Что двигало мальчишкой? Что заставило его бежать? Желание восстановить справедливость, пожертвовав собой? Хорошо бы. Лучше, чем разочарование в чудотворах.

Теперь судья Йелен узнает о том, что его приемный сын – мрачун. Интересно, это заставит его сделать верный вывод, или он предпочтет и дальше закрывать глаза на факты? Хорошо, что Важан предложил в председатели именно его: это надежно заткнет комиссии рот, как только она приблизится к правде. Если приблизится. Чудотворам все равно, к какому заключению придет комиссия, лишь бы в нем не было правды. Будут ли депутаты тянуть время, пока паника не стихнет сама собой, или предложат толпе жертву – все равно. Главное, чтобы общественность не вмешивалась в то, в чем ничего не понимает. Да что там общественность – ни прикладной мистицизм, ни оккультизм Брезена не в состоянии разобраться, как действовать оптимально, с наименьшим риском. Да, наверное, и сами мрачуны не очень хорошо понимают, с чем имеют дело, но им это и не требуется, у них другие цели – своротить чудотворов. И никто из них не станет проводить расчетов: что начнется тогда, когда «погаснут солнечные камни», – рухнет свод? Сколько времени потребуется, чтобы энергии двух миров уравновесились? Не уничтожит ли это Обитаемый мир?

Парня надо изолировать, пока он не понимает своей силы. Тогда его можно использовать. Интересно, за те дни, что он перебрасывал энергию в Исподний мир, изменилось ли что-нибудь настолько, чтобы это зафиксировали приборы? Это было бы интересным результатом, пусть и очень грубым. Это позволило бы оценить потенциал. Или, наоборот, Внерубежье почувствовало лазейку и устремилось к ней?

Инда вернулся на станцию, надеясь проверить свои гипотезы, но ему не пришлось самому заняться этим: случайно, между делом, он узнал, что́ заставило чудотворов отправиться на этот злосчастный рудник. Солнечные камни вывела из строя не одна, а много молний. Эдакие маленькие, слабенькие (по сравнению с настоящей грозой), локальные удары. Словно небо прицеливалось и рассчитывало силу.

Инда скрипнул зубами: это ему в голову не приходило. И в то, каким образом «небо» может рассчитывать силу и прицеливаться, не поверили бы даже в Тайничной башне. Он с трудом сдержался, чтобы не бежать до комнаты Мечена, и, распахивая дверь, постарался успокоить дыхание.

– Профессор, мне очень важен ответ на один вопрос. И мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал об этом вопросе. О способностях вашего нового ученика мы поговорим в другой раз и в другом месте. А сейчас припомните, пожалуйста, каких животных вы встречали в последние дни?

– Я не встречал никаких животных в последние дни, – уверенно ответил профессор.

– Попробуйте еще раз. Скорей всего, речь идет о животных, которыми интересуется герметичная зоология, но, возможно, это и не так.

– Я не встречал никаких животных, – повторил Мечен, – независимо от того, чем интересуется герметичная зоология.

– Хорошо. Переформулирую вопрос: Йока Йелен встречался с каким-нибудь животным? Будь это лягушка или ящерица.

– Лягушки и ящерицы еще спят. Это я вам заявляю как специалист в герметичной зоологии. – Профессор гордо задрал подбородок, но тут лицо его вдруг изменилось, словно он что-то вспомнил. – Позвольте… Право, думаю, это то, о чем вы спрашиваете. Два дня назад я эти же слова говорил Йоке. Он увидел в траве змею… А я ему сказал, что змеи еще спят, что ему это только показалось…

– Прекрасно, профессор, – сказал Инда и быстро вышел вон.

Магнитовоз в Славлену. Срочно, немедленно, прямо сейчас! Инда дал телеграмму в Магнитный, дал телеграмму в Тайничную башню, отлично понимая, что опоздал. На два дня, не меньше. «Сказочник» его переиграл. Будь проклята эта трещина! Будь прокляты опыты Исида!

Существо, отдаленно напоминавшее человека, готово было уступить Йоке свое ложе в небольшой пещерке – гнездо из травы, шерсти и перьев птиц. Гнездо воняло так, что у Йоки начали слезиться глаза. К тому же он не хотел спать: выспался в ящике под вагоном. Существо действительно не понимало человеческого языка, и Йоке показалось, что оно вообще не слышит. Зато обладает развитым боковым зрением – замечает движения чуть ли не за своей спиной. И даже в темноте. Йока специально провел несколько опытов.

– Лучше бы ты проводил меня к железной дороге, – проворчал он, разглядывая вонючую пещерку.

Существо заскулило, кивая на свое гнездышко, и отодвинулось от него в сторону, словно уговаривая его занять.

– Нет. Не надо мне такого счастья, – поморщился Йока, – иди сюда!

Он махнул рукой и направился к валунам. Не так-то легко оказалось в густых сумерках разыскать камень, где был нарисован вагон.

– Вот, гляди, – Йока ткнул в него пальцем, – мне надо туда.

Был ли в этой уродливой голове какой-то проблеск разума? Наверное, был. Потому что существо показало тощей грязной рукой на тропинку и, в ответ на кивок, направилось вперед. Но вдруг передумало, вернулось назад и подбежало к «надгробному памятнику», пытаясь ухватить Йоку за руку. Скулило и кивало то на могилу росомахи, то на Йоку.

– Что, я должен на прощание поклониться твоей мамочке-росомахе? – усмехнулся Йока, хотя смешно ему почему-то не было, напротив – слезы едва не навернулись на глаза, так трогательно-жалок был этот ритуал. – Изволь.

Он порылся в кармане и вытащил носовой платок, оторванную пуговицу, засохшую вишневую косточку, стеклянный шарик, два пера для ручки и три сломанные спички. Конечно, вишневая косточка была бы тут уместней, но Йока не хотел смеяться над несчастным существом, которое не поймет, что над ним смеются. И положил в изножье могилы стеклянный шарик.

Он шел по шпалам до рассвета, хромая и перекладывая рюкзак с одного плеча на другое. И добрался до станции в каком-то небольшом поселении, дрожа от усталости. На платформе, рассчитанной не более чем на два вагона, стояла скамейка, будка кассы и табличка: Речина. Речина! Такой удачи Йока ожидать не мог! Да это всего пять остановок от Светлой Рощи! Не больше трех лиг! Не надо ехать до Славлены, поезд за двадцать минут доставит его почти до дома! Йока сбросил рюкзак на скамейку и подошел к будке – касса была еще закрыта, но рядом с ней висело расписание поездов: первый отправлялся на Славлену в семь тридцать утра. Судя по солнцу, ждать оставалось не больше полутора часов.

Он развалился на скамейке и вытянул измученные ноги. Главное – не проспать открытие кассы. Йока так устал, что не мог думать больше ни о чем, как будто и мыслям в голове было тяжело шевелиться. Напряжение, толкавшее его вперед от выхода с метеостанции до последних шагов по платформе, вдруг иссякло. Внутренняя дрожь, клокотавшая в груди, стала ознобом, и он не столько задремал, сколько впал в оцепенение, бездумно глядя в чистое небо.

Его привели в себя голоса неподалеку от платформы, и Йока сел, подтягивая к себе рюкзак. Короткий отдых лишь вызвал ломоту и скованность во всем теле. Даже подумать было страшно о том, чтобы встать на ноги и взвалить рюкзак на плечо. Проколотая пятка пульсировала болью, и кружилась голова.

Йока огляделся: пятеро мастеровых парней, наверняка отправлявшихся на работу в Славлену, торопились, хотя до поезда, похоже, оставалось много времени. И Йока понял, куда они спешат: с другой стороны по платформе застучали каблучки – язык бы не повернулся назвать эту милую девушку грубым словом «кассирша», однако в руке она сжимала ключ и направлялась к будке с кассой. И тоже торопилась – исчезнуть.

– Эй, Сладка! Ну постой, Сладка! – крикнул кто-то из парней, и в голосе его не было никакого уважения к даме.

Его слова заставили девушку пробежать последние несколько шагов, она ловко сунула приготовленный ключ в висячий замок на дверях будки и скользнула внутрь. Йока услышал, как стукнул засов.

– А я говорил, надо раньше выходить! – в сердцах сплюнул парень, ступая на платформу.