– Вы понимаете, что все они погибнут, если падение свода случится раньше намеченного срока? – тихо и испуганно спросил чудотвор. – Их там тысячи…

– Я знал, что не всем чудотворам плевать на жизнь тысяч мрачунов, – весело вставил Змай.

Наблюдатель вскинул голову и посмотрел на Охранителя испепеляющим взглядом.

– Ни один чудотвор не получил посадочного талона. Никто из нас не покинет этих мест, пока остается возможность спасти хоть кого-то из нечудотворов, – в нашем распоряжении вездеходы, рассчитанные на работу за пределами свода, и после отключения аккумуляторных подстанций они могут двигаться только непосредственно созданным нами полем.

– Скажите, любезный, а что заставляет лично вас поступать столь неестественным для живого существа образом? – глумливо спросил Змай. – Я интересуюсь этим с теоретической точки зрения…

– Мы – стоящие свыше, – без предполагаемого пафоса, скорей устало вздохнул чудотвор, – мы отвечаем за людей, которые могут погибнуть по нашей вине.

Ничта покосился на Йелена, когда-то задавшегося этим вопросом, но тот думал о другом – в его безумных глазах горел азарт охотника, почуявшего дичь.

– Змай, сейчас не время для теоретических изысканий, – проворчал Важан. – Вернемся к мрачунам, собравшимся на Речинских взгорьях. Насколько я понял, вы пришли сюда не пересказывать сплетни. Так что же вы хотите мне предложить?

– Мы послали телеграмму в Тайничную башню, но ответа не получили. А потому я действую неофициально. И предложение это исходит лично от нас, наблюдателей, а не от нашего руководства. Теперь каждому понятно, что если вовремя не прорвать границу миров, мы все погибнем. И мы подумали… У нас есть вездеход, мы можем помочь вам добраться до Речины. Никто не знает, когда рухнет свод: может, завтра, а может – через неделю. И лучше бы Вра… Вечному Бродяге быть поближе к тому месту, где ее легче всего прорвать.

– А это интересное предложение, профессор, – снова вставил Змай, пока Ничта думал, что на это ответить. – И заметьте, как уважительно чудотворы называют теперь Йоку Йелена.

– С чего вы взяли, что границу миров нужно прорвать на Речинских взгорьях? – спросил Важан, пропустив слова Змая мимо ушей.

– Но… так считают все мрачуны…

– Никто из мрачунов понятия не имел о том, в каком месте истончается граница миров. Не путайте психологическую готовность помочь Вечному Бродяге, появления которого мрачуны ждали несколько столетий, и конкретные действия конкретных людей. Вечный Бродяга – это мечта, легенда, как и прорыв границы миров. А Речинские взгорья – это точка на географической карте, о ней ни в легендах, ни в Откровении нет ни слова. Потому мне кажется, что я участвую в чьей-то комбинации, хитро сплетенной интриге, причем на правах болвана.

– Брось, профессор, – усмехнулся Змай. – Сейчас мы с чудотворами играем на одной стороне. Я зуб даю, это Инда пустил слух, не зря мне так не хотелось его убивать – я чуял, что он нам еще пригодится.

– Я не люблю играть за болвана, даже если на первый взгляд кажется, что все идет по-моему.

– Да ладно, нам все равно надо в Речину, – пожал плечами Змай. – Так почему бы не перестраховаться и не отправиться туда немедленно. Или мы хотим отправить Йоку Йелена в Исид, как нужно Афрану?

– Йоку Йелена никто никуда против его воли не отправит. Потому я и хочу понять, в чем же состоит новый гениальный план децемвирата и какое место в этом плане отводится нам с тобой.

– Я думаю, это не новый план децемвирата, а новый план Инды – как спасти Славлену. И этот план полностью совпадает с нашим.

– Хорошо, – согласился Ничта. – У нас будет время подумать. И ничто не помешает нам сделать это на Речинских взгорьях. У меня есть только одно возражение: Йелен до сегодняшнего дня не мог обходиться без встреч с Внерубежьем, а от Речины до свода несколько часов пути на поезде.

Йелен отозвался сразу, будто внимательно следил за разговором (чего никак нельзя было сказать по его выражению лица):

– Оно само придет ко мне. На Реченские взгорья. Я подожду его именно там.

Если куратор лабораторий получил распоряжение от Вотана, он ни за что не позволил бы Инде выехать из Ковчена с этой папкой в руках. И потому Инда сделал вид, что внимательно просматривает выданные ему журналы. Выпил кофе. Пообедал. Посидел еще некоторое время – он был уверен, что от еды его потянет в сон, но нервическое возбуждение не стало слабей, Инду била крупная дрожь, мысли в голове метались от крайности к крайности, от надежды к отчаянию. Он был готов убить (в прямом смысле) Вотана, равно как и весь децемвират, лишь бы остановить неизбежное падение свода, – он с самого начала верил, что выход есть, он до последнего сомневался, что стратегия локального обрушения так уж нужна Обитаемому миру. Иногда он не был уверен, что имеет право решать за весь Обитаемый мир, иногда малодушно думал, что напрасно ставит себя выше децемвирата. Но сомнения быстро сменяла уверенность Инды в собственной правоте. Потому что за этой правотой стояли человеческие жизни, множество спасенных человеческих жизней – и не только они. Стратегия максимального сброса не требовала выбора между белыми храмами Элании и набережными Славлены. И пожалуй, лучше отдать власть в руки таких, как Ветрен, чем разрушить две трети Обитаемого мира и сохранить власть за чудотворами.

Потянув время, чтобы не вызвать подозрений у куратора, и старательно сделав вид, что спокоен, Инда явился к нему в кабинет и сказал, что более не может оставаться в Ковчене. И даже убедительно изобразил разочарование. А в заключение потребовал вездеход, который доставил бы его в Славлену как можно быстрей, – поскольку двигаться по дорогам навстречу толпам людей и авто будет просто невозможно, а вездеход может идти и по пересеченной местности. Конечно, вездеходы в Ковчене были, и, конечно, куратор жался и морщился, не желая отдавать столь ценную в данных обстоятельствах машину. Но в итоге отдал – аргументы Инды выглядели сильней и убедительней.

Пущена он посадил в вездеход незаметно, что было не трудно в суете и неразберихе сборов. И драгоценная папка (а также еще десяток папок с материалами по природному электричеству, которые Пущен прибрал к рукам во время погрузки документов) лежала на сиденье позади водительского места.

Инда выехал за ворота и направился к железнодорожной станции, изучив по карте проселки и просеки вокруг Ковчена, по которым мог бы пройти вездеход. И если утром на платформе царили порядок и дисциплина, то сейчас напирающая на вагоны толпа издали бросилась в глаза. Инда не сразу понял, с чем связана такая разительная перемена, пока не подъехал поближе: нет, не ученые и преподаватели устроили давку на платформе – поезд штурмовали толпы беженцев, добравшихся до Ковчена. И, надо сказать, вблизи давка выглядела чудовищно и напомнила неприятный инцидент на Дворцовой площади Хстова, который Инда наблюдал с балкона особняка чудотворов. С платформы на землю кое-где капала кровь, в крови была ведущая на нее лестница – толпа давила и топтала тех, кто послабей. Люди лезли на платформу и под ее ограждением, с противоположной от поезда стороны и со стороны поезда, в узкую щель между ним и платформой. Инда видел, с каким остервенением люди лупят каблуками по рукам пытающихся подняться наверх, – и с особенным остервенением те, кому только что удалось подняться. Наиболее предприимчивые лезли на крышу поезда, но и там шла непримиримая борьба за место под солнцем: Инда заметил отца семейства, который сбросил вниз мамашу с двумя детьми, расчищая пространство для своих детей. В вездеход не проникали звуки снаружи…

– У вас есть только один способ остановить локальное обрушение, – неожиданно заговорил Пущен, сидевший рядом.

– Да? И вы его знаете? – осведомился Инда, разворачивая вездеход (платформа выпала из поля зрения).

– Уничтожить Врага. Их остановит только принципиальная невозможность прорвать границу миров.

Инда похолодел – эта очевидная мысль не пришла ему в голову. Озноб усилился, руки с трудом удержали руль.