Отец называл Вечного Бродягу Йокой Йеленом.

– Татка, да он же мальчик совсем… – улыбнулась Спаска.

– Разве? А мне казалось, что он тебя на полгода старше. И потом, это с годами пройдет.

– Когда это пройдет, я уже состарюсь! Он смешной такой… Он такие слова мне говорит… Что хочет быть художником, чтобы меня рисовать.

– Не вижу ничего смешного. Ничем не хуже, чем стихи про любовь в ладанке у тебя на груди, – фыркнул отец.

– Татка, ты ничего в этом не понимаешь.

– Я? Ничего не понимаю? Действительно, где уж мне… Ну ты погляди, какой раскрасавец-парень! Неужели так трудно на несколько дней в него влюбиться?

– На несколько дней? Может, ты и умеешь влюбляться на несколько дней, поэтому мамонька и зовет тебя кобелиной…

– Да? Так и зовет?

– А ты что, никогда не слышал? – рассмеялась Спаска.

– Да только это я от нее и слышу… Но зачем тебе-то об этом знать? А как же уважение к отцу?

Руки у Спаски были в тесте, а то бы она непременно обняла отца за шею.

– Таточка, я все равно тебя очень люблю. Как бы она тебя ни называла. И я тебя очень даже уважаю, честное слово.

– Понимаешь, кроха… Ты еще только родилась, а я уже подумал: дочь – это как у Айды Очена. У него тоже была дочь. Вот я сижу здесь, в его доме, я теперь хозяин этого дома… А на той же самой кровати… лежит Вечный Бродяга, и тоже в бреду…

– Тоже – это как кто? – спросила Спаска, затаив дыхание.

– Неважно. Вот я и подумал: а здорово было бы, если бы ты в него влюбилась. Ну или хотя бы сделала вид. Ну или хотя бы не смеялась и не отталкивала его. Знаешь, мальчики в этом возрасте очень ранимые существа… А Йока Йелен – вдвойне. Он, между прочим, тоже настоящий герой, ничем не хуже твоего Волче.

– Татка, а зачем? Зачем влюбляться?

– Погляди, какая красивая сказка получилась бы… Он бы прорвал границу миров, чтобы вы всегда были вместе.

– Ты опять смеешься?

– Только отчасти. Мне кажется, любовь – это такой толчок, который снимает все вопросы. Равновесие – отвлеченное понятие, что-то вроде параллельных прямых или четырехмерного пространства. Как мечта о всеобщем счастье – пустые слова на самом деле. Другое дело любовь. Прорвать границу миров ради равновесия – это непонятно, а ради любимой девушки – гораздо проще. Йока Йелен еще мал, чтобы совершать поступки ради отвлеченных понятий.

– Он умрет, если прорвет границу миров? – спросила Спаска.

– Ты уже спрашивала. Скажем так: он будет всерьез рисковать жизнью. И, очень возможно, умрет. Но он все равно ее прорвет. Я хочу, чтобы он сделал это без сожаления.

– Знаешь, я этого не понимаю и не пойму. Но если ты так хочешь, я не буду его отталкивать.

– Кроха, в конце концов, совершенно все равно, как ты относишься к Йоке Йелену. Главное, чтобы он был в тебя влюблен. А Йока Йелен не переживет неразделенной любви, он для этого слишком гордый. Ну хотя бы не смейся над ним, ладно?

Спаска прыснула:

– Ладно, ладно… Я не буду смеяться.

– Он хороший парень, ты не думай.

И отец долго рассказывал о Вечном Бродяге – наверное, приукрашивая действительность, но совсем немного. Спаска почему-то сразу понимала, когда он сочиняет, а когда говорит чистую правду. Она успела наварить каши на сале и поставила на плиту похлебку из солонины со щавелем, пока поднималось тесто, а отец все рассказывал и рассказывал. И слушать его было так хорошо, и готовить ему еду, и просто быть рядом.

Доклад Йеры об итогах работы думской комиссии был подобен взрыву бомбы. Социал-демократы сидели с открытыми ртами, десятка два консерваторов аплодировали Йере стоя, в ложе прессы поминутно шипели магниевые вспышки. Но напрасно Йера надеялся, что его доклад стал неожиданностью для всех, – реакция последовала незамедлительно.

В зале уже сидел представитель Тайничной башни с готовым отчетом о состоянии свода. Он не отрицал, что в последнее время за сводом произошло значительное усиление вулканической активности, в связи с чем в Думу и направлен проект закона об экономии энергии. Кроме этого, с целью экономии принято решение о сжатии свода – чтобы экономия энергии не повлияла на работу заводов и фабрик. Но все это не означает близость катастрофы, напротив, чудотворы держат ситуацию под контролем. Нет никакого повода для паники, которую своим выступлением пытался вызвать Йера Йелен. И доклад его – вовсе не попытка привлечь к себе внимание или завоевать дешевую популярность в народе, а следствие развивающегося психического расстройства. Заключение врачей из клиники доктора Грачена прилагалось.

Нет, победа чудотворов не была окончательной и полной – мнения депутатов разделились. В прениях выступил Ветрен, сказав, что отчет чудотворов – лишь голословное заявление, которое никто не может оспорить. А в заключение своей краткой речи добавил, что, к сожалению, надо быть сумасшедшим, чтобы не бояться выступать с критикой политики чудотворов. И что он не удивится, если завтра его обвинят в мрачении или официально объявят безумцем.

Впрочем, решения Думы, предложенные Йерой, были обтекаемы: требовать регулярных отчетов Тайничной башни о состоянии свода, содержать «Врага» в надежной изоляции, но не уничтожать, и принять необходимые меры по защите населения в случае катастрофы. Дума не нашла в предложениях признаков психического расстройства и приняла их большинством голосов.

Полностью доклад не опубликовала ни одна газета, даже правая. Зато заключение врачей из клиники доктора Грачена напечатали все, хоть и с разными комментариями.

Йера ждал подобного исхода и понимал, что на политической карьере после этого можно поставить крест. Даже если напечатать сотню опровержений, никто их не прочтет – это неинтересно.

Ему не хотелось ехать домой; он понимал, что придется говорить об этом с Ясной – наверняка она узнала обо всем из газет или от соседей. Ее любовь к чудотворам незыблема, она скорей поверит в безумие мужа, чем в их злую волю. Как в истории с Исподним миром – ее разум отмел причины бедности его жителей, Ясна просто не услышала обвинения чудотворам. Впрочем, понять и принять подобное обвинение было бы трудно многим, ведь тогда придется признать, что богатство Верхнего мира зиждется на бедности Исподнего, а значит получено нечестным путем и пользоваться им по меньшей мере преступно. Гораздо проще откупиться от совести двумя мешками сахара и старой куклой, чтобы потом с гордостью говорить (самому себе) о помощи голодным детям Исподнего мира.

Но, пожалуй, окончательно добила Йеру случайная встреча в маленькой ресторации на окраине Славлены, где он надеялся не встретить ни одного знакомого лица. Это был известный промышленник, иск которого Йера когда-то рассматривал в суде и полностью удовлетворил, чем заслужил уважение пожилого и опытного дельца, а также в некотором роде приятельские с ним отношения.

– Как не вовремя вы, судья, сделали свой доклад в Думе! – начал его знакомый, пригласив Йеру за свой столик, – было бы невежливо отказаться. – Все газеты пишут только о вас. А главное-то, главное – вот, мелким шрифтом на второй полосе…

Он потянулся за газетой и показал Йере сообщение под заголовком «Деловые известия». Новость в самом деле заслуживала внимания: чудотворы объявляли об увеличении цен на энергию солнечных и магнитных камней для промышленных предприятий Северского Государства.

Сразу вспомнился разговор с доктором Сватаном. Йера ошибся тогда: не на шестьдесят – всего на двадцать процентов. Такую уловку политиков он уже изучил: негативную информацию, которая может вызвать ненужные толки и возмущение обывателей, нужно подавать под громкий скандал, тогда она проходит незамеченной. А когда о ней вспоминают, возмущаться поздно.

Ощущение хоть маленькой, но победы – принятое Думой решение – сошло на нет. Чудотворы еще раз переиграли Йеру: заранее зная о его докладе, подготовили повышение цен именно к третьему июля, перед роспуском Думы на каникулы. Йера не сомневался, что за этим сообщением последует приказ министерства финансов об увеличении банковских резервов – только так можно добиться сокращения расхода энергии, а не повышения цен на продукцию предприятий. И если в июне Дума могла бы этому воспрепятствовать, то теперь решение будет принято в обход законодателей.