Когда Крапе рассказали о взрыве на подступах к замку, он сперва думал, что храмовники снова дали маху: либо неверно сушили нитроцеллюлозу, либо какой-нибудь дурак из гвардейцев вдарил молотком по детонатору. Но, заехав по дороге на место взрыва, убедился в том, что ошибся. Хотя взрывом разнесло весь лагерь осаждающих, а пожары довершили эту работу, оставшиеся в живых в один голос подтвердили: по складу со снарядами ударили из замка. Это был не вихрь – из тех, что обычно отправляют на неприятеля колдуны, – это был удар сродни удару кинского мальчика. Удару чудотвора… Только нет в обоих мирах такого чудотвора, который способен с расстояния в тысячу локтей разрушить крепкую бревенчатую стену. Это девочка. Это сила Вечного Бродяги.

Раненых гвардейцев перевезли на заставу, а ополченцы и трудники остались на болотах, под наскоро сколоченным навесом, – от бараков взрыв не оставил ничего. Когда Крапа повернул к навесу, сопровождавший его капитан гвардейцев поморщился и сказал, что там не на что смотреть. Крапа был с ним согласен: это зрелище ничего не добавляло к его картине мира. Не по чудотворам, принесшим в этот мир бездымный порох, ударило страшным взрывом, – пострадали люди Исподнего мира, и неважно, гвардейцы это были, ополченцы Хстова, трудники, работавшие на строительстве, – это были не чудотворы, не первый легат гвардии и не Стоящий Свыше. И Крапа пожалел, что не может спуститься с неба на белых крыльях, дать этим несчастным хотя бы утешение… Погрязшего в роскоши старика лечит от насморка доктор Назван, а как бы здесь пригодился хлороформный наркоз, морфин, современная хирургия, лекарства… В Исподнем мире переливание крови не запрещено законом, как в Северском государстве, – скольких раненых, истекших кровью, можно было бы спасти! Хотя в этом мире знали и применяли опий, но Стоящий Свыше не поспешил раскошелиться на «маковые слезы» для раненых.

Крапа медленно шел между людьми, лежавшими прямо на деревянном настиле, – их было больше сотни человек. Тот, кто за эти несколько дней не умер от шока, от кровопотери, перитонита, заражения крови, скорей всего умрет от гангрены: запах гниющей плоти перебивал запах нечистот. В Млчане было принято обрабатывать раны кипящим маслом, чтобы они не загнивали, но даже этой чудовищной процедуры раненые не удостоились – наверное, из-за дороговизны масла. А может, из-за того, что под навесом было только два лекаря – но шестеро Надзирающих, которые провожали умиравших в солнечный мир Добра. Обмотанные грязным тряпьем кровавые раны, синие губы лежавших неподвижно и бившиеся о настил головы… Отчаянный шепот: «Помогите, помогите…», хриплые крики и зычные, надсадные тихие стоны и громкие; мольбы и молитвы. А еще под навесом особенно остро чувствовалась болотная духота, запах торфа и тины.

Нет, не утешить этих людей белыми крыльями захотелось Крапе – попросить у них прощения. За нищету, которая особенно остро заметна в болезни. За гнилостные испарения с болота. За бездымный порох, подаренный этому миру вместо лекарств и учебников. Крапа, конечно, оставил лекарям денег на «маковые слезы», на чистую ткань для повязок, хлебное вино и другие известные здесь снадобья. Но, во-первых, сомневался, что лекари потратят золото по назначению, справедливо рассудив, что умирающим лечение ни к чему, а во-вторых, понимал, что не этим надо искупать вину перед Исподним миром.

Привезенная на смену разбитым пушкам мортира за несколько дней станом ушла в грязь – не помогли по́дмости, слишком тяжелой она оказалась, и глядя на ее торчавшее вверх жерло, Крапа ощутил злорадство: у замка нашлось чем ответить чудотворам и храмовникам. Крапа напоследок окинул взглядом разметенный лагерь: ему не верилось, что с девочкой, распоряжавшейся такой огромной силой, он недавно ехал в одной карете… И с мальчиком, который ей эту огромную силу передал.

Значит, Чернокнижник додумался до того, что энергию, полученную колдуном, можно превращать не только в ветер, но и в «невидимые камни»… Давно было пора, кинский мальчик попал в замок еще лет пять назад, Прата докладывал об этом. Прата… Шальная мысль мелькнула в голове: а что если не Чернокнижник додумался до этого, что если ему подсказали? В таком случае Сребрян перед смертью сделал для замка больше, чем он, Крапа, для Исподнего мира.

Он не остановился на гвардейской заставе, лишь с тоской взглянул на поворот к Змеючьему гребню, – он ни разу не был в Славлене с тех пор, как они с Желтым Линем провели на болотах два чудных солнечных дня в ожидании встречи со Сребряном. И всю ставшуюся дорогу в голове крутилась нехитрая, привязчивая мелодия: «Такая простая история любви».

Крапа подъехал к Хстовским воротам на закате, солнце садилось в тучи на горизонте, в то время как на юге, над замком Сизого Нетопыря, небо оставалось чистым. Тучи, согнанные с Выморочных земель, ливнями проливались на Хстов, но и туда добиралась ясная погода, здесь же, похоже, давно не было дождя. Каменный мост через Лодну, возведенный на месте сожженного во время последней эпидемии оспы, всегда потрясал Крапу своей тяжеловесностью. И Лодна поражала шириной и полноводием после жалкого рва вокруг замка. Конечно, Лудона в окрестностях Храста была и шире, и чище, но Крапа давно перестал сравнивать природу Верхнего мира и Млчаны, так же как никогда не сравнивал Хстов и Храст, Волгород и Славлену.

В Волгороде вообще было гораздо суше, чем в окрестностях Хстова, и не только из-за близости замка и многочисленности колдунов на Выморочных землях. И если Хстов окружали поля и полосы леса, закрывавшие болоту ход к городским стенам, то здесь со всех сторон стояли беленые домишки обширного посада – в Волгороде строили из глины и камня, отсюда же камень и кирпич везли в Хстов.

Привратная стража приветствовала богатого гостя, возница гикнул с особенной удалью, пролетая через ворота, грохот колес эхом забился под каменными сводами арки. Карета лихо промчалась мимо Гостиного двора, миновала Чудоявленскую площадь и остановилась перед въездом в резиденцию Волгородского князя, на площади Белого Оленя. Ворота распахнулись, снова грянуло эхо – будто сотня лошадей защелкала копытами по гранитной брусчатке.

Крапа едва не опоздал на поздний ужин, который старый князь кокетливо назвал мальчишником. Предполагались обильные кушанья и возлияния, однако высокие гости не спешили напиться пьяными, обстановка за столом оставалась натянутой, даже разговоры о погоде – и особенно о погоде – были полны двусмысленностей и едких острот. Государь в гостях у двоюродного дядюшки чувствовал себя как дома, но пока лишь посверкивал глазами, глядя на храмовников.

Явлен пребывал в прекрасном настроении, с аппетитом ел и с удовольствием пил, не опасаясь опьянеть. А когда Крапа заикнулся о том, что увидел на подступах к замку, Явлен сморщил нос и проворчал:

– Вечно тебя тянет поглядеть на какую-нибудь мерзость… Хладан прав, тебе надо почаще бывать в Славлене, тут ты совсем опустился, скоро вместе с чернью начнешь закидывать петухов.

Закидывание петуха Крапе случалось видеть в Хстове по праздникам – культурному человеку трудно было представить более отвратительное и жестокое зрелище, когда толпа простолюдинов бросает камни в беззащитную птицу на привязи. Конечно, в Славлене простолюдины свободное время проводили не в опере и не в картинной галерее, но Славленский цирк пользовался большой их симпатией, а дети с удовольствием посещали зоосад.

– А что ты хочешь от черни? – улыбнулся Крапа Явлену. – Если Храм запрещает даже балаганы? Или ты думаешь, что ежегодных праздничных представлений на Дворцовой площади с них довольно?

– Дело черни – любить чудотворов. И чем бедней и беспросветней их жизнь, тем искренней они мечтают о солнечном мире Добра, – ответил Явлен со смешком.

Их диалог прервал Стоящий Свыше, провозгласивший здравицу старому князю. И не нашел ничего лучшего, как пожелать жениху побольше мужской силы и множества наследников. Крапа еще не видел его невесты, но ужасался, представляя пятнадцатилетнюю девочку в постели со стариком. Впрочем, для нее это был более чем выгодный брак.