Он не сразу, но сообразил, что мальчик этот – брат Спаски, Ладуш, отданный в семью Красных Кукушек. Он был совсем не похож на сестру – белоголовый, широколицый и конопатый. И когда Волчок назвал мальчика по имени, колдун окончательно уверился в том, что убивать Волчка не стоит.

Деревня жила тем, что поставляла в замок мясо и молоко, а потому имела сразу три лошади, у колдуна же была и крытая повозка. Он сам повез Волчка на Восточный тракт, не испугавшись двадцати лиг по жалким дорогам из хвороста. Отдохнуть и отоспаться, конечно, не удалось – то и дело приходилось сходить с повозки, подкладывать под колеса ветки, толкать ее вперед, тянуть под уздцы конягу. Да и трясло в повозке совсем не так, как в карете Красена.

Йока, с ног до головы намазанный карболкой, провалялся в постели весь день. Но к ужину ему надоело лежать. Да, ссадины, оставленные «каменной дробью», саднило, тянуло синяки, но слабость прошла, разве что голова немного кружилась. Черута, конечно, возражал, уверяя Йоку, что вставать еще рано, но тут явился профессор и сказал, что скоро Йоку ожидает приятная неожиданность и лучше бы встретить ее на ногах, а не в постели.

Змая за ужином не было, и Йока догадался, что это как-то связано с обещанной неожиданностью, хотя и не стал расспрашивать Важана, – ведь понятно было, что тот ничего не расскажет.

– Посидим на крыльце, – предложил Важан после ужина. – Мне бы хотелось обсудить наш вчерашний «урок».

Слово «урок» он выговорил с сарказмом, изрядно поморщившись. Лицо профессора тоже было иссечено камушками, а под глазом сидел заметный синяк.

Солнце спускалось за лес, но комары еще не появились. И вечер после жаркого июльского дня был теплым – самое время сидеть на крыльце.

– Йелен, я надеюсь, произошедшее надолго отобьет у тебя охоту выпить смерч?

– Не знаю, профессор. – Йока, весь день вспоминавший воронки с отвращением, вдруг подумал, что ему снова хочется за свод.

– Вот как? Мне казалось, тебя ветер потрепал сильней, чем нас с Охранителем.

– Ну и что? Теперь мне еще сильней хочется… остановить воронку. Уничтожить…

– Ты собираешься мстить ветру? – Профессор улыбнулся краем губы.

– Нет. Скорей, я хочу доказать, что я сильней. И не ветру, конечно. Но вы, профессор, вовсе не обязаны рисковать вместе со мной.

– Обязан, – ответил Важан. – Ты несовершеннолетний, а учитель отвечает за ученика.

– А Змай сказал мне, что жизнь генерала ценней, чем жизнь солдата… – усмехнулся Йока.

– И был прав. Но в данном случае ценность твоей жизни намного превосходит ценность моей.

– Скажите, профессор… Я хотел спросить вас, еще когда был в колонии… Вы хотите, чтобы к власти пришли мрачуны вместо чудотворов? Вам для этого нужен прорыв границы миров?

– Чушь… – прошипел Важан. – Нет никакой разницы, кто стоит у власти, чудотворы или мрачуны.

– Но зачем тогда вам, лично вам, прорыв границы миров?

– Лично мне? Если ты ставишь вопрос таким образом, ты многого не понимаешь. Что заставляет твоего отца ежедневно отправляться на службу, в суд ли, в Думу ли? Вместо того чтобы спокойно гулять в парке, ходить в театры, ездить на море и в горы? Он достаточно богат, чтобы вести праздный образ жизни.

– Но… это же со скуки умереть можно…

– Нет, Йелен. Праздность зачастую действительно ведет к пресыщению и скуке, но это понимают лишь те, кто вкусил ее сполна. Речь не о том. Прорыв границы миров нужен не лично мне, а этому миру. И я считаю себя вправе как выдвигать подобное утверждение, так и осуществить прорыв. Ну, или способствовать прорыву. Более того, я считаю себя вправе способствовать разрушению свода, независимо от того, произойдет он до прорыва границы миров или после. Если этого не сделать в ближайшее время, Обитаемый мир умрет.

– И вы не боитесь принимать такие решения? – Йока поежился. Сколько бы ему ни говорили о необходимости восстановления равновесия, он почему-то думал о жертвах, которые придется принести этому равновесию.

– Йелен, я не раз слышал бессмысленные разговоры так называемых гуманистов о том, сколько людей было погублено, например, Ватрой Вторым во время войны с Натанией. И, в отличие от гуманистов, я хорошо знаю историю этой войны. Полководец редко стоит перед вопросом, посылать полк на гибель или не посылать. Чаще он имеет дело с альтернативой уничтожить один полк или два полка. Хороший полководец выбирает один полк. Да, потом злопыхатели долго вспоминают этот погибший полк, и никто никогда не думает о втором, оставшемся в живых. Плохой полководец выберет два полка. А тот, кто не умеет вовремя принять решение, кто колеблется, слишком долго выжидает и лишается не только двух полков, но и всей армии, – это вообще не полководец. И тот, кто сейчас любой ценой стремится сохранить свод, подобен этому неполководцу.

– Но, может быть, найдется другое решение? Ведь наука не стоит на месте…

– Уповать на другое решение – все равно что играть в рулетку. Азартный игрок всегда надеется на крупный выигрыш, профессиональный игрок – никогда. Да, в рулетку еще можно случайно сорвать куш, но я не видел ни одного счастливчика, случайно разбогатевшего в игре на фондовой бирже. Нет, Йелен, уповать на случайность при принятии такого решения – это безответственно. Решать нужно исходя из худшего развития событий, на лучшее можно только надеяться. Но, кажется, мы немного ушли от заданного тобой вопроса. Ты хотел знать, зачем это нужно лично мне.

– Я уже понял, профессор. Вы делаете это из альтруизма.

– Из альтруизма? – сухо засмеялся Важан. – Нет, альтруизм оставь кому-нибудь другому. Это обязательства. Каждый человек внутренне ощущает свои права и обязанности. Свою ответственность. Свои возможности. Если он думает только о себе и своем благополучии, это плебей, как бы высоко он ни взлетел. Этим грешат нынешние скоробогачи, и, к несчастью, скоро у власти встанут они, а не мрачуны и не чудотворы. Аристократию отличают те самые обязательства, ответственность за других. Альтруизм тоже присущ плебеям, только иного толка – как правило, получившим образование. Не жить для других, а отвечать за других – вот коренное отличие аристократа от альтруиста. Впрочем, я не склонен приписывать это одной лишь наследственности, потому что и среди простолюдинов рождаются ламиктандры. И ты тоже ощущаешь эту ответственность. Ведь тебя не очень-то волнует, что в случае прорыва границы миров произойдет с тобой. Конечно, это еще и счастливое свойство юности: молодые не дорожат жизнью, потому что не верят в собственную смерть. Однако вряд ли ты говоришь про себя, что ради других готов принести себя в жертву. Нет, ты взвешиваешь последствия, ты ищешь решение, и твоя собственная судьба при выборе решения не играет для тебя никакой роли. Заметь, твоего Охранителя тоже толкает вперед ответственность перед миром, в котором он родился. Согласись, обладая его способностями, можно…

Звук приближающейся лодки с двигателем не дал профессору закончить пространную речь. Он оглянулся к ручью и кивнул Йоке:

– Иди на берег. А я, пожалуй, подожду здесь.

Как ни странно, управлял лодкой Змай, хотя в Брезен за продуктами обычно ездил Цапа. Йока, конечно, догадывался, кого увидит в лодке, но все равно неожиданно для себя обрадовался до рези в глазах. И чтобы отогнать подступившие слезы, закричал, размахивая руками:

– Мален! Мален!

Тот поднялся, качнув лодку, и тоже замахал Йоке рукой. И грустно улыбнулся, верней, выдавил подобие кривой улыбки.

Змай довел лодку до мостков и кинул Йоке веревку. Трудно было и держать конец, и помогать Малену выбраться на берег.

– Йелен, Йелен… Как я рад, ты представить себе не можешь, как я рад! – выдохнул Мален, как вдруг у него из глаз покатились слезы, и он разрыдался, закрыв лицо руками.

– Мален, ты что? Что-то случилось? У тебя какое-то горе?

Тот замотал головой, попытался что-то сказать, но не выговорил ни слова. Змай подхватил из лодки рюкзачок с вещами Малена и похлопал его по плечу, толкая к домику.