Он не сомневался, что вчерашнее происшествие ему приснилось, но какой же это был забавный и хороший сон! Йока грезил танцующей девочкой, но бесстрастно, как о приятной, успокаивающей мелодии: грезы эти не заставляли быстрей биться сердце, но от них было тепло.

Он тщательно спланировал и день, и следующую ночь: до обеда разобрать рассказы из книги по типам и попробовать найти в них закономерности. После обеда выспаться. Часов в шесть встретиться с ребятами, а ночью, когда родители уснут, выбраться в Беспросветный лес и пробыть там до утра. Теперь ему еще сильней захотелось встретиться с призраком — почему-то сон о танцующей девочке разбудил в нем желание быть как никогда сильным, безрассудным, заслуживающим восхищения. И лишь слова, сказанные накануне Важаном, отравляли доброе настроение. Вечером Йока забыл о них (был слишком занят книгой), а теперь они склизким червячком копошились в голове: «Твое бунтарство исходит от неуверенности в себе». Йока мог бы наплевать на эти слова, забыть о них, если бы не подозревал, что Важан прав.

— Садись, — колдун подтолкнул Зимича к очагу, — я звал тебя, я ждал тебя, а ты… Как ребенок. Где ты был столько времени?

Зимич еще не оправился от двух потрясений подряд, повел плечами и подвинул колобашку поближе к огню: ему вдруг стало зябко. Не так, как зябнут на морозе, а болезненно, тоскливо, по-детски. Свернуться бы в клубок подле огня и расплакаться.

— Ну? Что молчишь?

— Я… болел… — угрюмо ответил Зимич.

— Человек не может в одиночку победить змая. А змай зимой спит, как всякая гадина. А? — старик подвинулся к Зимичу и толкнул его в бок.

— Ну и что? — огрызнулся Зимич. — Что с того? Это что-то меняет?

— Кто-то разбудил змая, — вкрадчиво продолжил старик и посмотрел на Зимича снизу вверх, как недавно на него смотрел зверь-росомаха, выпрашивая кусок мяса.

— Даже если и разбудил…

— Чем ты его убил? Топором! Топором нельзя убить змая. Топор увязнет в его мясе. Змай сильный.

— Но я убил его топором, — Зимича передернуло, — и топор в его мясе не вяз.

— Змай плюется молниями, как грозовая туча. Одна молния может сжечь тебя дотла.

— Но ведь не сожгла же? — Зимич вспомнил, как кровь вскипала в жилах, и зажмурил глаза.

— Покажи мне свои руки, — велел старик.

Зимич протянул вперед перевязанные ладони.

— Я сниму повязки. — Колдун не спрашивал.

Зимич лишь пожал плечами.

— Тебя лечит хороший врачеватель, — вздохнул старик, взглянув на подзажившие раны, — и все же… Да, это молнии. Но это очень слабые молнии. Они не смогли тебя испепелить, только обожгли. Ведь змай бил молниями в щит и в топор, а попадал по рукам, правда? Почему щит не загорелся?

— Он был мокрым. Его поливали водой, чтобы он не горел.

— Глупцы! Всем известно, что вода притягивает молнии, но не задерживает их, наоборот… И если бы змай имел полную силу, ему бы хватило одной молнии. Скажи, тебе было трудно его убить?

— Да.

— Я не удивился. Кто-то разбудил змая, отогрел и выпустил в небо. Все гады голодны, когда просыпаются, и сил у них не много. А от холода они слабеют.

— Ну и что?

— Кому-то нужен свой змай. Ручной. Как мне — Вечный Бродяга. А? Я прав? — старик рассмеялся и снова подтолкнул Зимича в плечо.

Час от часу не легче. Ручной змей? Зимич закрыл лицо руками.

— Брось, — колдун положил руку на его согнутую спину, — предупрежден — значит вооружен.

— Скажи… — выговорил Зимич еле-еле, — сколько мне осталось?

— Чего тебе «осталось»?

— Сколько я еще буду человеком? Когда я должен превратиться в змея?

— Ты превратишься в змая, как только захочешь, — просто ответил старик.

— Как?

— Очень просто. Возьмешь и превратишься.

— А… а если я не захочу?

— Тогда не превратишься.

Зимич отнял руки от лица и посмотрел на колдуна, хлопая глазами.

— Закрой рот, ворона влетит, — старик захихикал. — А ты что думал?

— Я думал… Я думал… — радость постепенно вливалась в сердце, перехватывая дыхание.

— Но все почему-то хотят. Я не знаю почему. Может, и ты захочешь. Даже наверняка захочешь. На ладонях человека записана вся его жизнь. Молнии сожгли весь рисунок. Стерли твою жизнь.

Зимич не дыша медленно покачал головой, боясь спугнуть удачу, и пропустил мимо ушей непонятные слова о рисунке на ладонях.

— Дедушка, — прошептал он, — а ты не обманываешь меня?

— Я, случается, обманываю людей для их же блага. Но не теперь.

— И я не превращусь в змея?

— Кто тебе сказал? Я сказал: «если не захочешь». Не так-то это просто — не захотеть.

— Я не захочу! — Зимич прикрыл глаза.

— Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, — улыбнулся колдун, — не было еще того, который не захотел.

— Значит, я буду первым, — ответил Зимич.

— Когда-нибудь тебе захочется стать сильней, чем ты есть. Быстрей, чем ты есть. Когда-нибудь тебе захочется убить того, кто сильней тебя.

— Мне еще никогда не хотелось кого-нибудь убить, — пробормотал Зимич.

— Потому что ты не знал, что можешь это сделать. Это совсем другое. Быть змаем — это могущество. Кто способен отказаться от могущества?

— Мне не надо могущества… такой ценой.

— Ну и хорошо. На этом и порешим. — Колдун похлопал Зимича по плечу, пряча улыбку в длинных седых усах. — Мне гораздо интересней, кому понадобился ручной змай.

Колдун отодвинулся от Зимича и задумчиво ковырнул что-то на камнях очага:

— Я очень хочу это узнать.

— Зачем? — Зимич посмотрел внимательней: два обугленных бугорка на камнях, похоже, когда-то были его хлебом и сыром. А ему как назло вдруг захотелось есть.

— Как это «зачем»? Настоящий, сильный змай — это оружие, почище самострелов и даже камнеметов. Кто ж откажется иметь ручного змая? Но не всякий может змая разбудить и отогреть. И не всякий сможет его кормить. Только сильные мира сего могут иметь ручного змая. Очень сильные. Чтобы сила змая не могла повернуться против них.

— И что, у кого-то уже был ручной змей?

— Пробовали. Но напрасно. Змай рвал цепи и убивал кормильцев. Значит, тот, кто хочет сделать тебя ручным змаем, уверен, что ему нечего опасаться. Почему?

— Я не знаю, — Зимич попытался отковырять бывший кусок хлеба от камней, но напрасно: тот рассыпался угольками.

— Не иначе злой дух пробрался в наш мир, чтобы погубить его… — шепотом сказал старик.