- Пойдем-ка, я спать тебя уложу…

- Да ты что! Еще же день! - Есене было так хорошо сидеть тут и гордо посматривать на хозяина, который сказал ему когда-то, что его друзья сюда не заходят! Только хозяин, похоже, его не узнал.

- Не спорь. Вечером еще раз придем - как проголодаешься, так сразу и придем.

Впрочем, от вина и мяса в сон Есеню и вправду потянуло, и он решил, что ничего страшного не будет, если он немного поспит.

Полоз спросил у хозяина барсучьего сала, и тот с готовностью принес горшочек: хозяин все делал с готовностью, о чем бы Полоз его ни просил. И наверх проводил, сам лампу нес, и комнату выбрал самую теплую, уже протопленную. Сволочь! За деньги - и любезный, и услужливый. А без денег - иди отсюда, здесь не подают!

Кровать с мягким матрасом и теплым стеганым одеялом привела Есеню в восторг. Это не нары, и не конюшня, и даже не шалаш!

- Эй, совсем одичал? - усмехнулся Полоз. - Раздевайся, в кроватях раздетыми спят. И салом тебя надо растереть, чтоб не кашлял. Вечером велю хозяину воды нагреть, помоемся.

Есеня с готовностью скинул рубаху и рухнул на живот, похихикивая от радости.

- Ого! - Полоз присел рядом с ним на кровать. - Ничего себе. Тут не сало нужно, а мята и подорожник. Больно?

- Да ерунда.

- Погоди. Сейчас спрошу хозяина. Позеленело все, смотреть страшно.

Каждый стук в дверь - днем ли, ночью - заставлял Жмура вздрагивать. Он почти не сомневался, что это вернулся Есеня, хотя сам понимал, что надежды его тщетны. Идея уйти в Кобруч и поселиться там овладевала Жмуром все сильней. Это стало бы спасением ото всех бед, обретением потерянного равновесия. Он скучал и по Надёже с дочерьми, но за них сердце у него не болело; о сыне же он горевал, будто с ним на самом деле случилось непоправимое. И только стуки в окно - редкие и случайные - возвращали Жмуру надежду. Впрочем, чтобы тут же ее отобрать.

Жмур не умел вести хозяйства, и дом быстро пришел в запустение. Он не готовил себе и ел в основном хлеб с молоком, изредка покупая мясо. Теперь он копил деньги на отъезд в Кобруч: половину отсылал Надёже, тратил жалкие медяки, а остальное откладывал.

В кузне было пусто, невыносимо пусто. Чертежи, которыми Есеня изрисовывал пол, давно затоптали. И хотя помощи в ковке от сына было маловато, но Жмур угрюмо, с ненавистью к себе, думал, что он теперь «однорукий кузнец». Да и качество заготовок сразу стало хуже - без Есени Жмур портил их одну за одной. И откуда мальчик знал, когда надо выдергивать железо из огня? Нет, наверное, не так уж были и плохи изделия Жмура, но раньше ни один мастер в городе не мог сравниться с их кузней по качеству железа. Оружия Жмур теперь не ковал: благородный Мудрослов ни разу не появился у него с тех пор, как узнал об отливках.

Как-то осенью, когда Жмур обедал, в одиночестве сидя за столом и надеясь покончить с едой как можно скорее, в окно к нему постучали. В это время ни молочница, ни булочник обычно не приходили, и Жмур бросился к калитке: неужто Есеня? Дурачок, зачем же он ходит по городу среди бела дня?

Это был не Есеня. К удивлению Жмура, у калитки стояла Чаруша, подружка Цветы, девочка, которую Жмур прочил сыну в жены.

- Здравствуйте, дяденька Жмур, - сказала она немного испуганно, - меня к вам батя прислал.

- Заходи, - Жмур пожал плечами и проводил ее в дом. - Дело у твоего отца какое?

- Нет, он мне велел у вас прибраться и еды вам сготовить. Вы же один живете, кто же за вами ухаживает?

Сначала Жмур хотел отказаться, но потом подумал, что принять помощь от невесты сына не так уж и зазорно. И потом… Ему мучительно хотелось с кем-нибудь поговорить. Внутри у него что-то ныло и зудело, словно зуб у ребенка, который никак не может прорезаться, пробить дорогу наружу.

Девочка тут же принялась за уборку (а за месяц отсутствия Надёжи работы накопилось много), и Жмур с удовольствием смотрел, как споро у нее это выходит. Замечательную невесту он нашел Есене! Долго выбирал, присматривал: чтоб на лицо была хорошенькой, чтоб фигурой не обделена, и аккуратная, и работящая, и сноровистая. Такая, чтоб этот волчонок не смог сопротивляться. Жмур подозревал, что женить парня придется силой, но все же надеялся на мирный исход дела. Ведь какая девка! Кровь с молоком, посмотришь - не наглядишься. И ростом небольшая - будет на мужа снизу вверх смотреть, и здоровая, крепкая - детей нарожает. Да разве от такой невесты можно отказаться? А главное, Есеня ей приглянулся, Жмур видел, как она на него смотрит. С восхищением смотрит. Да что еще для счастья надо?

И тут как обухом по голове его ударила мысль: а захочет ли теперь Смеян отдать дочь за Есеню? Раньше этот брак был Смеяну приятен: как же, дочь кожемяки да в семью кузнеца! Жмур на девку смотрел, а не на приданое. Смеян, хоть и кожемяка, а человек работящий, порядочный. И семья у него хорошая. А что денег много не накопил, так с девкой жить, не с деньгами.

А теперь? За разбойника дочь замуж отдавать? И ведь не скажешь Смеяну, что они уедут в Кобруч и будут жить там лучше, чем жили здесь. Не объяснишь, что все закончится, рано или поздно.

- А что, батька твой еще не передумал тебя за Есеню отдавать? - спросил Жмур.

- Мама возражает очень, говорит, что батя меня несчастной хочет сделать. А батя сказал, что его слово тверже камня. Обещал Жмуру дочь - и пока Есеня жив, он своего слова назад не заберет.

- Ну а ты? Еще не передумала?

- Что вы, дяденька Жмур! Есеня же вернется! Ну и что, что он с разбойниками жил, я тоже с ним к разбойникам уйду, если надо будет. Им ведь надо стирать и готовить, правда?

Жмур кивнул. Глупая! Она и не представляет, о чем говорит! Ведь девочка совсем, еще и пятнадцати нету.

- Только, мне кажется, Есеня на мне жениться не хочет, - она вздохнула, как взрослая. Наверное, так вздыхала ее мать.

- Чего это ты решила? Да кто ж от такой, как ты, откажется-то? И потом, мое слово тоже тверже камня. Как отец скажет, так он и сделает.

Жмур подумал, что тут он, конечно, перехватил. Кто его, волчонка, знает? Если взъерепенится, ни за что не переломишь.

- Нет, я так не хочу… - улыбнулась Чаруша. - Зачем же его несчастным на всю жизнь делать.

- Да не будет он всю жизнь несчастным, не бойся. Он если жениться и не захочет, то только чтобы мне назло сделать. Он такой… Его голыми руками не возьмешь, - Жмур и сам не заметил, что в его словах промелькнула гордость.

- Дяденька Жмур, а расскажите мне про него, а?

- Да что про него рассказывать? Шалопай он непутевый, - Жмур спохватился. - Нет, дельный парень, конечно, и добрый. Добрый - это очень важно, чтоб жалел тебя, детишек жалел. Сестренок он любил знаешь как? Никому в обиду не давал. Даже мне. Как-то девки разбаловались, маленькие были. Клене лет семь, а Цвете - девять. Со стола горшок со щами уронили, прямо перед обедом. Хорошо, не обожглись. За ними, вообще-то, мать смотрела, я редко совался. Но тут так разозлился: ведь говорила мать - уймитесь, уймитесь! Ну, побежал в конюшню, схватил вожжи. Щас, думаю, будет вам! Девки испугались, в спальне спрятались. А этот - мелкий такой был, как клоп. Одиннадцать ему только что исполнилось, едва до пояса мне доставал. Встал перед дверью и говорит: не дам сестренок, они маленькие! Я его с дороги одним ударом отбросил - очень я злился. Дверь распахнул: девки в углу сидят, ревут. Есеня меня догнал и на вожжах повис. Вцепился - не оторвать. Я и так его, и так: и подбросил, и об пол шмякнул - не отпускает. Пока с ним разбирался, вся злость на девок прошла. Мамка тем временем щи убрала, вроде как и не случилось ничего. Тогда-то я только сердился на него: ну куда суется? А сейчас думаю - ведь отважный какой! Я его пальцем раздавить мог, как муху. Я злюсь когда, и голову потерять могу, и силы своей не чувствую. Страшно ему, наверное, было… Маленький ведь.

Жмур почувствовал, как в груди снова что-то шевельнулось - как нарыв, который хочется прорвать.