– Замечу, судья, что действия докторов никак нельзя считать жестокими или незаконными – в некоторых случаях после инсулиновой комы поясничный прокол в самом деле необходим. Пациент в это время бывает крайне слаб не столько физически, сколько… душевно, у него подавлена воля, он плохо соображает, он только что с того света вернулся… Его мольбы и обещания в этот момент доктора считают нестойким улучшением, а потому к ним не прислушиваются.

Вспоминая образцовую Магнитогородскую каторжную тюрьму, Йера решил, что там Горену было бы гораздо лучше. Впрочем, поручиться за это он не мог. Прежде чем уйти, он спросил магнетизера, нужно ли что-нибудь передать Горену или привезти в следующий раз, но тот ответил, что сделанного пока вполне достаточно. Однако, подумав, все же попросил:

– Пришлите ему акварельные краски, карандаши и бумагу для рисования. Я не сторонник его увлечения экстатическими практиками, но в рисовании не вижу ничего предосудительного. Югра записывал свои видения в дневник, Града же привык их рисовать. А здесь ему совершенно нечем будет заняться…

Йера кивнул.

– Я должен извиниться перед вами. – Йера опустил глаза. – Я не смогу вернуть вам книги, их забрали у меня…

– Какие книги? – удивленно взглянул на него Изветен.

– Как какие? Три тома Энциклопедии Исподнего мира, которые вы дали мне прочитать…

– Вы что-то путаете, судья. – Магнетизер виновато пожал плечами. – Я никогда не слышал об Энциклопедии Исподнего мира и, конечно, не давал вам ее прочитать.

Йера попытался успокоить себя тем, что магнетизер лжет, но в глубине души снова засвербела мысль: а видел ли он эти пресловутые три тома в синих обложках с серебряным тиснением, или они в самом деле ему привиделись? Впрочем, мысли о Горене быстро вытеснили неудобные, пугающие сомнения в собственной нормальности.

И по дороге домой Йера думал: если лечение неугодных выглядит столь похожим на применение пыток, то что говорить о системе исполнения наказаний? И что сейчас делают с Йокой, который всегда был гордым и своевольным? Мысль о том, что Йока несовершеннолетний, его почему-то не успокоила.

Волчка взяли под стражу на Столбовой улице, чуть ли не на пороге дома Красена. Волчок не удивился: ни третий легат, ни Огненный Сокол не намерены были спустить предательства и собирались дознаться, кто предупредил Государя о покушении.

Внутреннее расследование, как всегда, Особый легион вел не в башне Правосудия, а в подвале под казармами гвардейцев. Сюда не заглядывали люди пятого легата, никто не делал никаких записей, законность держалась на честном слове.

В узком коридоре подвала Волчок столкнулся с секретарем третьего легата – его под руки тащили двое гвардейцев. Волчок не сомневался, что встречу подстроили нарочно, чтобы он как следует представил себе, как выглядит человек после допроса третьей степени тяжести. Выдавать Красена не хотелось, но, рассуждая здраво, не имело смысла становиться калекой ради чужой и малопонятной игры.

Допрос вел сам третий легат, Огненного Сокола в комнате для дознаний не было. Волчок с порога окинул взглядом малоприятное место и не почувствовал страха – под прикрытием чудотвора можно позволить себе ничего не бояться.

Третий легат спрашивал коротко, сухо, безо всякого интереса: правда ли, что Волчок может подделать почерк секретаря третьего легата, просил ли его кто-нибудь написать письмо этим почерком, знал ли он о покушении, и прочее – по кругу в разных вариантах много раз. Ничего не стоило отвечать без запинки. А дальше пошли вопросы посложней и стала понятна разница между допросом Огненного Сокола, которого интересовали только факты, и третьего легата, которого больше занимали чужие мысли.

– Как ты относишься к Государю? – неожиданно спросил третий легат.

Волчок готовил себя совсем к другим вопросам и едва не запнулся.

– Я люблю Государя, – ответил он довольно фальшиво.

– Это хорошо. Но ты присутствовал на встрече, где Государь однозначно высказался о чудотворах, твое отношение к нему не изменилось?

– Если Государь заблуждается, это еще не повод его не любить…

– О чем ты подумал, когда услышал о неудавшемся покушении?

Да, на такой вопрос трудно ответить однозначно. И главное, правильно.

– Я не помню. Я удивился, что в этом обвиняют Особый легион.

– Подробней.

– Я не поверил, что люди Особого легиона могли продаться колдунам.

– И какой вывод ты сделал?

– Что колдуны тут ни при чем. – Изображать дурачка было бессмысленно.

– Если бы ты заранее знал о покушении, как бы ты к этому отнесся?

– Не знаю. Я не знал о покушении заранее.

– Ну а если бы? Что ты сделаешь, если узнаешь, что завтра Государя снова попытаются убить?

– Ничего. Разве я могу что-нибудь сделать?

Третий легат уцепился за этот ответ – даже глаза вспыхнули на секунду:

– А тебе бы хотелось?

– Чего? Помочь Особому легиону его убить? – Неуместные шутки всегда срывались с языка в самые неподходящие минуты…

Третий легат, в отличие от Огненного Сокола, шуток не любил.

– Ты видел моего секретаря? – спросил он, сузив глаза.

– Да, только что.

– Ты отдаешь себе отчет в том, что ты следующий?

– Да.

– В таком случае ты или очень опасный игрок, или у тебя за спиной стоит кто-то посильней Особого легиона. Не думаю, что господин Красен станет защищать предателя… Но если ты действовал по указке чудотворов, он тебя выгородит. Так?

– А если я опасный игрок?

Третий легат поманил пальцем гвардейца, стоявшего у двери.

– А если ты опасный игрок, я сейчас суну твои ноги в жаровню и послушаю, на чьей стороне ты играешь.

Надо было действовать по-другому! Надо было сделать вид, что испугался! По сути, Волчок выдал Красена, не сказав о нем ни единого слова!

– Так что? Опасный игрок? – ехидно переспросил третий легат.

Гвардеец, которому он что-то шепнул на ухо, вышел за дверь.

– Я ни в чем не виноват. Я не предатель, я не писал никаких писем, и мне их никто не диктовал. Почему бы мне не рассчитывать на поддержку господина Красена?

– А какой ему смысл тебя защищать? Что если ты лжешь? Мы всего лишь хотим выяснить, лжешь ты или нет.

– Ваш секретарь не лгал? – тихо спросил Волчок.

– С чего ты взял?

– Если бы он во всем признался, меня бы тут не было, верно?

Дверь распахнулась, и в комнату зашел Огненный Сокол.

– Это Красен, – тут же повернулся к нему третий легат.

– Почему ты так решил?

– Погляди, этот твой Желтый Линь – он же ничего не боится! Он тут шутки шутит, если не сказать – дерзит.

– Я бы не делал таких поспешных выводов на основании того, что Желтый Линь ничего не боится, – усмехнулся Огненный Сокол. – Мне кажется, все наоборот. Шутить, а тем более дерзить, он начинает именно тогда, когда ему страшно. В других случаях он вежлив, обходителен и шутить не пытается. А? Волче?

– Вам видней… – ответил Волчок.

– Что я говорил! – усмехнулся Огненный Сокол. – Я вообще сомневаюсь, что он к этому хоть как-то причастен. Слишком… откровенно было бы. В отличие от твоего секретаря, он не дурак. А почерк мог подделать кто угодно.

– Либо это в самом деле Красен! – прорычал третий легат. – Тогда можно быть дураком, можно быть умным – без разницы!

– Так проверь. – Огненный Сокол глянул на Волчка с любопытством. – Либо он признается сразу, либо, если Красен посулил ему денег, не признается вообще. Если, конечно, ты не придумаешь что-нибудь такое, что заставит его отказаться от денег.

– А что если я в самом деле не писал этого письма? – напомнил о себе Волчок. – Что мне делать тогда? Сказать, что мне его продиктовал Красен?

Огненный Сокол посмеялся, и Волчку показалось – над третьим легатом.

– Я же говорил, что он не дурак. И теперь любые его признания вообще выеденного яйца не стоят. Он упрется в то, что это Красен, даже если вообще ничего не писал. Тебе такой поворот нравится, ты Красена не любишь, а предатель между тем останется безнаказанным.