Спаска пожала плечами.

– Я испугалась, что он будет подозревать тебя. А я знаю, что ты никакой не шпион, что ты не предатель. Я ведь чувствую.

– Ну, Свитко ты поверила… Не почувствовала. Но я в самом деле предатель. Предатель своего мира, своего клана. Твой отец давно понял, кто я такой. И проверил – я ведь не чувствую желтых лучей. Помнишь, в храме, когда мы в первый раз приехали в Хстов? Я ведь не заметил, что зажгли солнечный камень… Я думал, ты догадаешься.

– Тебя по-настоящему зовут Прата? – спросила Спаска с испугом. Раньше она об этом не думала.

– Меня зовут Славуш. Это имя… оно сделало меня другим человеком. А Прата – тоже ненастоящее имя. Считай, что я не помню, как меня звали раньше.

– Славуш, а почему не догадался Милуш? Ведь он водил тебя в межмирье…

– Чудотворы похожи на колдунов. Нужно было научиться раскручивать вокруг себя ветер, только и всего. Чудотворы иначе выбрасывают энергию, и энергия эта чуть иная. Если ты не только переписывала мой учебник, но и читала его, я бы мог тебе объяснить, в чем состоит общее и в чем разница.

Спаска в испуге помотала головой.

– Я тут подумал… Надо научить тебя кидать «невидимые камни». Знаешь, кто придумал называть удар чудотвора «невидимым камнем»?

– Нет.

– Твой гвардеец. Давно, пять лет назад. Змай догадался, кто я такой, именно из-за этого случая – чудотворы велели Огненному Соколу меня отпустить. Милуш решил, что это из-за договора, который он подписал с чудотворами. А твой гвардеец рассказал Змаю о «невидимом камне». Так вот, тебе было бы неплохо этому научиться. Ты несешь столько силы в мир, а не можешь себя защитить…

– Почему же? Я могу послать вихрь…

– Вихрь – это распыление силы по сторонам. Ты не сможешь удерживать в себе столько энергии, чтобы защититься при помощи вихря. А для удара нужно гораздо меньше энергии. Для такого удара, который, например, убьет человека. Я бы всех колдунов этому научил… Но тогда мне придется признаться, что я чудотвор. Злой дух, отнимающий у людей сердца… Кто после этого будет мне верить?

– Славуш, ведь не все чудотворы отнимают у людей сердца. Отец не велел тебе говорить, но господин Красен, например, вывез нас из Хстова…

– Вот как? – Славуш удивился, хотел привстать, но поморщился, скрипнул зубами и опустился в подушки.

– Тебе больно? – испугалась Спаска.

– Уже не очень. Если не шевелиться. Не обращай внимания. Красен… Я всегда считал его добрым человеком. Мне было так стыдно его обманывать. Именно его. Явлена я обманывал с удовольствием. Явлен дурак. Я думал, Красен про меня давно догадался, но никому не сказал по своей доброте. А он, значит…

Ночью Верушка плакала. Спаска возвращалась в комнату под утро, Вечный Бродяга каждый день звал ее в межмирье. Баба Пава еще спала, и Верушка думала, что ее не слышат, – Спаска вошла тихо, чтобы никого не разбудить.

– Что ты, что с тобой? – спросила Спаска, обнимая сестру за плечо.

– Он даже не посмотрит на меня… Он такой красавец, зачем ему рябая девка? Да еще перезрелая…

– Это в деревне пятнадцать лет много. А меня отец не хочет раньше шестнадцати замуж отдавать. Ты не перезрелая, не бойся.

– Но ведь рябая, рябая! Даже деревенские не позарились!

– Сестричка, ты не плачь. Я завтра Милуша спрошу, он знает, как оспины сводить. Это трудно, конечно, и больно, их кислотой травят. Но можно, честное слово. А он, это кто?

– Ох, сестричка… Он так пел красиво… Я как увидала его, глаз не могла оторвать.

– Так он сам старый! – засмеялась Спаска. – Ты ему в дочки годишься!

– Ну, может, это и хорошо, что старый? – с робкой надеждой улыбнулась Верушка. – Какая ему разница, тринадцать мне или пятнадцать? Опять же, нагулялся уже, навоевался – пора гнездо вить…

– И платье мы на тебя городское перешьем, – радостно подхватила Спаска. – Пусть только попробует не посмотреть! Да он на лицо и не глянет, когда грудь твою увидит! Мамонька мне говорила… Мамонька – это… жена моего отца. Ну, не совсем, конечно, жена… У нее своих детишек нет, и она меня очень любит. Так вот, она говорила, что мужчины ничего не понимают в нашей красоте, они видят нас так, как нам хочется.

Получив в распоряжение энциклопедию Исподнего мира, Йера сперва боялся ее открыть – не верил, что в самом деле держит в руках эти книги. И на несколько минут снова усомнился в здравости своего рассудка.

Но через три дня сомнения выветрились из головы, и Йера чувствовал небывалый подъем и ясность мысли: энциклопедия позволяла осуществить его замысел как нельзя лучше. Рассказ об Исподнем мире, который он посетил мысленно, – это смешно. Статьи энциклопедии за подписью чудотворов, с фактами, ссылками и сносками, выглядят совсем иначе.

Невозможно уложить в одно короткое воззвание все то, что Йера хотел сказать и объяснить, хотя начал он именно с короткого воззвания.

«Опомнитесь! Не далек тот день, когда настанет предсказанная Танграусом эра нищеты, невежества и мрака. Вот-вот погаснут солнечные камни и остановятся магнитные, и нам придется добывать свой хлеб в поте лица. Вам нет дела до того, откуда берется наше богатство, вам удобно верить в сказки! Но скоро настанет время платить за спокойную, равнодушную сытость! Исподний мир – не абсолютное зло, как вам бы того хотелось. Исподний мир – это толпы голодных детей, которых вы обирали полтыщи лет, это нищета, голод, болезни и отсутствие солнца. Вы отняли у Исподнего мира солнце, чтобы зажечь в своих домах свет, а взамен объявили его обитателей абсолютным злом, несущим в наш мир только смерть. Но это неправда: наш мир убивает Исподний, а не наоборот. Наша сытость оплачена голодом Исподнего мира. Магнитные камни движутся кровью и потом Исподнего мира. Солнечные камни зажигает солнце Исподнего мира. Все – все, что мы имеем, мы отняли у людей Исподнего мира!»

Йера перечитывал написанное, находил его неудовлетворительным – или недостаточно убедительным, или слишком косноязычным – и перечеркивал, принимаясь писать заново. Выходило неубедительно, не хватало фактов. Но и надеяться на то, что кто-то станет читать трехтомный трактат об Исподнем мире, было глупо. Йера никогда не занимался журналистикой, напротив, ему приходилось писать документы сухим канцелярским языком протоколов, который у нормального человека вызывает не только сонливость и скуку, но и желание немедленно оставить чтение, чтобы не сломать ненароком голову о точные и однозначные формулировки законников.

Работа потребовала от него полной отдачи: Йера выстраивал систему доказательств – и существования Исподнего мира, и наличия у чудотворов энергетической модели двух миров, и возможности скорого падения свода. А главное – нежелания чудотворов, знающих о грядущей катастрофе, предупредить о ней остальных. Он собирался сделать серию связанных между собой статей, но пока не задумывался, как и где их опубликует, – надеялся на помощь Ветрена. Ну и доклад в Думе, разумеется, с приложением к нему множества убедительных доказательств.

Он даже раза два встретился с Ветреном, расспрашивая его о том, как правильно воздействовать на людей, но Ветрен не смог сказать об этом ничего вразумительного – он не осознавал основ своего таланта.

Изветен отрезвил Йеру, не оставив от душевного подъема ни следа.

– Судья, я ни в коем случае не хочу задеть ваше самолюбие… Но мне кажется, задача думской комиссии донести до людей не факты о существовании Исподнего мира, а информацию, которую вам успел сообщить Пущен. Совершенно все равно, что привело нас на грань катастрофы, – гораздо важней, как действовать перед лицом опасности.

Изветен был прав. И, в отличие от доктора Чаяна, не вызывал желания непременно доказать свою правоту. Потому его слова и были похожи на ведро ледяной воды, вылитой на горячую голову.

– Скажите, Изветен… Я в самом деле безумец? – спросил Йера, немного помолчав.