- Ему написал Млад, из Пскова… - растерянно ответил Волот.
- Вот именно, - укоризненно покачал головой Велезар. - Я не обвиняю Млада во лжи, это честнейший человек! Но нет ничего удивительного в том, что его воображение, однажды натолкнувшись на избранного из избранных, теперь находит подтверждения его существованию. И не в яви, а за ее пределами.
- Но он написал еще и об одноруком кудеснике, который может сравниться силой с этим Иессеем! Так вот, Вернигора этого кудесника нашел!
- Да? - доктор ненадолго замолчал. - И где?
- На Белоозере!
- Удивительно… А впрочем, ничего удивительного, - лицо его разгладилось. - Я не утверждал, что всякое видение шамана - это его воображение. Я говорил, что не всякое его видение - истина!
Они рассмеялись вместе: Волоту опять не удалось сбить доктора с мысли и доказать свою правоту!
Они еще немного поговорили о загадочном Иессее, снова вернулись к Перуну, а потом Волот неожиданно вспомнил о том, как едва не угорел в теремке по дороге из Пскова. Доктор очень обеспокоился этим, долго расспрашивал Волота о том, что он чувствовал, и князь подумал, что доктор опасается яда, но напрямую об этом не говорит: не хочет пугать.
Глава 7. Ширяй
Млад отлеживался дней семь, хотя отец говорил, что ему нужно не меньше месяца, чтобы прийти в себя.
- Бать, у меня просто болит голова, - вздыхал Млад. - Мне набили шишку на лбу, и больше ничего!
- Лютик, если бы ты только мог себе представить, какую ерунду говоришь! - качал головой отец.
Ширяй не отходил от него ни на шаг и не позволял никому из студентов даже подать Младу воды. Он словно боялся, что потеряет и учителя тоже, словно хотел искупить вину и подстелить соломку там, где никто не собирался падать. Он вообще оправлялся с трудом: его напускная бесстрастность, которую он так любил изображать, слетела с него ненадолго, и под ней обнажилась болезненная чувственность сильного шамана. Млад всерьез опасался, что парень не выдержит напряжения. Впрочем, это могло раскачать его способности, поднять их еще выше. А могло и свести с ума, а для шамана это быстрый и печальный конец: он бы не имел права подниматься наверх и умер, не в силах ответить на зов богов.
Штурм Пскова истощил силы ландмаршала, и на стенах царило затишье. Тихомиров все так же проводил со студентами занятия, и Ширяй был первым на них - он очень хотел отомстить. Он говорил, что запомнил того ландскнехта и найдет его во что бы то ни стало. Впрочем, однажды ночью он признался Младу, что ландскнехт - только первый шаг на пути его мести.
- И кто же будет следующим? - осведомился Млад. - Неужто ландмаршал?
- Нет, - фыркнул Ширяй, - у меня намечены двое: Чернота Свиблов и этот… Иессей. Когда война закончится, я сам поеду к этому однорукому кудеснику. И, знаешь, я найду слова, чтобы он явился в Новгород.
- Он может не почувствовать равного, - пожал плечами Млад, - поэтому Иессея надо сначала найти.
- Не беспокойся! Я его найду!
- Думаешь, ты умней Вернигоры?
- Я злей, - хмыкнул Ширяй.
- Злость - не лучший помощник в таких делах. Злость застит глаза.
- На худой конец, я спрошу богов! Ты же спрашивал Перуна!
- На очень худой конец, Ширяй! - Млад усмехнулся. - Боги просто не ответят тебе. Знаешь, с чего начал Перун? Он спросил: «Новгород? А где это?» И долго хохотал. Неужели ты думаешь, кто-то из них назовет тебе имя и улицу, где этот Иессей живет?
- Я все равно его найду, - Ширяй повернул голову к стене.
- Ладно, ладно, - примирительно сказал Млад, - найдешь.
Он бы и сам с удовольствием отыскал избранного из избранных. И, наверное, не стал бы дожидаться, когда однорукий кудесник соизволит явиться в Новгород, - наивная уверенность в силе собственной ненависти показалась Младу смешной, но имеющей право на существование.
Третий штурм южной стены ландмаршал предпринял только через две недели после второго и начал его неожиданно - незадолго до полудня, когда по-весеннему яркое солнце светило в глаза защитникам крепости. Обстрел стен был коротким, малозначительным и продолжался, пока кнехты не подошли к стенам вплотную: пороха ландмаршалу не хватало, и на этот раз он не трогал стен - бил только по воротам Свинорской башни. Обитые полувершковой броней, ворота из вековых дубов шатались, но стояли…
Ополчение не успело даже построиться - никто не ждал нападения. Едва натянув доспехи, новгородцы бежали на стены, за которыми вырастали осадные башни, - псковским пушкам тоже требовался порох, который не так быстро могли подвезти из крома.
Сотня Млада оказалась на стене между Свинорской и Полевой башнями позже остальных: Тихомиров поставил студентов держать оборону возле спуска со стены.
Кнехты лезли и лезли по стенам, точно тараканы… В них стреляли из луков, их бросали вниз вместе с лестницами, их поливали горящей смолой, поджигали осадные башни, но на место одного побежденного немедленно вставали двое - как срубленные головы сказочного змея. В глазах рябило от начищенных до блеска разномастных доспехов, и солнце слепило глаза…
Треснули ворота, недобитые из пушек, - их проломили тараном, - и отборный полк ландскнехтов хлынул в захаб.
На стенах становилось все тесней - они перли, словно вода через край запруды. И не было силы, чтобы остановить этот бесконечный поток. Новгородцы падали со стен под напором кнехтов, ломая ограждения, и вскоре некому стало бросать лестницы вниз и лить смолу на головы врага.
- Вниз! Отводите своих вниз! - крикнул Тихомиров сотникам.
Легко сказать! Не прыгать же им с трехсаженной стены!
- Отходите к лестнице! - велел Млад своим. - Я прикрою! Отходите, я сказал!
Отходили медленно. Трое из сотни Млада упали со стены, прежде чем ему удалось встать так, чтобы освободить проход студентам и перекрыть его врагам. Он рубил мечом из последних сил, загораживал дорогу щитом и чувствовал: еще один шаг назад, еще один ощутимый толчок - и он полетит по лестнице спиной вниз. Отец был, как всегда, прав: удар шестопером в голову не прошел даром. Младу нужна была передышка - хотя бы перехватить поудобней меч. Но ни о какой передышке и речи быть не могло: кнехты напирали, размахивая алебардами, щит трещал, с меча слетали колкие искры - ломались короткие древки, на плоских острых лезвиях оставались глубокие зазубрины.
- Мстиславич, я помогу! - рядом встал Ширяй, принимая на щит удар, предназначенный Младу.
- Опять? Спускайся вниз! Только себя погубишь, слышишь?
- Я с тобой, Мстиславич! - зло выкрикнул парень.
Хорошо, если на ступеньки пробилась половина сотни…
- Не загораживай дорогу, спускайся вниз! - прошипел Млад, но Ширяй лишь посторонился, прикрывая собой грудь Млада и мешая ему ударить мечом в полную силу.
- Уйди со своим топором!
Сбоку рухнула ограда, и Младу пришлось встать спиной к спине Ширяя - теперь студенты прыгали на лестницу прямо со стены, а вслед за ними прыгали кнехты, и бой спускался все ниже - Млад с Ширяем оказались окруженными с трех сторон.
- Давай, парень, - процедил Млад, - отходим. Некого больше прикрывать. Отходим. Ты первый…
- Ты первый! - огрызнулся Ширяй: он дрался со злобой, он хотел убить их всех! Он собирался умереть там, где стоял!
- Назад, я сказал, - безо всякой надежды велел Млад.
- Нет уж!
- Я сказал - назад! Быстро! - Млад повернулся и шагнул назад, на первую ступеньку. - Я уже отошел. Ну? Вместе!
- Напоследок! - рявкнул Ширяй, широко размахнулся, и его топор острым концом пробил кирасу кнехта посередине груди. Парень дернул рукоять топора к себе, но и короткой задержки оказалось довольно: алебарда, чем-то напоминающая тесак мясника, упала на его прямую руку чуть ниже локтя: пальцы так и зажимали деревянное топорище, когда Ширяй отдернул руку к себе. Без топора. Кровь полилась на обледеневшие камни тугими толчками, парень непроизвольно прикрыл щитом голову, не издав ни звука, и тело его стало заваливаться назад, прямо на Млада.