– Сначала я попробую убедить профессора Важана отказаться от своего заявления, – пробормотал он. – Профессор согласится, он не одержим захватом власти. А Охранитель слишком человек, он не станет рушить свод, когда тому есть бескровная альтернатива.

– Свод обрушат без участия профессора и Охранителя, у них не будет выбора.

– Будет. Будет выбор – поставить поле на пути Внерубежья можно в любую минуту, пока не прорвана граница миров. Тогда локальное обрушение превращается в заурядное сужение свода.

– Вы как ребенок, Хладан, – кисло выговорил детектив (Инда не видел его лица, но не сомневался в том, что оно брезгливо сморщилось). – Обещаниями Важана децемвират не остановить.

Пущен был прав: Важан может тысячу раз повторить, что Йелен не будет прорывать границу миров, но рано или поздно отступит от своего слова. Он отступит первым – он, а не Вотан. И не потому, что Вотан готов рискнуть своей жизнью ради обретения абсолютной власти, а потому, что Вотан – мозговед и знает, что Важан не устоит, не возьмет на себя ответственность за бессмысленную гибель мира. И только если Йоки не будет в живых – только тогда Вотан будет вынужден отказаться от своих планов. Так же как и децемвират. Год-другой они поищут решение получше «громовых махин», но ждать, когда повзрослеют созданные по образу и подобию Йелена гомункулы, не рискнут.

– И тем не менее я должен поставить профессора в известность, – выговорил Инда. А потом рассмеялся – нездоровым, нервическим смешком. – Получается, что Йока Йелен действительно Враг!

Пущен ничего не ответил – наверное, снова брезгливо морщился. Но Инда был слишком возбужден, чтобы молчать.

– А забавная выходит штука… Человек без чести и совести всегда возьмет верх над тем, кто несет ответственность за других. Вам это не кажется обидным парадоксом, Пущен?

– Вы делаете неверные выводы из сложившихся предпосылок, – сквозь зубы ответил тот, вздохнув. – Человек без совести всего лишь имеет фору, но из этого вовсе не следует, что он всегда будет брать верх. Правда, не в данном случае.

– Пущен, а вы можете ради спасения мира убить ребенка?

– Я вообще не собираюсь спасать мир, – фыркнул тот.

– А зачем тогда вы проникли в Ковчен? Зачем разыскали эти папки? – Инда кивнул себе за спину.

– Мне было любопытно.

– И только-то?

– А разве этого недостаточно? Я не мог сделать однозначного вывода из материалов дела Горена, число неизвестных превысило число уравнений. А мне хотелось получить решение, я не люблю нерешенных задач. К тому же мне не понравился этот чудотвор из децемвирата, он давил мне на мозг и вынуждал сделать то, чего мне делать не следует.

– Как вам удалось его обмануть? – спросил Инда без надежды на откровенность.

Но Пущен таки ответил:

– Он не очень умен, этот чудотвор. Он хитер, пронырлив и честолюбив, он многое знает. Но он не умен, нет. Да и откуда у врача возьмется ум? Уверен, он не способен по двум точкам рассчитать угол поворота системы координат, что уж говорить об остальном…

Ответ повеселил Инду – он трактовал понятие «ум» несколько шире, но слова Пущена ему польстили.

– Ну если вы так умны, Пущен… Подумайте, есть ли иной способ остановить катастрофу? Я, знаете ли, по-своему привязан к Йоке Йелену…

– Даже если способ есть, вы не успеете им воспользоваться. Думаю, этот ваш чудотвор обрушит свод без вашего участия и в ближайшие же часы, даже не дни. Не нужно много ума, чтобы догадаться, зачем вы отправились в Ковчен и с чем вернетесь в Славлену.

– Он не посмеет. До окончания эвакуации не меньше пяти дней, а фактически – на три-четыре дня больше.

Кислую мину на лице Пущена Инда не увидел, но почувствовал – по затянувшейся паузе и громкому скрипу зубов.

– Если свод рухнет сегодня, – выговорил Пущен, не разжимая зубы, – Тайничную башню на Тигровом мысе смоет волнами вместе с децемвиратом. Этот человек обретает абсолютную власть над чудотворами, а через них – над всем Обитаемым миром. Верней, над тем, что останется от Обитаемого мира. Какая, к едрене матери, э-ва-куа-ция?

Последнее слово Пущен протянул так презрительно, что Инде захотелось рассмеяться, и он нервно хохотнул. Вотан посмеет – не надо успокаивать самого себя. В играх это называется комбинацией: когда любой ход противника ведет к его поражению, – и Вотан выстроил комбинацию поразительно точно и умело. И конечно, здравый смысл на стороне Пущена: у Инды есть только один ход, который не позволит Вотану победить, – убийство Йоки Йелена.

– И все же мы сначала поедем в Брезен… – проворчал Инда назло здравому смыслу. – Поговорим с Важаном.

– Важан давно на Речинских взгорьях, неподалеку от плавильни «Горен и Горен». Так что ехать лучше в сторону Славлены, – хмыкнул Пущен.

Ну да, разумеется… Обрушить свод можно только тогда, когда Йелен будет там, где истончается граница миров, – нервическое возбуждение и бессонная ночь лишили Инду способности как следует соображать. И если Йелен уже там, то Вотана точно не остановят угрозы профессора, – в противном случае Важан мог бы отказаться ехать в Речину и обрушение свода становилось весьма рискованным. Удивительно, с какой легкостью Пущен угадывает каждый возможный шаг Вотана… Комбинация – и у Инды есть только один выигрышный ход.

Это был точно такой же вездеход, на котором Йоку возили за свод из колонии, – рассчитанный примерно на сорок посадочных мест внутри и с широкой платформой наверху. Да, еще на таком же вездеходе они с Индой когда-то объезжали заслон из прожекторов, выставленных против призраков. Йока растерянно осмотрелся – воспоминания не вызвали никаких чувств, только минутное замешательство. Будто он пытался понять, что же должен почувствовать, оказавшись внутри вездехода. На него снизошла равнодушная уверенность: в собственных силах, в предопределенности, с которой он через несколько часов прорвет границу миров, – и в собственной смерти. Смерть не пугала его, даже не огорчала, – теперь он думал о ней бесстрастно, как о неизбежной плате за желание победить Внерубежье. Впрочем, он уже не чувствовал и этого желания так остро, как сутки назад, – просто знал, что оно осуществится.

Будто в противовес его равнодушию все вокруг были ненормально взволнованы, взбудоражены, хотя и сохраняли внешнее спокойствие. Змай целый час расхаживал перед вездеходом туда-сюда, как лев по клетке, а усевшись в кресло, стиснул руками подлокотники так, что побелели пальцы. Нет, он продолжал балагурить (иногда невпопад), посмеиваться, нарочито весело болтать с чудотворами, но стискивал подлокотники с такой силой, будто собирался их расплющить. Профессор молчал, отвернувшись к тонкой щели, забранной толстым стеклом, – и тоже старался сделать вид, что напряженно думает. На самом же деле его лицо время от времени искажала непроизвольная судорога, от которой на миг кривился рот и вздрагивали веки. Цапа вторил Змаю – болтал с чудотворами, нервно постукивая каблуком по гулкому железному полу; госпожа Вратанка была бледна и решительна; перепуганный Мален с раскрытым ртом смотрел по сторонам. Пожалуй, Черута прятал волнение лучше всех и тоже смотрел в узкое боковое окошко.

Чудотвор, управлявший вездеходом, велел пристегнуться – но никто, кроме Йоки, почему-то его не услышал. Чудотвор повторил просьбу три раза, прежде чем они опомнились и принялись искать концы ремней, свесившихся с кресел. Наверное, в другой раз их нарочитые ахи («Ах, ремни! Так бы сразу и говорили!») рассмешили бы Йоку, он даже подумал, что это, должно быть, смешно, – но смешно ему не стало.

– Мы пройдем вдоль границы свода до дороги в Храст, а с нее выйдем на просеку, ведущую к Тайничной башне, – неизвестно кому сказал чудотвор-водитель (никого это не взволновало). – Оттуда до Речины всего две лиги. И еще три лиги до Речинских взгорий.

Долгая дорога почему-то их раздражала. Пожалуй, всех, кроме испуганного Малена – и Йоки, разумеется. Он не чувствовал времени, не ощущал нетерпения. На границе свода вездеход качало и подбрасывало, магнитные камни иногда выли так, что заглушали голоса Змая и Цапы, но машина шла довольно скоро, а по дороге к Храсту помчалась быстрей легкого авто. И в другой раз Йока испытал бы восхищение – огромная, тяжеленная махина летит вперед и ей не страшны препятствия, – но никакого восхищения он не испытал, только подумал об этом. И в другой раз Йока посчитал бы, что Малену не место среди взрослых, – все же прорыв границы миров дело довольно рискованное. И наверное, предложил бы профессору высадить Малена где-нибудь в безопасном месте, потому что самому профессору совершенно не до Малена.