И теперь, имея перед глазами сложенную головоломку, Инда думал только об одном: что делать? Впрочем, первые два шага не вызывали его сомнений: написать требуемый отчет в Афран и встретиться с Йокой Йеленом (а также профессором и, пожалуй, сказочником).

Да, он не сомневался, что сложил головоломку, и собирался уйти, когда в комнату неожиданно постучал магнетизер Изветен.

– Господин… Хладан, – вроде бы неуверенно начал он, но Инду эта неуверенность не обманула. – Вряд ли Града серьезно относится к одной короткой цитате из дневников его отца. Но, мне кажется, вы могли бы оценить ее значение. Града, покажи господину чудотвору цитату Войты Воена.

Горен посмотрел на магнетизера скептически, но достал тетрадь из-под подушки, открыл на нужной странице и протянул Инде.

– Дело в том, что важные записи в дневнике Югры Горена начинались с местоимения «я», – разъяснил Изветен. – Эта запись начинается не с местоимения, но с буквы «я»…

Инда кивнул и заглянул в тетрадь.

«Ядрена мышь, как нелепо инодни сущее… Нарушение всеобщего естественного закона преодолено может быть посредством громовых махин, суть собирающих небесное электричество и направляющих сие через межмирие в любое место, кое человеку заблагорассудится…»

Войта Воен по прозвищу Белоглазый оставил после себя не только дифференциальное исчисление и векторный анализ, его труды в области магнитодинамики изучали в самом начале курса прикладного мистицизма; уравнения Воена, описывающие магнитные поля, снились студентам в страшных снах, а историю его жизни знал каждый школьник-чудотвор. Инда узнал цитату, на самом деле она звучала совсем иначе, ни о каких «громовых махинах» Войта Воен никогда не упоминал. Из учебников была изъята «едрена мышь», написанная Белоглазым через «е», но Инде случалось встречать эту цитату и в академических трудах, где она приводилась полностью: «Едрена мышь, как нелепо инодни сущее… Нарушение всеобщего естественного закона преодолено может быть лишь посредством использования естественных магнитоэлектрических сил, но препятствие к тому непреодолимое есть: способливость чудотворов к возбуждению магнитного поля».

Эту цитату не пытались изъять из биографий Воена: считалось, что в те времена о законе сохранения энергии знали слишком мало, чтобы делать выводы о его нарушении. Не обращали внимания и на презрительный смысл слова «способливость» вместо «способность» – мало ли что оно значило в стародавние времена?

Инда усмехнулся: до сегодняшнего дня ему не приходило в голову, что Воен раньше сказочника предсказал грядущую катастрофу и сделал это пользуясь лишь научным знанием, без привлечения того, что называл «метафизикой». Но «громовыми махинами» Воен не занимался, это знание Югры Горена, и знание, в отличие от «метафизики» с обрушением свода девочкой, полученное в Ковчене. Времена изобретателей-одиночек прошли, да и не был Горен изобретателем.

Инда долго размышлял, делая вид, что листает тетрадь, и с трудом скрывая внутреннюю дрожь. Нет, он рано успокоился, он еще не сложил мозаику. Возможно, это лишь гипотеза, одно из направлений научного поиска – ведь от стратегии максимального сброса энергии никто не отказывался. Но Горен его упомянул наряду с новой конфигурацией свода, а значит считал важным. И возможно, собирался говорить с Приором и об этом тоже.

– Града. – Инда поднял глаза, сложив брови домиком. – Мне надо знать содержание того письма, которое ты прочитал в кабинете отца. Это очень важно. Может быть, в этом письме ключ к спасению Обитаемого мира. Может быть, и нет, я не могу утверждать наверняка. Но если есть хоть один шанс, мы должны его использовать, понимаешь?

– Да если бы я помнил, я бы давно рассказал обо всем судье! – фыркнул Горен-младший.

– Я понимаю, что ты этого не помнишь. Более того, я даже знаю человека, который заставил тебя забыть об этом. И я должен его одолеть.

Инда выбрал верный тон и верные слова. Магнетизер Изветен пытался объяснить, насколько это опасно для душевного здоровья Горена, но в конце концов с досадой махнул рукой и сказал, что чудотворы добиваются своего, не считаясь не только со здоровьем, но и с человеческой жизнью. Горен же был полон энтузиазма спасти мир ценой собственной жизни, вслед за своим отцом: счастливое свойство молодости – не дорожить собой.

Спаска не верила в то, что кости можно вправить во сне, и Волче не верил в это тоже. Но доктор Назван на самом деле оказался волшебником, который творит чудеса… Конечно, после этого Волче сначала стало намного хуже, он кашлял, его рвало, сердце билось слабо и неровно, но все равно приходилось давать ему маковые слезы – сутки он пребывал в полусознании, и Спаска не отходила от него больше чем на минуту.

Зато потом ему стало легче: лубки, маковые слезы и порошки со странным названием «пирамидон» помогли пережить самые тяжелые дни, и вскоре Волче иногда говорил со Спаской, но очень быстро уставал. Маковые слезы туманили его сознание, прогоняли страх, горечь, мысли о будущем; он засыпал ненадолго, но просыпался от малейшего звука, как в комнате, так и за окном. Спаска боялась пошевелиться и слишком громко вздохнуть, если его дыхание становилось спокойным и ровным, но со Столбовой улицы все равно доносился шум, иногда неожиданный и резкий.

Впрочем, его сны из сладких грез часто сползали в кошмары – Спаска видела его сны. А однажды к нему вернулось Воспоминание, которое до поры в его мысли не пускали маковые слезы. И было оно столь невозможным, столь упорно изгоняемым из головы, что Спаска не только увидела его – ощутила. И хотела закричать: «Не надо, я не хочу этого знать, я не смогу с этим жить, не отдавайте мне этого воспоминания!» Но это было бы нечестно.

Этот человек глумился и злорадствовал, он наслаждался криками и мольбой, изливавшийся гнев притуплял его досаду на собственный промах, вершившаяся месть стала суррогатом победы. Он знал, что проиграл. Но он заставил Волче пожалеть о том, что тот победил.

Стук множества копыт по мостовой Спаска услышала издали – и это был не армейский разъезд из десятка всадников, а, наверное, целый легион – так грохотали подковы. И Волче, конечно, проснулся, беспокойно покосился на окно.

– Не бойтесь, – поспешила сказать Спаска. – Сюда никто не войдет. Ну? Ну что вы… Не бойтесь.

Он отвел взгляд от окна и сказал:

– Я не боюсь.

Спаска улыбнулась ему – он солгал, он боялся, и это было понятно: пережив такое, не имея возможности шевельнуться, всякий боялся бы стука копыт за окном. А оттуда уже слышался грохот кареты, которую сопровождали верховые. И, к удивлению и испугу Спаски, они остановились перед дверью в дом Красена, в окне замелькали тени всадников, множество коней переступало с ноги на ногу, цокая по брусчатке…

Она побоялась приоткрыть окно, чтобы рассмотреть прибывших, но на всякий случай поднялась на ноги: если эти люди явились с недобрыми намерениями, они сюда не войдут…

Колокольчик у входа зашелся требовательным звоном, старый слуга прошаркал мимо по коридору, но вскоре Спаска услышала голос Красена, спускавшегося по лестнице.

– Я открою сам!

Спаска подалась немного вперед, стараясь встать между дверью и Волче, послышался стук засова, и Красен без всякой опаски заговорил:

– Здравия тебе, Дубравуш, и долгих лет жизни.

Спаске показалось, что чудотвор то ли глумится над пришедшим, то ли подшучивает над ним. А ведь прибывший был, наверное, очень богат и знатен, если приехал в сопровождении сотни верховых.

– Я бы никогда не переступил порог твоего дома, – раздался сильный, певучий голос гостя. – Но я должен видеть девочку-колдунью.

Спаска постаралась успокоить себя: у нее довольно силы, чтобы уничтожить всю гвардию Храма, а не только сотню всадников.

– Мне лестно принять тебя здесь, – весело ответил Красен. – Но, чтобы не пугать ребенка, войди, пожалуйста, один. Я даю тебе слово, что в моем доме никто не причинит тебе вреда.