Но оглядевшись, он увидел, что под той же плитой лежит Спаска, – то, что она лежит, уже привело его в замешательство. Йока кинулся к ней, чтобы помочь, подхватил под мышки и хотел поднять – ему это удалось с неожиданной легкостью, словно Спаска почти ничего не весила. Ее легкость напугала Йоку своей противоестественностью, он опустил взгляд и с ужасом понял, что у Спаски нет ног…

Он кричал и давился слезами, продолжая держать ее под мышки, но подошедший сзади Змай спокойно сказал:

– Зачем ты держишь ее на вытянутых руках, Йока Йелен? Давай положим ее в сумку и понесем за ручки – так будет проще.

И достал из-за пазухи большую продуктовую авоську…

Йока собирался закричать громче, вдохнул слишком глубоко – по ребрам полоснула острая боль, и крик застрял в горле. Йока давил его из себя изо всех сил, но не мог издать ни звука, и только когда тихое «а» сорвалось наконец с губ, он проснулся и распахнул глаза.

Сердце колотило по сломанным ребрам изнутри, часто и больно, щеки были мокрыми от слез, в горле першило, будто он в самом деле кричал.

Забыть, немедленно забыть этот сон! Никогда в жизни Йока не видел кошмара хуже этого! От него хотелось закрыться руками, спрятаться, убежать с ревом – как Йока когда-то убегал от Стриженого Песочника.

Йока со стоном уткнулся в подушку – забыть, забыть! Вот тогда он и услышал, что Спаска его зовет. Она никогда раньше его не звала – лишь сообщала о том, что вышла в межмирье и готова принять энергию. Так делают все призраки. Это мрачун зажигает «путеводную луну», чтобы призрак не заблудился, это мрачун зовет призрака, а не призрак мрачуна, – Йока подумал даже, что это продолжение кошмарного сна.

Страшно было заглядывать в межмирье – он испугался вдруг, что кошмарный сон обернется явью. Ведь именно об этом говорил Славуш по пути на Лысую горку со Змеючьего гребня…

Вспоминать ту ночь было стыдно – ливень на Змеючьем гребне, поцелуй, погоня в темноте по мокрому склону. Лунный камень, найденный на тропинке… И Спаска, завернувшаяся в Йокин плащ, человеческие кости под ее ногами…

Даже тогда, когда она не очень-то нуждалась в защите, Йока во что бы то ни стало хотел ее защитить. А теперь ему почему-то казалось, что она в беде – а он ничего не может сделать, не может даже на минуту появиться в межмирье, чтобы удостовериться: она зовет его на помощь…

Почему же он был так уверен, что Спаска его зовет? Может, виной тому кошмарный сон? Он не слышал ее голоса, не видел ее очертаний на ровных, оструганных досках потолка, с чего же ему казалось, что она ждет его в межмирье? И сто́ит расфокусировать взгляд, как он разглядит ее танец в дали раскрытого четвертого измерения, в яркой его глубине…

Он попытался взглянуть туда снова, но едва показавшееся межмирье ускользнуло, взгляд сфокусировался на темном дощатом потолке, словно Йока пытался встретиться с призраком первый раз в жизни, а не делал это ежедневно, за долю секунды расфокусируя взгляд. Да он уже и не думал об этом! Это… как разучиться моргать глазами, как разучиться дышать!

Йока сел на постели, опустил ноги на пол и помотал головой – в ухе что-то болезненно булькнуло. От досады захотелось вмазать по уху самому себе, чтобы этот проклятый орган равновесия заработал как положено! Йока тряхнул головой снова, потерся ухом о плечо, наклонил голову в другую сторону. Посмотрел на бревенчатую стенку напротив – на этот раз друг к другу поползли темные сучки, все ближе, ближе… Ну же! Ну! Глубина приоткрылась всего на секунду, но за эту секунду Йока мельком увидел силуэт танцующей в межмирье девочки – и цепи у нее на руках…

Может, это была фантазия. Или видение. Может. Но если сказать об этом Змаю, он опять откажется ее спасать. Якобы потому, что жизнь Вечного Бродяги главнее. Потому, что Спаска не может прорвать границу миров. А если сказать об этом Важану, он не поверит, будет убеждать Йоку, что ему показалось, – только чтобы не рисковать. Что ему до жизни Спаски? Для них для всех она лишь приемник Вечного Бродяги! Спаску ведь не убьют, ее покалечат, чтобы она не могла уйти. По спине опять пошел холод, Йока оцепенел, у него пересохло во рту – это возможно. Там, в Исподнем мире, возможно и не такое. Там толпа может разорвать женщину на куски, там из арбалетов стреляют в людей и рубят их саблями, прилюдно вешают преступников и в открытую покушаются на царей. Там по улицам ходит множество калек, одним больше, одним меньше – никто не ужаснется… Даже Славуш не ужасался, говоря об этом совершенно спокойно.

Ребра с каждой минутой болели все сильней – все-таки лежа это было не так мучительно. Не хватало дыхания, но стоило вдохнуть чуть глубже, и боль становилась невыносимой.

Сквозь закрытую дверь в спальню не проникали звуки – наверное, все давно легли спать. Или, наоборот, ушли из дома. К своду, например. Ведь и Важан, и Черута, и Цапа, и Мален, и госпожа Вратанка, и математик – все они мрачуны. Йока не замечал, когда и как они встречаются со своими призраками, но не сомневался в том, что встречаются.

Надо встать. Надо добраться до свода, пока никто не видит и не может Йоку остановить. Спаске нужна энергия Вечного Бродяги – самого сильного мрачуна Обитаемого мира.

«Представь, что будет, если ты наберешь энергии, а отдать не сможешь». Мысль обдала Йоку ледяным холодом, стиснула ребра еще больней, от нее ватными стали ноги, опустились руки…

Это Внерубежье. Это оно послало кошмарный сон и видение Спаски в цепях. Оно хочет выманить Йоку за свод, чтобы убить. Если не воронкой смерча, то изнутри, напитав его своей силой и не дав возможности эту силу отдать…

А если нет?

Если даже Спаске угрожает опасность и Йока умрет, помогая ей освободиться, кто тогда прорвет границу миров? Кто убьет Внерубежье?

Мысль была удобной, избавляла от сомнений – вовсе не страх, а трезвый расчет движет Йокой. Разве Змай рассуждал не так же? А ведь Спаска его дочь, единственная любимая дочь…

Йоку тошнило от отвращения к себе. Нечего сказать – самый сильный мрачун Обитаемого мира! Боится выйти за свод! Боится пить энергию Внерубежья!

Йока решительно поднялся, но замер со стоном, так и не сумев разогнуться, – боль опоясала ребра, сразу же нечем стало дышать, и он едва не расплакался уже не от отвращения, а от жалости к себе. Вспомнил, как его рвало на границе свода, как он едва не задохнулся, как темно стало в глазах, как это было больно и страшно…

Это Внерубежье. Оно превратило Йоку в ничтожество, льющее слезы от страха и жалости к себе. И если сейчас он струсит – оно уже победило. У Йоки все равно нет выбора, ему все равно рано или поздно придется выйти навстречу Внерубежью, так зачем же ждать, когда будет поздно? И даже если Спаска на свободе, даже если ей ничто не угрожает, все равно надо принимать вызов – потому что лучше ошибиться в одну сторону, нежели в другую… Йока видел вихри, которые раскручивают колдуны Исподнего мира. Если Спаска всю силу, которую он ей посылает, превращает в ветер, то одна может справиться с целой армией!

И если ее гвардеец может защитить ее лишь от десяти сабель, то он, Йока Йелен, защитит ее от всех сабель Исподнего мира разом! Пускай она считает своего гвардейца самым отважным человеком на свете, пускай! Но на этот раз жизнь ей спасет не он, а Йока!

Надеть хотя бы брюки показалось Йоке слишком мучительным, он, так и не разогнувшись, сунул ноги в резиновые сапоги, стоявшие у двери. Взял со стола шлем с лунным камнем, с трудом застегнул его ремешки.

В доме было темно, словно все разошлись по спальням. Время двигалось к утру – самый тяжелый час не полночь, а этот, последний перед рассветом, когда безраздельна власть черной августовской ночи, когда сильней всего хочется спать. Говорят, именно в этот час мрачуны легче всего входят в межмирье.

Сапоги, надетые на босу ногу, стучали по пяткам. Йока посильней обхватил руками грудь и пригнул голову – боль мешала идти. Хорошо, что свод теперь так близко, – две лиги Йока преодолеть бы не смог. Он спустился с крыльца, исподлобья глядя на зарницы в небе за деревьями. Дрожь земли под ногами передалась и ему, плечи покрылись мурашками, и он съежился сильнее. За сводом тепло, и без душного комбинезона будет только лучше. Йока не подумал о том, что Спаска увидит его в трусах и майке…