– В Къире в каждом дворе есть колодец? – осматриваясь, спросил Свитко.

– Нет, это дорого стоит – налоги с колодцев платят в казну. Кстати, за этот колодец я и купил себе жену. Ее отец посчитал сделку очень выгодной, отстроил домишко заново, посадил виноград, как видишь.

Отец и Свитко еще до рассвета уходили в город, а иногда брали с собой и Славуша. Они не посвящали Спаску в свои дела в Къире, но и не скрывали от нее разговоров, да она и без этого знала: они ищут, откуда взялся тот безумный колдун, которого привезли из Кины Милушу. Спаска оставалась на попечении жены отца. Наверное, ее правильно было бы назвать мачехой, но на мачеху она совсем не походила – ненамного старше Славуша, она была веселой и доброй, учила Спаску кинскому языку и заливисто смеялась над каждым произнесенным неправильно словом. Ее звали Лейлит. С нею Спаска ходила на базар, они вместе готовили еду и прибирали в доме, а по утрам продавали соседям воду.

Конечно, разбогатеть, имея один колодец, было трудно, настоящими богачами становились те, кто продавал воду на хлопковые поля и виноградники. И Спаска, поначалу очарованная Къиром, быстро поняла, что жизнь в этом городе еще тяжелей, чем в Хстове: слишком много людей собралось на узкой полоске вдоль берегов реки, и как бы ни была плодородна земля, согретая солнцем и политая водой, на всех ее плодов не хватало. И сама Спаска жила тут как в солнечном мире Добра только потому, что у отца были деньги.

Отец сказал, что в прошлый раз приезжал сюда во время холеры…

В окрестных деревеньках жизнь теплилась вокруг колодцев, и если колодец иссякал, людям некуда было больше идти, только в Къир. В Къир родители продавали детей, желая им лучшей жизни. Вот из таких проданных детей и был безумный мальчик-колдун.

Чаще всего проданные дети становились или гвардейцами Храма, или воинами армии Къира – Кина непрерывно вела войны с лежавшей на юго-западе Арутой за выход к морю и с Лиццей за приграничные горы.

Именно среди гвардейцев отец и начал поиски и расспросы. А потом неожиданно исчез на целую неделю, никому ничего не сказав. Свитко и Славуш искали его по всему городу, Лейлит плакала, Спаска же разучилась плакать два года назад. Сила за спиной отца зашевелилась еще в апреле, когда Милуш рассказал, что сделало мальчика-колдуна безумцем, и с тех пор не оставляла его в покое.

А потом отец вернулся – живым и здоровым. Только лицо его стало совсем темным, как у кинских караванщиков.

– Можно возвращаться домой, – сообщил он, не слушая упреков тестя, Свитко и Славуша, и быстро рассказал о том, что узнал.

Милуш оказался прав – это дело рук чудотворов. И не десяток, а почти четыре сотни мальчиков спрятаны в крепости в пяти лигах от Къира.

– Вот так просто взять и вернуться домой? – удивился Славуш. – И ничего не сделать?

– А что ты хочешь сделать? Усовестить чудотворов? Напугать? Или взять крепость приступом?

Отец говорил спокойно, а сила за его плечами бесновалась, рвалась из узды, требовала немедленного отмщения.

– Змай, ну это же надо прекратить! Это же… это же переходит всякие мыслимые границы!

– Никаких границ это не переходит. Понимаешь, Славуш, миром владеют те, для кого цель оправдывает средства. А такие, как ты, могут только сжимать кулаки и скрежетать зубами. Вот сиди и скрежещи…

– А ты, Змай? Что можешь ты?

Сила за плечами отца вскинулась – словно стукнула его между лопаток, отчего он выпрямил вдруг плечи.

– А я когда-нибудь взорву их мир, как пороховой погреб, к чертям собачьим… И не посмотрю на невинные жертвы. На войне как на войне…

* * *

Темный бог Исподнего мира лежал в прохладной нише каменного подвала, положив голову на свернутое кольцами тело, – и если бы кто-то заглянул в этот не освещенный солнечными камнями угол, то, наткнувшись на кинского аспида, мог бы серьезно пострадать или серьезно испугаться. Впрочем, здесь, в Верхнем мире, эту змею называли пестрым или тигровым аспидом, что не делало ее менее опасной. И если обычно темный бог сам выбирал себе подходящую аватару, то на этот раз вовсе не собирался быть крупной ядовитой змеей, наоборот – предпочел бы стать маленькой незаметной ящеркой. Однако сила, позволяющая менять облик, в тот день не послушалась темного бога и сделала его одной из самых страшных змей в двух мирах. А может, он и сам в глубине души хотел быть не только незаметным, но и опасным.

И хотя ящерка имеет острый слух, она не обладает и сотой долей чувственной мудрости ядовитой змеи: темному богу было все равно, о чем говорят люди в этом подвале, – он хотел знать, что они делают.

В Исподнем мире, откуда он пришел, другие люди в другом подвале делали страшные штуки – даже с точки зрения темного бога, которая, впрочем, расходилась с мнением его холоднокровных аватар: те имели смутное представление о том, чем это головной мозг лучше спинного. Люди в подвале Исподнего мира плохо понимали, что делают, они лишь повторяли движения, которым их научили: ввести в угол глазницы ребенка узкий стилет и разорвать те нити мозга, которые мешают человеку пить энергию, подобно чудотвору. Этих людей не беспокоило, что в голове чудотвора есть другие нити, делающие его и человеком тоже.

Здесь, в подвале Верхнего мира, темный бог засомневался: а делающие ли? Или касту чудотворов отличает именно бесчеловечность? Наверное, он был неправ, ибо люди, не чудотворы вовсе, в подвале Исподнего мира не понимали, может, тонкостей нейрофизиологии, но отлично знали о последствиях своих действий. Некоторые дети умирали сразу, некоторые не обретали способностей творить чудеса, но теряли человеческий облик – их потом убивали, – некоторые не теряли человеческого облика, но и чудотворами не становились. Не было лишь тех, кто, обретя способность впитывать в себя энергию и выбрасывать ее псевдомеханическим толчком, остался в здравом уме.

К детям Верхнего мира чудотворы были снисходительней, по крайней мере не ставили операции на поток. И, конечно, не долбились в мозги стилетом, вслепую, а вскрывали черепные коробки и, прежде чем что-то разорвать, внимательно изучали мозг молодых мрачунов.

Пестрый аспид не видел и не слышал того, что делают чудотворы в соседнем помещении, ярко освещенном солнечными камнями. Но мозг человека, даже под хлороформным наркозом, излучает субстанцию, которую змея чует на расстоянии. И темный бог был способен перевести смутные ощущения аспида в знание о происходящем на операционном столе.

Чудотворы-нейрофизиологи искали способ усилить «емкость» мрачуна, увеличить его способность брать и отдавать энергию. Нет, не с той же целью, с которой поставили на поток «производство» кинских мальчиков – зачем? Да в Верхнем мире и невозможно делать такие операции слишком часто – это мир просвещенный, гуманный даже к детям мрачунов, а шила в мешке не утаишь… Нет, у них была другая цель: они хотели создать мрачуна с неограниченной «емкостью».

Они знали, что им необходим прорыв границы миров.

О девочке с необычайными способностями Красен говорил до самого обеда, а Инда пил кофе чашку за чашкой. Нет, он не хотел спать – просто чувствовал усталость после бессонной ночи. И когда в столовую заглянул дворецкий, велел ему накрыть стол на террасе – столовая казалась душной. Зеленых ящерок Инда не опасался, не сомневаясь, что у сказочника-оборотня есть дела поважней, чем подслушивать долгие разговоры чудотворов.

Нанятый незадолго до приезда Инды из Афрана садовник не успел справиться со всем хозяйством полностью, что, впрочем, Инду вполне устраивало: некоторые уголки скромного парка казались совсем дикими, и там он особенно любил бывать. Но на клумбах, разбитых вокруг террасы, цвели тюльпаны и нарциссы, распускала листочки жимолость, тянулся вверх душистый горошек – Инда в который раз с наслаждением вдохнул запах северной весны.

– Вы не находите, Красен, что весна здесь хороша как нигде? В Элании в это время уже становится пыльно и душно, а тут – такая волшебная свежесть…