Она смотрела на него испуганно! Как зверек из силка…
– Ты… зачем? – выговорила она.
Нож едва не выскользнул из пальцев, и Черной заткнул его за пояс. Вот как… Колдунья… А он-то и в самом деле глупец – мог бы давно догадаться. А еще подумать, что на землях Цитадели не боятся колдунов, а привечают. И вряд ли бы их тут любили, если бы они рушили деревни и губили посевы. Он забыл, что находится на земле, продавшейся Злу…
Наверное, Черной стоял и думал слишком долго. Нежинка не шелохнулась, но задрожала – от холода ли? И по щекам ее беззвучно полились слезы.
Он никогда не оправдывался, не считал нужным, да и не умел. Он никогда не чувствовал себя виноватым. И теперь тоже не чувствовал, но почему-то боялся взглянуть ей в глаза.
– Я дурак… Я не в тебя… – пробормотал он.
Она разревелась, одной рукой продолжая зажимать рану, а другой размазывая по лицу слезы. И Черной понял – от облегчения. От радости. Что он не продал ее голову храмовникам.
Но поняли прислужники Зла, что им не убить Черного ни стрелой, ни топором, ни саблей, ибо узрели спасение, что Предвечный соделал ему, и весьма устрашились. И намерились они тогда одолеть его колдовством и чародейством, дабы отвратить его от Добра ко Злу. В то время жила одна злая колдунья, и она была стара и безобразна. Но силы Зла дали ей свойство превращаться в распрекрасную деву, за то что она им служила, и сия колдунья явилась Черному в обличье девы, и опоила его из чары приворотной водой, и пропала.
«Об искушении Злом в любви»
Рана оказалась пустячной – порез, почти царапина, но Черного пробирал озноб всякий раз, как он представлял себе лезвие, рассекающее плоть. Он хорошо знал, с какой силой разит брошенный им нож…
Нежинка наметала снег на озимые – этой зимой выпало мало снега. В мирное время колдуны собирались и вызывали снегопады…
– Ну говорю же – глупый! – смеялась она. – Ну какое Зло? Добрые духи дают мне силу, а что с ней делать – мне решать. Так ведь и топором можно и дома рубить, и головы. Что ж, и топор – орудие Зла?
Черной не рвался в проповедники, а потому не смог объяснить, почему Храм считает колдунов воплощенным Злом. Нежинка ничего не слышала о чудотворах, не считала Предвечного всемогущим и не понимала сущности Добра.
Кровь у нее была красной, как у всех людей, а не черной, как говорили Надзирающие.
И Черной подозрительно быстро смирился с тем, что она колдунья, принял это как должное. Никто из храмовников, проповедовавших Добро, добра ему не делал. Может, все это соблазн и обман, только в живых он остался на самом деле, без обмана. Может, Предвечный и любит людей, но жалела Черного и на горящие раны дула злая колдунья, а не добрые чудотворы.
Через три дня Нежинка вернулась гораздо раньше обычного и принесла с собой увесистый вещевой мешок. И только она вошла, он сразу все понял – и тоскливо стало, горько.
– Тебе надо уходить, – сказала она с порога, еще не отдышавшись. – Наши из Цитадели вернулись. Могут сюда заглянуть.
– Сколько их?
– А сколько бы ни было. – Она вскинула глаза. – Они родичи мои.
– Ладно, ладно, – согласился Черной. – Я так… спросил просто…
– Я тебе еду в дорогу собрала. Одежду еще. Стеганка у тебя волгородская, тут многие в таких ходят, а шапка-то дертская, и сапоги не наши – сразу наемника узнают. Я и одеяло раздобыла, вдруг в лесу ночевать… И рукавицы.
– Спасибо.
***
И надо было побыстрей добраться до Хстова – успеть вытрясти деньги из первого легата, разыскать своих, пока они не ушли в Дерт, поискать замену убитым. Черной еще в лагере присматривался к армейским стрелкам: стоило переманить к себе десятка два неплохих ребят. Но все равно было горько – не хотелось уходить. Еще бы несколько дней… Обычно он не любил подолгу торчать на одном месте, скучал и искал перемен. Мысль о том, что и здесь он бы тоже вскоре заскучал, почему-то не принесла удовлетворения.
– И жених твой вернулся?
Нежинка кивнула с полуулыбкой – Черному показалось, игривой… Выглядело это невинно и даже трогательно.
– Я хочу на него взглянуть.
– Зачем? – опешила она.
– Просто. – Он пожал плечами: не знал, в самом деле не знал, зачем ему это нужно.
– Не надо, – сказала она и отвернулась.
Черной собрался в дорогу быстро – еще не рассвело. Успел поесть. Вещевой мешок теперь не раздувался, стоило лишь потуже свернуть одеяло и выложить лишнее, – Нежинка, наверное, думала, что до Хстова он будет добираться месяц, а не три-четыре дня.
Она проводила его немного – до речушки, по которой он собирался двигаться на юго-запад. В смешном платке, с румяными от мороза щеками, она выглядела совсем девочкой. Светало. И ясное небо на западе снова окрасилось в странный сине-зеленый цвет…
Черной остановил ее на берегу, обнял одной рукой и поцеловал на прощание – по-дружески, в благодарность. Нежинка улыбнулась – немного грустно, но светло и вовсе не по-детски.
А когда он уже шел по льду, она вдруг окликнула его:
– Погоди!
Черной не хотел оглядываться, но не смог ее не послушать.
– Что? – Он повернулся к ней.
– Я не выйду за него.
– Что?
– Я знаю, зачем ты хотел его увидеть. Ты хотел убедиться, что ты лучше. Ты лучше. И я не выйду за него. Теперь иди.
Август – сентябрь 273 от н.э.с. Подменыш. Исподний мир
Ни о чем не мог более Черной помыслить и томился
любовной страстью и сердечным восхищением. Во всех землях он
искал распрекрасную деву, в обличье коей он узрел злую
колдунью, и сложил оружие и оставил сражаться со Злом. Не был
он в одной лишь земле, которая продалась Злу и [Злу] верно служила.
«Об искушении Злом в любви»
Весну и лето Черной с бригадой провел между Лиццей и Киной, сопровождая караваны храмовников, – своей гвардии Храм не доверял. В начале июля прошел слух, что по соседней Аруте ходит чума, и храмовники безропотно удвоили плату, стоило только заикнуться, что бригаде нет резона искушать судьбу.
Охотничья избушка на землях Цитадели к тому времени казалась Черному сном, неправдоподобным, но добрым и счастливым. На память остались только шрамы от четырех стрел. Но когда на постоялый двор в Къире к нему явился человек от Консистории – ночью, таясь и оглядываясь, – и предложил сопроводить груз до Цитадели, Черной едва не дал согласия, не выслушав толком предложения.
За сопровождение груза Храм платил огромные деньги. В самом деле огромные, и это сразу должно было насторожить. Но сердце Черного билось странно быстро, и он хотел бы думать, что причина тому – золото. Легион, а не бригада. Непобедимый легион. Он бы и за два года не заработал столько, при самых благоприятных обстоятельствах. За эти деньги можно было не задавать вопросов и держать рот на замке. За эти деньги можно было ничего не объяснять ребятам – а храмовники хотели только десять человек, больше не требовалось.
Стоило отказаться, едва услышав, сколько денег предлагает Храм за эту непыльную работенку. Стоило понять, что много денег дают либо за большой риск, либо… либо когда не собираются их платить. Но Черной подумал о непобедимом легионе. А еще о том, что в трех с небольшим лигах от цели путешествия живет одна смешная злая колдунья…
Поручение в самом деле выглядело странно: двигаться верхом, не привлекая внимания ни к себе, ни к грузу, который пойдет тайно, лесными дорогами. Не приближаться к повозке с грузом ближе чем на пятьдесят шагов. В случае нападения на груз не оставлять в живых никого из нападавших. Не останавливаться близко к жилью, не обедать в трактирах, не заговаривать со встречными. На подступах к Цитадели им отдадут дальнейшие распоряжения.
Груз приняли неподалеку от Лиццы, он прибыл морем. Судя по всему, из Аруты: судно шло под знаменами Храма, но моряки говорили на арутском языке, Черной нарочно подслушал их перепалку с четырьмя млчанскими мнихами, которые погрузили обитый железом сундук в крытую повозку, запряженную парой лошадей.
