Ни одна попытка вспомнить этот промежуток времени не увенчалась успехом.

Воспоминания возвращаются (но с бо́льшими усилиями, нежели дорога домой) с того момента, когда Горен выходит из комнаты отца и направляется в свою комнату. По дороге он встречает свою тетку, Славну Горенку, которая передает ему просьбу отца прийти в плавильню, что он и делает, переодевшись из школьной формы в домашнее. Эта просьба удивляет Граду Горена, но не настолько, чтобы он долго над ней раздумывал.

Промежуток амнезии заканчивается в тот момент, когда он открывает дверь в плавильню. На этом Изветен посчитал необходимым прервать сеанс, дабы не травмировать психику Горена повторным переживанием страшной смерти отца.

Выводы Изветена (кратко): амнезия Горена может быть вызвана как естественными причинами (реактивный психоз), так и (с меньшей вероятностью) извне, посредством внушения. Возможно и сочетание обоих факторов, учитывая, с какой легкостью Горен вспоминает одни эпизоды и не может вспомнить другие. Одной из возможных причин Изветен видит следующую: прочитанное (или увиденное) в комнате отца было для Грады Горена не менее страшно, чем то, что он увидел в плавильне. Это необязательно были дневники, это могло быть прощальное письмо или иное обращение к сыну, изъятое затем полицией. Учитывая авторитет отца в глазах Грады Горена, логично будет предположить, что его напугало какое-нибудь очередное пророчество или чересчур натуралистичное его описание.

Не просьба Славны Горенки заставляет подозревать злой умысел с ее стороны (или со стороны ее мужа), а то, что ни на одном допросе об этой просьбе супруги Горены не упоминают.

Существование счета в Натанском банке Югра Горен скрыл от брата, а значит, не вполне ему доверял. Однако, имея мотив убийства, ни Збрана Горен, ни его жена не имеют возможности убить Югру Горена – оба они далеки от медицины, психологии и психиатрии. Убийство, совершенное по заказу Збраны Горена, не может быть исключено из рассматриваемых версий, но маловероятно, как говорилось в отчетах выше.

Допрос Збраны Горена и его жены не имеет смысла, на основании свидетельства Грады Горена им нельзя предъявить никакого обвинения.

Ячейка, абонированная на имя Грады Горена в Натанском банке, может быть вскрыта поверенным, если Града Горен передаст необходимое для этого кодовое слово. Ни о каком кодовом слове Града Горен не знает и назвать его не может.

Ничта Важан проснулся неожиданно рано – все еще спали. Бессмысленное безделье последних двух недель утомило его, и, наверное, именно поэтому ему так плохо спалось по утрам. Ничта не любил валяться в постели.

Лес за окном, обычно темный, просвечивался низким еще солнцем, и ели не казались столь мрачными. Было около семи утра. Ничта часто без сна встречал рассвет, но утро, только-только набравшее силу, видел редко. Он распахнул окно, впуская в спальню колючую свежесть и птичьи голоса. Пахло скудной землей леса и молодой хвоей, а еще – близким ручьем.

Ничта вышел на крыльцо умывшись, но босиком и в ночной рубахе: была в этом какая-то редкая прелесть – пройти босиком по мокрой от росы траве.

Напротив дома на бревне как ни в чем не бывало сидел Охранитель.

– Доброе утро, профессор.

Ноги подогнулись, и Ничта взялся за перила крыльца. Сердце сжала короткая резкая боль, ударила в голову черной вспышкой и тут же отпустила, оставив после себя неприятную расслабленность.

– Профессор, право, я не собирался тебя пугать. – Змай поднялся, готовый подхватить Важана под руку. Он очень осунулся, словно долго болел.

– Ерунда. Это старость. Добрые вести мое сердце почему-то принимает с трудом. Наверное, нет привычки.

– Неужели и до вас дошли слухи о моей безвременной кончине? Я думал, это конфиденциальная информация только для чудотворов.

– Они постарались донести ее до нас. Как тебе это удалось? – Ничта опустился на ступеньки крыльца.

– Да нет ничего проще, если всю жизнь только и делаешь, что превращаешься в холоднокровных тварей. – Охранитель сел рядом, сунув в рот травинку.

– Но, я слышал, твое тело не только опознали, но и сожгли…

– Признаться, это было самым трудным в моем гениальном плане. Я обжегся и отравился дымом. Но на мне все заживает как на собаке. Где мальчик, профессор?

– К счастью, в Брезенской колонии. Я боялся, что они спрячут его, опасаясь твоего возвращения. Но ты «умер» очень вовремя.

– Я думал, они не поверят. Как он?

– Лучше, чем можно было надеяться. Вечный Бродяга не только сильный мрачун. Они просчитались, надеясь его легко сломать, и уже идут на попятную. Вчера к нему приезжал Инда Хладан, привез конфет.

– Бьют мальчишку?

– Пока только испытывают на прочность, им же некуда торопиться.

– Я, пожалуй, заберу его оттуда. – Охранитель театрально хлопнул себя по коленкам. – У Цапы есть план колонии?

– Разумеется. Но тебе не удастся это сделать, не раскрыв себя. Колония хорошо охраняется, а ночи слишком светлые…

– Он видит границу миров. – Змай скосил глаза, проверяя, хорошо ли Ничта его понял.

– Ты уверен?

– Когда-то ты не ошибся в расчетах. Это кровь росомахи. Он видит границу так же, как всякая тварь, живущая в двух мирах. И, я думаю, ему пора познакомиться с Исподним миром поближе.

– Ему нужно учиться. Ему некогда шататься по Исподнему миру, – проворчал Ничта. – Как ты узнал?

– Случайно. Я почувствовал толчок. Он бросил энергию в границу миров. Больше никто из мрачунов не способен так ее тряхнуть! – Охранитель улыбнулся. – Но, признаться, я думал, это ты его научил. Иначе я бы появился раньше.

Ветрен не обманул Йеру. В среду, на последнем закрытом заседании Думы, именно консерваторами на повестку дня был поставлен вопрос о давлении чудотворов на думскую комиссию. Ветрен умел не только делать деньги, но и красиво говорить – его речью прониклось и большинство социал-демократов. Арест сына судьи Йелена Дума приняла как оскорбление законодательной власти, никто не задался вопросом, в чем состоит вина Йоки, – решение о переводе его под домашний арест было принято почти единогласно. Расследование его дела переходило в ведение Верховного суда, под контроль думских наблюдателей. Было составлено письмо на Высочайшее имя с требованием немедленного освобождения Йоки Йелена из Брезенского исправительного учреждения, аналогичную бумагу составили для Верховного судьи, и после перерыва Йера отправился по инстанциям – за резолюциями.

Он не успел выйти из здания Думы, как его тут же окружили журналисты. Несмотря на то что заседание было закрытым, пресса узнала обо всем до его окончания.

– «Славленские ведомости». Судья Йелен, теперь мы наконец услышим доклад думской комиссии?

Первый же вопрос показался Йере немного бестактным, но он и не рассчитывал на деликатность журналистов.

– Только после того, как мой сын вернется домой… – ответил он.

– Журнал «Дом и семья». Скажите, что вы почувствовали, когда узнали об аресте сына?

– Я испугался за него.

– «Деловая жизнь». Правда ли, что ваш доклад о работе думской комиссии направлен против чудотворов?

– Нет, это неправда.

– «Дом и семья». Судья, как ваша жена теперь относится к вашей работе? Не считает ли ее слишком опасной для благополучия семьи?

– Я думаю, об этом надо спросить мою жену.

Йера старался как можно быстрей пересечь площадь, чтобы отвязаться от назойливых вопросов, но ему успели задать еще десятка три до того, как он скрылся за тяжелыми дверьми здания Верховного суда.

Несмотря на неприемные часы, Верховный судья принял Йеру без проволочек, нужный документ был составлен и подписан через полчаса. Они были давно и неплохо знакомы, поэтому Верховный научил Йеру, как побыстрей получить Высочайшую подпись, и даже проводил его во дворец через двор, минуя поджидавших Йеру журналистов.