– А чего это ты надела на себя вдовий камень?

– Вдовий? Почему вдовий? – Спаска испугалась и сжала подвеску в руке.

– Он предвещает смерть того, кто этот камень подарил. Если подаривший его умирает, камень навсегда остается темно-красным, тогда желтое золото оправы наиболее ему подходит. А к синему или зеленому больше подошло бы холодное серебро. Когда этот камень оправляют в золото, его называют вдовьим. А оправленным в серебро – камнем разлученных. В любом случае это очень трудный камень, его тяжело носить.

– Что значит… трудный?

– Он не ломает только сильных людей. Я бы не стал дарить такой камень девушке.

– А вы вообще хоть что-нибудь стали бы дарить девушке? – обиженно пробормотала Спаска.

– Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я начал рассказывать о своих женщинах и подарках им.

– Может, этот камень и трудный, но он еще и сильный. – Спаска сжала губы. – А всякая сила требует, чтобы ею управляли, иначе она обернется злом.

– Вот я и говорю: хватит ли тебе силы противостоять силе камня, управлять ею? Или камень начнет управлять тобой?

Милуш уже три дня запрещал Спаске выходить даже на стену, а ночью, когда ее звал Вечный Бродяга, сам поднимался с ней, да еще и в сопровождении двух десятков лучников. Вечный Бродяга набирал силу, с каждым днем бросая Спаске все больше и больше энергии, – теперь и на стене отдавать ее было опасно, Спаска едва не снесла зубец с ограждения.

Чтобы ей не было скучно, Славуш снова заставил ее переписывать на пергамен свой учебник по естествознанию. Спаска шипела, что ненавидит естествознание и геометрию и если ее что-то и интересует в науках, так это яды, а все остальное – бессмысленные умствования, которые ей никогда не пригодятся. И что безвылазно сидеть в комнате, словно в темнице, она не может. На второй день Милуш смягчился, стал отпускать ее к Свитко, заниматься любимыми ядами, хотя Славуш и возражал – наверное, переживал за свой учебник.

Свитко так и не уехал в Кину (все говорили, что напрасно), и только Спаска понимала: на этот раз ему могло не хватить силы туда добраться. Да, сухой воздух песков был для него благотворен, но ведь предстояло пересечь душную, гнилую Лиццу, а это пострашней, чем двухнедельный переход через пустыню.

Смерть стояла у Свитко за плечами и дышала ему в затылок, и каждый раз, выходя в межмирье, Спаска думала, что Вечный Бродяга дает ей силу и на то, чтобы продлить жизнь Свитко – ему не хватало солнца. Несправедливо это получалось: он был лучшим травником в округе, вылечивал иногда безнадежных больных, а себе ничем помочь не мог. И Спаска искала рецепт от чахотки, перебирая страшные и целительные свойства известных ей ядов, но не находила: от чахотки не было лекарства. Сам Свитко относился к этому снисходительно, не верил, хотя и говорил, что Спаска давно превзошла его в искусстве лечения ядами, что способность отмерить нужное количество яда – величайший дар, который Славуш пытается зарыть в землю, заставляя ее заниматься естествознанием.

Еще до «смерти» отца Спаска открыла Свитко свою тайну. Нет, она не назвала ему имени Волче, не потому что не доверяла – боялась, что их подслушают. Это из-за улыбки Свитко… Он зашел к ней в комнату, когда она развернула рубаху к свету – хотела посмотреть, ровным ли вышел боковой шов. И Свитко улыбнулся. Когда он улыбался, в комнате делалось светлее, и Спаска думала, что без его улыбки эта земля будет уже не такой, неправильной…

– По-моему, Славушу эта рубашка будет великовата… – сказал он с улыбкой. Нет, он шутил совсем не так, как отец. Не было в нем ничего едкого – скорей печальное, светлое. Он все и так понял, без Спаскиных слов.

– Это не для Славуша, – ответила Спаска, скомкав рубаху и спрятав глаза.

– И кто же тот царевич, что будет ее носить?

– Он не царевич, он богатырь. – Спаска попыталась зажать глупый смешок, который почему-то так и хотел сорваться с губ. И щекам стало горячо.

– Брось, такую рубаху не стыдно подарить и Государю. Рухский батист?

Спаска кивнула:

– Вообще-то тут еще вышивка будет. Белым шелком. На груди и на рукавах. Чтобы не бросалась в глаза, а только блестела.

– Богато. И красиво. Покажешь, когда будет готово?

– Конечно. Как ты думаешь, гвардейцу можно такое надеть? Не будут его подозревать?

Спаска прикусила язык, оглянулась на дверь и приложила палец к губам. Свитко кивнул понимающе, подмигнул ей и шепнул:

– Гвардейцы – люди не бедные. Думаю, рубаха подозрений не вызовет, даже из рухского батиста.

И теперь, расстроенная словами Милуша о камне, сразу после обеда Спаска направилась к Свитко. Он тоже кое-что понимал в камнях.

Домишко Свитко, маленький, обмазанный глиной, прилепился к стене на восточной ее стороне – Спаска любила это место: смесь пряных и едких запахов, полки, заставленные склянками, пучки трав по стенам. Свитко не любил полутьмы и где только можно расставлял подсвечники с горящими свечами; на широком столе горела спиртовка, в реторте над ней кипела мутная зеленоватая жидкость, а с носика реторты в колбу капали чистейшие прозрачные капли. Единственное окошко, выходившее во двор, обычно распахнутое настежь, было плотно прикрыто – чтобы сквозняк не сдувал пламени спиртовки.

– Свитко, ты знаешь этот камень? – спросила она с порога.

Тот оглянулся, пристально посмотрел на грудь Спаске, но закашлялся и полез за платком.

– Да. Это тяжелый, но сильный камень, – ответил Свитко, убирая платок и доставая склянку с притертой пробкой, – он пил арутскую соль, потому что после полудня его одолевала слабость, а от кашля ему уже ничего не помогало. Спаска сама готовила ему раствор, в этом он не доверял даже себе. – Если в его глубине появляются красные отблески, твоему возлюбленному грозит опасность.

– Почему ты решил, что этот камень мне подарил… мой возлюбленный?

– А кто же еще? – улыбнулся Свитко и поморщившись глотнул из склянки. – Думаю, это его ответ на рубаху. Дорогой подарок для гвардейца.

– Ты же говорил, что гвардейцы люди не бедные…

Спаска давно перестала задумываться о деньгах: отец только делал вид, что их считает. Ей стало приятно от того, что это дорогой подарок, и она немедленно устыдилась этой своей радости: Волче был не так богат, как отец.

– Но и не богатые. – Свитко подошел поближе и взял камень в руки. – Думаю, эта подвеска стоила около пятнадцати золотых лотов. Из них цепочка и оправа – два лота, работа – не более лота, остальное – камень.

Подходя близко, он старался дышать в сторону, вопреки мнению Милуша считал чахотку заразной болезнью.

– Как дорого… – вздохнула Спаска, но не смогла скрыть ни гордости, ни радости.

– Будь осторожна с этим камнем. Он может и обмануть. На солнце он будет сине-зеленым, но в свете огня или в сумерках может показаться, что он краснеет. Это только покажется.

– Свитко, а Милуш сказал, что этот камень называют вдовьим… – робко сказала Спаска.

– Вдовьим его называют, когда он становится красным. А сине-зеленый называют камнем разлученных. Не слушай Милуша. Но, надеюсь, ты не побежишь за своим возлюбленным в Хстов, если тебе померещится краснота внутри камня.

– Не знаю. Я бы за ним побежала даже в башню Правосудия. Потому что если он умрет, мне жить будет незачем…

Отец бы обязательно над этим посмеялся, но Свитко был не такой, он все понимал.

– Думаю, он тоже тебя любит. Судя по тому, какой камень выбрал, – сказал Свитко.

– Конечно любит! Он за меня против десяти сабель вышел. Он бесстрашный. Ты не подумай, что это я так себе придумала, это на самом деле. Я же чувствую. А еще он очень надежный, я с ним ничего не боюсь, только за него мне всегда страшно.

Говорить о Волче было очень приятно. И нисколько не стыдно. И хотелось рассказать Свитко о том, как это было тогда, на болоте, как отчаянно Волче сражался, как был ранен… Но тут явился Славуш, якобы проверить охрану, и начал расспрашивать, что это кипит в склянке, хотя в лекарствах ничего не понимал. А потом Свитко отправился на болота, греться на солнце и собирать травы, и Спаске снова пришлось вернуться к себе, переписывать надоевший учебник Славуша.