– Он… не умрет? – спросила Спаска.

– А кто его знает… Почки откажут, ожоги загниют, дыхание остановится, тромб в голову попадет, жир или осколки костей в кровоток. Что угодно может быть. Шок – непредсказуемая вещь. А ты погладь его, погладь. Это тоже помогает – чтобы он не волновался, не боялся ничего, дышал спокойно. Ему сейчас знаешь как страшно?

– Знаю, – ответила Спаска.

– А вообще – молодой здоровый парень, насколько тут вообще можно быть здоровым… Может, и справится. Пирамидон, конечно, не опий и не стрихнин, но тоже обезболивает.

Он вынул из кармана целую пригоршню свернутых вощеных бумажек и высыпал их на стол.

– Сможешь дать ему порошок? – спросил он у Спаски.

Спаска никогда не видела порошков в вощеных бумажках, но кивнула.

И в этот миг Красен упал на пол – резко, навзничь. Его товарищ сначала подхватил иглу, выпавшую из вены, поднял ее над головой и пережал трубку зажимом, а потом сказал:

– Так и знал…

Но Красен пришел в себя очень быстро. И требовал, чтобы его товарищ продолжил лить кровь из вены в вену, однако тот предложил сделать это на следующий день и попросил еще одну вешалку.

Темный бог добрался до Храста лишь под вечер, собираясь пересечь границу миров поближе к башне Правосудия. Возле шумного вокзала газетчики были особенно настырными и многочисленными – толпа валила к поездам, выходной день заканчивался, люди уезжали в Славлену, и вряд ли мальчишкам за всю неделю удавалось заработать столько, сколько в этот час.

– Старинные вещи будут отданы в музей! – кричали мальчишки, размахивая газетами над головой. – Но не принесет ли нам беды лунный камень в серебряной оправе?

Темный бог насторожился. Какую-то странную новость выбрали газетчики, так они ничего не продадут. Людей не интересуют старинные вещи и музеи, ну разве что бе́ды от лунных камней…

В поезде он уже читал дневные газеты Брезена, ничего подобного в них не было. Главной новостью воскресного дня считалось завтрашнее заседание Думы, первое после каникул, но в Брезене мальчишки кричали о таинственном исчезновении ребенка из коляски среди бела дня на шумной улице Славлены и об акуле возле афранских пляжей. Вряд ли старинный лунный камень мог соперничать с акулой…

Темный бог купил газету из любопытства, подозревая, что каждая странность имеет под собой вескую причину.

Фотографию старинных вещей, очень крупную для столь ничтожной новости, поместили на последней странице. Она предназначалась не читателям «Вечернего Храста», а ему, темному богу. Инда Хладан нашел способ передать ему сообщение. Будто знал, что именно к появлению в продаже вечерних газет темный бог будет в городе, а не в домике возле свода. А впрочем, раз в три дня он так или иначе получал и центральные, и брезенские газеты.

Это были вещи его дочери. Ее ночная рубаха, ее подвеска с лунным камнем. Ее волосы, перевязанные лентой, – не успели отрасти в косу… Ее сережки, подаренные темным богом. Была там и еще одна подвеска, странная, не девичья, и темный бог почему-то решил, что такую вещь его дочери мог подарить только ее герой – он ничего не понимает в подарках девушкам. Лишь один предмет не принадлежал Спаске, но и его темный бог узнал безошибочно: перстень-печатка с гербом Белой Совы. Реликвия Цитадели, которую он подарил Красену. Инда Хладан об этом не знал, он надеялся, что темный бог помчится в Исподний мир, увидев доказательства того, что Спаска в руках храмовников. Темный бог же получил доказательство того, что его дочь в безопасности. Ведь, право, Красен хотел этим что-то сказать, и наверное, совсем не то же самое, что Инда Хладан.

– Ах, спасибо, Крапа Красен… – шепнул темный бог одними губами и направился к поезду, шедшему обратно в Брезен.

Девочка говорила Желтому Линю «вы». Это почему-то тронуло Красена, именно это, а не сотни наивных, сентиментальных слов, которые она шептала парню на ухо. Крапа попробовал отправить ее спать, но Спаска посмотрела на него как на злого духа, отнимающего у людей сердца, разве что не постучала кулаком по лбу. Крапа принес несколько перин и постелил на пол у изголовья постели – девочка стояла на коленях и не замечала ни боли, ни усталости, ни холода, шедшего от пола.

Назван научил ее менять бутыли с солевым раствором, который лился Желтому Линю в вены, давать порошки пирамидона, о котором она, впрочем, сложила низкое мнение, попробовав лекарство кончиком языка. Зато она точно знала (откуда – Крапа не мог понять), когда и сколько опия можно дать парню, а это было шаткое равновесие: и боль, и опий вредили ему одинаково. Но лубки облегчили его страдание, иногда он дремал, с лица исчезла пугающая восковая бледность, кожа немного разгладилась – Назван сделал невозможное. В Славлене запрещено переливать кровь от человека к человеку, никто не знает, почему иногда вместо улучшения наступает быстрая смерть. Назван рискнул и выиграл.

Девочка не догадывалась, что Желтый Линь ее спас. Спасибо Предвечному, в стенах башни Правосудия довольно бюрократов и перестраховщиков, не один Огненный Сокол принимает решения – поддельный запрет Государя связал храмовникам руки. Крапа еще не решил, говорить об этом Спаске или нет, ведь она любила парня и без этого, он и так был ее героем. Может ли чувство долга и благодарности поколебать любовь?

А между тем Крапе стоило как следует продумать свою версию произошедшего; то, что он сгоряча наговорил Огненному Соколу, не лезло ни в какие ворота. Перед Особым легионом Красен отчитываться не собирался, но объясниться с Явленом (и Хладаном) пришлось бы непременно.

Было довольно поздно, Крапа отпустил прислугу спать, но сам побоялся подняться к себе, на миг представив, как страшно будет девочке одной в чужом доме, если Желтому Линю станет хуже, – а ему станет хуже, потому что наступает ночь. И Крапа устроился в гостевой комнате, за столом, делая вид, что читает. Он совсем забыл, что Спаска колдунья, и принес из кабинета настольную лампу с солнечным камнем, но девочка отшатнулась в испуге, стоило ему открыть дверь, и Крапа вовремя опомнился.

Он не заметил потери крови и до сих пор недоумевал, почему Назван так беспокоился за его здоровье, ведь единственным последствием для него была легкая эйфория и сонливость. А обморок… обмороки часто случаются при кровопускании.

Спаска перестала обращать на него внимание, поила Желтого Линя, если он не дремал – серебряная ложка чуть слышно звякала о зубы, – или, вдохновленная советом Названа, гладила его по голове и шептала что-то, шептала. Через час ее шепот стал казаться заговором: баюкал, кружил и туманил голову, как покачивание колыбели. И Крапа клевал носом над дневниками ее отца…

Но около трех часов ночи Спаска резко поднялась и окликнула Крапу вполголоса.

– Тебе что-то нужно? – спросил он, оглянувшись.

Лицо ее было испуганным и напряженным.

– Меня зовет мой добрый дух… Вечный Бродяга… Йока Йелен, – сказала она, отступая от постели и путаясь босыми ногами в перинах.

Крапа не думал об этом как следует, не до того ему было, и для девочки это стало полной неожиданностью – уж ее голова точно была занята совсем другими мыслями.

– Я не могу ему отказать, я не могу не ответить! Если я не отвечу, он может погибнуть! – в отчаянье прошептала она. – Это будет подлость, понимаете? Он спас меня вчера…

– Не надо ему отказывать ни в коем случае. – Крапа поднялся. – Пойдем. Я разбужу экономку, она побудет с Волче.

– Но… Но ведь тогда все поймут, где я…

– Ничего страшного. Мне бы все равно не удалось долго тебя скрывать. Я думаю, в Особом легионе уже знают, что ты у меня. Пойдем.

Крапа вывел ее на крышу через чердак. И когда она поднималась по приставной лестнице впереди него, он заметил, как сильно сбиты маленькие белые ступни…