, малейшее движение головой, и она впивается в шею. Сначала ему казалось, что виснуть на руках больно, но теперь он то и дело дает отдых ногам, перенося тяжесть на руки – его кандалы прибиты гвоздями к частоколу, окружающему острог. Всего-то две ночи и один день. И ведь ничего страшного – стой себе и стой.

Майские ночи холодные, но короткие, и на рассвете у Нечая стучат зубы. Озноб рождается где-то в животе и зыбью разбегается по всему затекшему телу. Пить… Все можно перетерпеть: холод, усталость, боль, но жажда нестерпима. Роса падает на землю с первыми лучами солнца, пропитывает рубаху, и Нечай тянется к рукаву, но ему мешает рогатка.

Рыжая сволочь… Почему из всех колодников рудника он выбрал именно Нечая? Почему все рыжие выбирают именно его? Что рыжему надо? Впрочем, Нечай отлично знает, что ему надо. Он хочет вместо зверя увидеть пса, покорно лижущего сапоги. Он хочет УСМИРИТЬ. Здесь все хотят Нечая усмирить, но рыжий очень молод, очень богат, и не привык терпеливо дожидаться исполнения желаний. Он хочет получить все и сразу, за один день. Он хочет что-то доказать монахам, которые посмеиваются над его рвением, над его наивностью, над его молодостью.

Пить… Неужели никто не сжалится над ним и не принесет воды? Вот скрипит ворот колодца, скоро колодники пойдут на рудник, а сейчас им дадут хлеба, и пить они смогут сколько угодно, сколько успеют… Нечаю вовсе не хочется хлеба – желудок давно завязался в тугой, ноющий узел. Он хочет только пить.

Никто не приносит Нечаю воды, колодников проводят мимо, и они смотрят на него, кто с усмешкой, кто с сочувствием.

Несмотря на яркое солнце, день стоит холодный, ветреный. Рыжий просыпается ближе к полудню – ему здесь позволено все, и даже немного больше. И, не успев умыться, бежит к Нечаю – как ребенок к любимой игрушке, брошенной до утра по настоянию няньки. Но вовремя спохватывается, замедляет шаг и заглядывает в трапезную. Завтракает рыжий недолго, выходит оттуда через минуту, с набитым ртом, куском рыбного пирога и кружкой кваса в руках.

Нечай смотрит на его жующую веснушчатую рожу, и она расплывается перед глазами. Рыжий что-то говорит, отхлебывая квас, а Нечай его не слышит. Ноги становятся мягкими, будто из них вынули кости, и кандалы впиваются в запястья грубыми, сильными челюстями. Рогатка колет шею, но тяжелая голова свешивается на грудь: Нечаю кажется, что его сейчас вырвет, и спазм из желудка бежит к горлу. Веснушчатое лицо превращается в рыжее пятно, которое со всех сторон окружает темнота, и темнота эта все гуще, все черней, все непроглядней…

Нечай открыл глаза. На самом деле хотелось пить. Интересно, долго он проспал?

Внизу, на столе горела свеча, и слышались тихие голоса.

– Давай не будем его будить, – говорил Мишата, – сами пойдем. Полночь скоро.

– А он не обидится? – спросил кузнец.

– Не знаю, – Мишата пожал плечами, – я сейчас вообще ничего про него не знаю, и не понимаю. А если и обидится – что с того? Поздно будет, мы уже уйдем.

– Тогда пошли… – кузнец сказал это не очень уверено.

– Только тише. Вдруг проснется?

Мишата и кузнец поднялись и начали одеваться. Куда это они?

– Ты топор взял? – спросил кузнец.

– Конечно. И нож. А ты?

– У меня тоже топор и нож. Хотел молот взять, но им тяжело, неудобно. Зато один раз вдаришь – кого хочешь свалит с катушек.

– Топор лучше. Не знаю, как тебе, а мне сподручней. Я думаю, вдвоем оборотня топорами забить можно.

Нечай приподнялся на локте:

– Вы куда это собрались?

Мишата присел от неожиданности, словно застуканный при краже варенья пацан, но быстро взял себя в руки.

– Да так, засиделись, вот, проводить Назара хотел…

Нечай спрыгнул в печки.

– А ну-ка раздевайся. Ты с ума сошел? Какой оборотень? Какие топоры? Трое егерей были с ружьями, шестеро конных! Ты соображаешь? Только крикнуть успели! Ты их не слышал, а я слышал! Быстро раздевайся, я сказал!

– Нечай, ты чего? – Мишата растерялся и отошел на шаг.

– Я тебя сильней, братишка, щас уложу на лавку и свяжу веревками! Ты не слышал, как они егеря жрали, а я слышал! Хочешь, чтоб тебя сожрали? – шипел Нечай ему в лицо, – Настрогал детей мал-мала меньше, теперь корми! Я бочки делать не умею и твоих детей кормить не буду! Как маленькие, честное слово! Гришка с Митяем просились, и вы туда же?

– Я ж говорил – обидится… – проворчал кузнец.

– И ты тоже помалкивай! На Стеньку младших бросишь? Два балбеса!

Нечай забрал у Мишаты топор. Он еще не решил, пойдет в лес или нет, а эти двое не дали ему как следует подумать.

– А ты? Тебя, значит, не сожрут? – брат попытался взять топор обратно.

– Они меня не едят. Мосластый больно, – хмыкнул Нечай, – и детей я не плодил.