Они вышли с базарной площади и свернули с мостовой на пыльную улицу, в сторону дома.

- К нам стражники сегодня приходили… - вздохнула Цвета.

- Да ну? Чего хотели? - удивился Есеня.

- Тебя спрашивали. Батя перепугался - убью, говорит, если он опять чего натворил! Но они его успокоили, сказали, что просто расспросить тебя хотят про одного человека. Вроде как они его ищут, а ты мог его видеть.

Медальон! Медальон они ищут! Ничего себе, уже и до дома добрались! Ну да, ведь хозяин кабака сказал, что Жмуренок был и ушел. Конечно, его быстро нашли.

- Ну, еще чего нового? - спросил он равнодушно.

- А мы не обедали сегодня. И вчера не ужинали. Батя сказал, что это из-за тебя. Хлеба только дал. И квасу. Даже молока не дал маме купить.

- Вот сволочь! Как будто у него в кубышке нету ничего! - Есеня сплюнул.

- Да ладно, мы потерпим. Ты только возвращайся, пока он добрый. А то потом опять взбесится.

- Вот еще! Очень надо. Взбесится, не взбесится! Если только об этом думать, вообще жить невозможно будет.

- Ты бы слышал, как он вчера ругался. Своими руками, говорит, стражникам сдам, пусть в тюрьму сажают. Сколько, говорит, ни бью - все как об стенку горох.

Есеня ухмыльнулся и почувствовал себя непобедимым.

Всю ночь он болтался за городской стеной и размышлял о бытие. Тогда ему и вспомнился рассказ Голубы о медальоне, который хранит в спальне благородный Градислав. А что если это и есть тот самый медальон, который висит у него на шее? Если его так ищут, наверное, это не простой медальон! Это же можно всех - всех! - сделать счастливыми! Не только благородным счастья хочется, простым людям оно тоже не помешает.

Есеня вынул медальон из-за ворота, покрутил в руках и поковырял ногтем - медальон не открывался. Есеня подозревал, что в крохотном замочке есть какой-то секрет, но, сколько ни старался, найти его не смог. Он и на камушки нажимал, и зубами его покусывал, и с обеих сторон пытался открывать - ничего не вышло. Но раз медальон так ищут, наверное, не стоит таскать его с собой на шее: если стражники найдут Есеню, то обыщут и отберут хорошую вещь. И дело не в двух оставшихся золотых - глупо отдать его просто так, не узнав, что это за полезная штука.

Есеня спрятал медальон в лесу, в старом дубе, взобравшись на самую его верхушку. Он частенько туда лазил: с дуба можно было глядеть не только на окрестности, но и на звезды. Есене казалось, что с такой высоты они видны гораздо лучше. Там, где вершина дерева раздваивалась, была глубокая темная трещина - лучшего тайника для медальона и не сыщешь.

В эту ночь звезды спрятались за тучами, и Есеня спустился: ему нравилось просто гулять, и мысли в это время приходили к нему в голову интересные и захватывающие.

Размышляя о том, на что потратить золотой, он снова подумал о кинжале, который отдал Жидяте. Да, иметь такой было бы здорово, даже без камней на рукоятке. Может, и вправду попробовать выковать такой для себя? Только отец ни за что не даст ему отливку, которую варил Мудрослов. Булат - это для благородных, слишком трудно его изготовить, хотя, казалось бы, - из старых гвоздей и подков!

И тут Есене пришла в голову мысль: а что если самому сварить булат? Он сотни раз видел, как это делает Мудрослов, и даже знал, как можно сделать лучше! Неужели отец пожалеет лома, который валяется в кузнице? Нет, лома отец, конечно, не пожалеет, а вот угля…

Остаток ночи Есеня размышлял о своем ноже - и о том, как он будет разрезать шелковый платок, подкинутый вверх, и о том, как можно будет рубить гвозди без всякого вреда для лезвия. Он его сделает еще лучше, чем тот, что отдал Жидяте, и не кинжал, а нож. Кинжал - слишком уж благородно для нормальных людей. Вот нож - это по-мужски, это вещь дельная. Еще у того кинжала баланс был рассчитан на бросок, не на удар, а Есеня давно придумал, как можно совместить и то, и другое. И потом, бросаться такими клинками - все равно что бросаться золотыми монетами.

Дело оставалось за малым: вернуться домой и убедить отца в том, что Есеня может это осуществить. Он нащупал в кармане золотой. Если его не отдать, отец так и будет морить сестренок голодом - только для того, чтобы Есене стало стыдно. Стыдно Есене не было, он прекрасно знал, что без этих голодовок можно обойтись. Если золотой вернуть, то договориться про нож будет проще. Но отец точно решит, будто Есеня его украл. А не все ли равно? Пусть думает, что хочет!

Есеня вернулся в город, когда рассвело. В животе урчало от голода, во рту стоял противный металлический вкус. Денег у него не осталось, и единственное место, где он мог рассчитывать на завтрак, был все же родной дом. Идея с ножом отбила всякий сон - обычно он домой не спешил, а тут захотелось бежать вприпрыжку.

Он зашел в кухню, когда вся семья сидела за завтраком. Лицо мамы просияло, сестренки - все четверо - оживились, а отец оглянулся через плечо и спросил:

- Где был?

- Гулял, - ответил Есеня.

- Я когда тебе сказал домой идти?

Есеня решил не лезть в бутылку, молча вынул из потайного кармана золотой и, подбросив на руке, кинул на стол. Монетка прокатилась по гладким доскам и со звоном остановилась, ударившись в горшок с кашей. Есеня невозмутимо сел на свое место, мама тут же начала суетиться, а отец, убрав золотой в карман, спросил:

- Где взял? Украл?

- Нашел, - Есеня пожал плечами.

- Да ну? Сколько лет живу на свете, ни разу не видел, чтобы золотой на дороге валялся.

- Тебе просто не везло, - усмехнулся Есеня.

- То-то за тобой стражники приходили. Смотри, узнаю, что украл, - своими руками убью, понял?

- Не сомневаюсь, - Есеня скривился.

Мама навалила ему полную тарелку горячей каши с постным маслом и отрезала кусок теплого белого хлеба. Есеня впился в него зубами, как будто месяц ничего не ел.

- А молочка? - спросил он с набитым ртом.

Мать вопросительно посмотрела на отца.

- Ладно, пусть Клёна к молочнице сбегает, так и быть, - добродушно разрешил отец.

Ведь ни на секунду не поверил, что Есеня мог золотой найти, но взял, и подобрел, и за молоком сестренку послал! Жадина!

- Я сегодня поеду к углежогам, вернусь вечером, - сказал отец. - А чтоб ты не скучал без меня, в кузне прибери и почисти там все от сажи.

- Бать, - Есеня решил, что лучшего времени не будет, - у меня тут мысль одна есть…

- Слушать не желаю про твои мысли! - отец хлопнул ладонью по столу.

- Ну бать, ну ты же не слышал еще!

- Ничего хорошего тебе в голову прийти не может. Ну?

- Я хочу нож сделать. Как ты Жидяте выковал.

- Делай, кто мешает. Заготовок навалом.

- Нет, бать. Я булатный хочу сделать.

- Чего? - отец посмотрел на него, как на ненормального. - Нет. Не дам отливки переводить. Им цены нет.

- Я сам отливку сделаю… - Есеня прикусил губу.

- Сам? Булат сваришь? Ладно, гвоздей не жалко, - отец презрительно покачал головой. - Уголь, конечно, денег стоит, но уж лучше ты уголь будешь переводить, чем по улицам шататься.

Он поднялся из-за стола и посмотрел на Есеню то ли подозрительно, то ли удовлетворенно.

Есеня проторчал в кузнице весь день, и впервые ему не хотелось оттуда уходить. С одной стороны, в одиночестве там было не так уж плохо - гораздо лучше, чем на пару с отцом, который поминутно делал замечания и давал подзатыльники. А с другой - идея захватила его целиком.

Разумеется, его ожидало разочарование: как ни старался он повторить действия Мудрослова, первая отливка оказалась обычным - и довольно посредственным - чугуном. Впрочем, как и вторая, и третья, и четвертая. Он нарочно сделал маленький тигель, чтобы провести побольше опытов за короткое время: ждать всегда противно. Может, все дело было в этом?

К обеду, испортив две отливки, Есеня хотел бросить это глупое занятие. С него лился пот, он устал раздувать мехи и обжег пальцы, по глупости потрогав тигель, вынутый из горнила, - был уверен, что тот достаточно остыл. А главное - ничего не получалось! Куда уж ему! Со свиным рылом в калашный ряд! Мудрослов - благородный, ученый и талантливый. А он кто? Балуй, одно слово. Мысль о том, что отец нисколько не удивится, увидев чугунные отливки, которые Есеня наплодил в изобилии, привела его в бешенство. Он отказался обедать, и Цвета принесла ему кринку молока прямо в кузницу.