– Да живи, чего уж, – фыркнул профессор. – Раз мечтал.

Йока тронул его плечо.

– Змай, а получилось все как в Откровении. Будто это ты крылом свод разрезал.

– Я думаю, и дальше все пойдет, как в Откровении. – Змай почему-то тоже посчитал нужным обнять Йоку за плечо, будто тот нуждался в поддержке. – Я ведь запомнил твое лицо именно в миг прорыва границы миров.

Йока не стал спрашивать, видел ли Змай его смерть, – Змай бы все равно соврал.

– Только я тогда не знал, что успею к тебе привязаться… Ты был для меня просто мальчик, сын росомахи, способный прорвать границу миров. Залог освобождения моего мира от власти чудотворов. И ради этого я был готов погубить твой мир. И вот я его погубил… Как в Откровении.

Дымы на горизонте поднимались все выше, и иногда Йоке казалось, что он видит пламя, – но пламени он, конечно, видеть не мог, Внерубежье не прошло и половины пути до каменного гребня. Он не ощущал привычного нетерпенья, только покой, умиротворение – будто зимним вечером у очага в гостиной, в кругу семьи.

– А знаете, я понял, почему остался в живых… – сказал Змай в пространство. – Я должен найти и убить этого мерзавца. И не за то, что он тут учудил, даже не из мести за Цапу, – а за кинских мальчиков. Я еще тогда поклялся, что жив не буду – но найду и убью его. Если бы не кинские мальчики, я бы, может, Цапу послушал… А тут все как в одной точке сошлось.

Перед глазами Йоки, вязкая и полупрозрачная, дрожала граница миров – он не прилагал усилий, чтобы ее увидеть, но рассматривал с любопытством и спокойствием, выбирая наиболее уязвимое ее место.

Вездеход медленно шел по зыбкой поверхности болота, лишь натягивая мембрану из сплетенных корешков травы и моха, – будто по тонкому льду. Силы двух чудотворов едва хватало на то, чтобы толкать его вперед, и если бы он увяз хотя бы одним колесом, то вырвать его из лап болота было бы невозможно. Теперь пот со лба вытирал Инда – одно неверное движение, и они опоздают… Пущен читал телеграфные сообщения: свод поднимался по намеченной линии – постепенно, вытягивая все возможные резервы из внутренних подстанций. Лучше добывать хлеб насущный в поте лица, чем не жить вообще, – и пусть вся энергия уйдет на поддержание свода, пусть остановятся магнитные камни и погаснут солнечные.

Дымы заволокли небо по всей его восточной стороне, оставалось совсем немного времени – по сравнению с сужением свода, локальное обрушение предполагало гораздо бо́льшую скорость ветра, а первый удар можно было сравнить с пороховым взрывом.

Подстанция, питавшая плавильню «Горен и Горен», включилась, когда впереди уже были видны Речинские взгорья, – каменный гребень, поросший соснами. И люди на вершине этого гребня. Вездеход, который теперь толкала вперед энергия подстанции, быстро выкатился на твердую землю, Инда уступил место за рулем водителю и поднялся на верхнюю платформу.

Тучи наползали с востока так быстро, что теперь это было заметно глазом, на горизонте появились тугие веревки смерчей, в черном небе вспыхивали молнии – восток рокотал небесными громами, над лесами поднимался не только дым, но и пламя. Несколько минут… Важан не позволит Внерубежью подойти слишком близко.

Ветер, еще не ураганный, но уже ощутимый, ударил в спину, растрепал волосы.

На платформу поднялся Пущен.

– Это не мое дело, Хладан… – начал он, морщась и бросая взгляды то на вершину гребня, то на восток. – Вам нет смысла договариваться с профессором. К тому же он не уйдет отсюда, он не оставит своих людей умирать – смотрите, тут не меньше трех тысяч мрачунов, они не успеют добраться до новой границы свода.

– Он умеет считать… Три тысячи против сотен тысяч… Разрушения, гибель городов, земель, голод, эпидемии. Он умеет считать.

– Не в этом дело. Завтра вас арестуют, а Йоку Йелена отправят в Исид, – свод все равно рухнет, а граница миров будет прорвана без вашего участия, по планам децемвирата.

Пущен, без сомнений, был прав. Уповать на то, что децемвират не найдет способа заставить Йоку поехать в Исид? Свод пройдет в пяти лигах от Славлены, от нее все равно ничего не останется, где бы ни произошел прорыв… Пущен прав – смерть Йоки решает все, расставляет точки над «i»… Смерть одного мальчишки против сотен тысяч жизней.

Как легко Инда сказал когда-то Приору, что готов убить ребенка… Он думал тогда об обезличенном невинном младенце, но никак не о четырнадцатилетнем мальчишке, которого знал с рождения и по-своему любил… Который был личностью, человеком.

Йока все равно умрет, прорывая границу миров. Но эти несколько минут его жизни обойдутся Обитаемому миру слишком дорого.

Фотонный усилитель – не ружье, его луч – не пуля, он не отклонится под воздействием ветра, точно прицелиться можно издалека – лишь бы рука не дрогнула. Один короткий импульс… На второй не хватит энергии подстанции.

Йока все равно умрет…

С вершины гребня на вездеход смотрели с любопытством; сказочник, разглядев на платформе Инду, даже махнул ему рукой, на секунду отпустив левый локоть, – ну да, превращаясь в змея, он всегда ломал левое запястье…

Йока был одет в трусы и майку и стоял на камнях босиком – у Инды все перевернулось внутри… Ему не пришло бы в голову, что убить одетого мальчика проще, чем раздетого, совершенно ничем не защищенного. И понятно, что от луча фотонного усилителя одежда защитить не может, но… Одно дело целиться в нагрудный карман, и совсем другое – в живую плоть, обтянутую тонким белым трикотажем маечки: не остается лазейки для иллюзий и самообмана.

Дворецкий профессора (он же хирург, сделавший операцию по пересадке плодного яйца росомахе) поднял ведро с водой и вылил его на голову Йоки. Да, это способ ослабить воздействие молнии на организм – наверняка в ведре была соленая вода. И отсутствие одежды защищает от ожогов. Профессор стоял у Йоки за спиной, положив руку ему на плечо, как положено доброму наставнику в час испытаний ученика.

Ветер становился все крепче, грозовые тучи уже не ползли – они мчались, обгоняя веревки смерчей; вспышки молний освещали лес и болото – не нужно было оглядываться, чтобы их заметить. Раскаты грома слились в непрерывный грохот и, казалось, трясли землю. Инда оглянулся – над землей плавали огоньки шаровых молний, а прямо на вездеход, выворачивая мшистый покров болот торфом наизнанку, ползла широкая воронка смерча. На горизонте горел лес, и дым пожаров вливался в черноту туч, иногда лопались электрические шарики – и вспыхивали низкие чахлые деревца болота, но линейные молнии их не поджигали – испепеляли, припечатывали к земле.

Дворецкий тоже положил руку на плечо Йоке, а сказочник поднялся на ноги и отступил на шаг в сторону. Они не ждали от Инды выстрела, им было не до того…

Капля пота скатилась со лба и попала в глаз, Инда вытер ее с досадой – рука тряслась, как у горького пьяницы.

Йока все равно умрет…

Вездеход подошел вплотную к каменному гребню, волной поднявшемуся над болотом, остановился. Здесь, совсем недалеко от этого места, Инда впервые взял в руки сверток с младенцем, весившим не более одного гекта… Именно здесь Йока появился на свет – Враг из росомашьего чрева, погубитель Обитаемого мира…

Инда встал на одно колено перед фотонным усилителем, заглянул в прицел, оснащенный увеличительными стеклами, – и сначала поймал в нем лицо Йоки. Спокойное, отрешенное лицо, невидящий взгляд – пустой взгляд безумца, устремленный в пространство. Инда вспомнил грозу над Буйным полем, подставленное под удар молнии сердце мальчишки… Тогда это было глупой бравадой – и гроза приняла игру, будто нарочно промахиваясь мимо его открытого сердца. Теперь сердце Вечного Бродяги призывало молнию – и не было сомнений в том, что гроза ответит ударом. Но не только для молнии было оно открыто – и для красного луча тоже. И Инда усомнился на миг: а не выпьет ли мальчишка красный луч так же, как готов выпить молнию? Нужно ли ему время, чтобы сосредоточиться, приготовиться принять энергию, или это происходит молниеносно?