Есть только один способ удержать ее в руках – лишить возможности ходить. Когда-то на змеином празднике, пугая оборотня пытками дочери, Инда вовсе не намеревался исполнять эту угрозу. В голове снова всплыл неразрешенный вопрос: стоит ли ради какого-то мутного предположения принимать на себя столь тяжкую ответственность – приказ искалечить ребенка?

Вотан усмехался, глядя на Инду. Он усмехался победно, хотя для этого не было ни малейшего повода. И снова, как уже было однажды, Инда увидел, как Внерубежье пожирает Беспросветный лес, услышал грохот ветра и треск разверзающейся земли. А потом – смерчи над выжженной землей Обитаемого мира. Из глаз Вотана на Инду смотрел разъяренный зверь…

– В таком случае мне действительно пора, – сказал Инда в глаза разъяренному зверю. – Позволь откланяться.

Он вызвал машину и немедленно выехал в Храст – встретиться с Явленом. В парке было довольно детей, в том числе девочек. Инда не желал им той смерти, которой умер Югра Горен. Лучше оставить без ног одну девочку, чем несколько тысяч. Даже если интуиция лжет и от этой одной девочки ничего не зависит – опираться надо не на лучший исход, а на худший. Дочь оборотня должна находиться в руках чудотворов. Это позволит контролировать ситуацию.

Славуш оказался прав: Чернокнижник, едва увидев, на что способны Спаскины «невидимые камни», впервые не скрывал своей радости и воодушевления. И даже проворчал, тряхнув Спаску за плечи:

– За это можно простить многие твои глупости. Не радуйся, кинским мальчикам тоже прощается слабоумие.

Единственное, чему Спаска так и не научилась, это оставлять себе немного энергии, выплескивала все, что получала от Вечного Бродяги. Она не могла угадать, когда он перестанет отправлять ей энергию, не знала, какой выброс будет последним, и боялась, что не сможет принять следующего, – потому отдавала все до капли.

В первый же раз, лишь попробовав нацелить удар на подступы к замку, да еще и по верхам, Спаска опрокинула десяток осадных башен. Милуша не очень волновало, кто первым начнет войну, и в ночь на одиннадцатое августа, когда Йока Йелен чуть не погиб и едва не убил Спаску, выбросив энергию одним мощным толчком, она ударила в гвардейские укрепления прицельно, всей силой Вечного Бродяги.

Тяжелые бревна настила взлетели в воздух, словно соломка, опрокидывая выстроенные срубы, и сразу вслед за этим долгая вспышка белого огня осветила болото, словно наступил день. Ужасающий грохот донесся до замка, дрогнули стены, Спаску по лицу хлестнуло ветром, и бревна падали в болото в свете взрыва, и людские тела, и куски железа – ошметки новых пушек. Вспыхнули пожары, крики долетали до замка, суетились люди, множество людей, арбалетные стрелы летели в стену, но достигали ее на излете, бессмысленно звякали об искусственный камень или, не опасные, падали во двор.

Милуш с холодной усмешкой смотрел на разрушенный лагерь храмовников и обнимал Спаску за плечо, не давая ей упасть.

– Бездымный порох не нужно поджигать, чтобы он взорвался, – процедил он сквозь зубы.

Спаска еще не отдышалась, еще не отошла от невиданного, сумасшедшего выброса энергии. В глубине сознания промелькнула мысль: она только что убила множество людей. Но мысль эта была холодной и здравой, не ужаснула и не вызвала раскаянья – только злорадство. Никто не просил храмовников везти сюда бездымный порох. Их вообще никто сюда не звал. Они убили маму, деда и Ратко. Они покалечили Славуша. Они служат злым духам, отнимающим у людей сердца…

Отпаивая Спаску настоем, помогающим восстановить силы, Милуш заметил:

– Учти, теперь Особый легион ляжет костьми, чтобы забрать тебя из замка. Вряд ли они захотят тебя убить – это было бы слишком расточительно. Но удержать тебя в башне Правосудия можно лишь до первой встречи с Вечным Бродягой. Вихрь в замкнутом помещении убил бы тебя саму, а такой удар лишь вынесет двери.

– Значит, мне нечего опасаться?

– Глупая девчонка… – Милуш цыкнул зубом и глянул в потолок. – Тебе отрубят ноги, чтобы ты никуда не ушла. Хочешь этого? Будешь сидеть на цепи в какой-нибудь лавре возле Хстова, чтобы солнце светило над полями мнихов, а не над Выморочными землями.

– Татка вернется и освободит меня… – испуганно шепнула Спаска.

– Да, только ходить ты уже не сможешь. А впрочем, выйдешь замуж за Славуша – будете два сапога пара. – Милуш скривил лицо.

После этого Вечный Бродяга не звал ее в межмирье, и Спаска не удивлялась – он едва не погиб.

Наверное, храмовники были бы рады ответить на удар, но не могли – не только привезенный запас пороха пропал, но и пушки покорежило взрывом, как Милушу утром доложили разведчики. Правда, Милуш сказал, что это дело времени, и времени недолгого.

Он не ошибся, новую пушку привезли на подступы к замку через три дня. Спаска ничего не понимала в пушках, не видела разницы между навесным и настильным огнем, хотя Славуш и объяснял ей, что это такое, и даже сердился, считая, что в этом нет ничего сложного.

– Ты уверена? Пушку, не мортиру? – спрашивал он Спаску настойчиво.

– Я не знаю. Я ее видела издалека, знаю только, что она очень тяжелая. Ее восемь битюгов тащили еле-еле.

– Ладно, у Милуша спрошу.

– А это так важно? – Спаска подняла брови.

– Мне кажется, да. Если это пушка, значит они хотят взять замок приступом, разрушить стену, но не будут убивать колдунов. Если мортира – то, наоборот, не будут считаться с жертвами внутри замка.

– Славуш, какой ты умный… – вздохнула Спаска.

– В этом нет ничего умного, – проворчал он.

Тогда, в сумерках выйдя от Славуша на галерею, как всегда в сопровождении Бурого Грача, Спаска увидела Верушку рядом со стрелком-армейцем: они стояли на ступеньках лестницы, держались за руки и не могли расстаться.

– Бойко, как вы думаете, если мы позовем их к нам, попить чаю, ничего страшного же не будет? – спросила Спаска шепотом.

– Я бы, конечно, спросил у Милуш-сын-Талича… – ответил Бурый Грач неуверенно.

– Милуш ведь не разрешит… Начнет проверять, спрашивать… Муравушу это будет неприятно. И вы тоже с нами чаю попьете.

– Ладно, ладно, – улыбнулся Бойко. – Зови. Я давно за ними смотрю: воркуют голубками, никак не наворкуются. И зря Павица говорит, что он распутный, – ничего лишнего он себе не позволяет, рукам волю не дает, разговаривает только и за руку держит. Может, в самом деле ему твоя сестра глянулась. Хорошая девка, сразу видно – здоровая, работящая, детей много родит и дом крепко держать будет. А что из возраста вышла, так и он не мальчик.

Муравуш не хотел идти: смущался, говорил, что нечего стрелку делать в богатых покоях, что ему с Верушкой и во дворе хорошо… Спаска его уговорила, и Бойко от себя тоже добавил, что у Змая в спальне не только простые стрелки́, но и голытьба чаи распивает. Баба Пава морщилась, конечно, но Верушка была счастлива, и Спаске Муравуш понравился. Он Волче чем-то напоминал, но она никак не могла уловить, чем же. В отличие от Волче, Муравуш любил пошутить и посмеяться, но иногда его лицо, особенно взгляд, становились настороженными, он будто сосредотачивался… И в походке, в движениях тоже сходство было заметно: осторожная у Муравуша была походка, как у Волче, как у Бойко, – будто не за стол он садится, а на стене за гребень прячется. Спаска решила, это от того, что Муравуш стрелок. А может, она все это придумала и сходство было лишь в армейском плаще и начищенных сапогах.

Они с Верушкой проговорили до самого рассвета. Вечный Бродяга снова Спаску не позвал, и Милуш разбудил ее задолго до полудня. И орал и на нее, и на Бойко, – особенно на Бойко.

– Ладно, она глупая девчонка, у нее только парни на уме… Но ты, ты-то чем думал? Ты этого стрелка в который раз видишь? Ты, может, родственников его с детства знаешь? Ты, может, проверил, откуда он, сколько лет в армии служит?

– Давно надо было его проверить, раз он к Спаскиной сестре клинья подбивает… – проворчал виноватый Бурый Грач.