– Татка! – Спаска запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в лицо. – Ну какой ты смешной!

– Я? Смешной?

– Конечно!

– Волче так не показалось… – проворчал Змай и почему-то потрогал подбородок. – И не перебивай меня! Я и сам собьюсь.

Начинало темнеть, когда рассказ подошел к концу. И когда Змай закончил, Йока долго не мог прийти в себя, потрясенный историей второго Откровения Танграуса. Спаска не знала, что второе Откровение наизусть учит каждый школьник, что профессор Важан и тот не знает, что было на самом деле, что лучшие эксперты Верхнего мира изучают Откровение вдоль и поперек, надеясь разгадать его тайну…

– И что же было дальше, Змай? – спросил Йока через минуту.

– У, дальше было много всякого разного. Была Цитадель, вольный город, который построил Вереско Хстовский из рода Белой Совы – студент, который играл портняжку. Цитадель пала одиннадцатого сентября двести семьдесят третьего года. Кое-что, конечно, от нее осталось – книги, знания. Сейчас Милуш Чернокнижник пытается из своего замка сделать новую Цитадель. Да, и колдуны теперь – не бесноватые старики, это образованные люди, вроде Ловче, хотя и любят жить в деревнях, где нет стен, и довольствуются малым.

– Нет, Змай, что было с Зимичем?

– С Зимичем? В общем-то, это был уже не Зимич. Да ничего особенного с ним и не было. Жил себе в домике Айды Очена, сочинял сказки, некоторые даже напечатали – когда-то в этом мире было и книгопечатание, это теперь книги переписывают от руки на пергамен, потому что бумага не может долго храниться. Еще Зимич убивал чудотворов, если они пытались пройти в Исподний мир. Ну, еще строил вместе со всеми Цитадель. Ходил по городам, мутил народ. Научился превращаться в разных других тварей, кроме змея, и частенько бывал в Верхнем мире.

– Что, он так и не женился?

– Нет, отчего же… Женился, и много раз.

– А… Бисерка?

– Дивна Оченка, ты хотел сказать? Она растолстела.

– Что, и все?

– А что еще? Зимич видел ее только однажды, через несколько лет, в Верхнем мире.

– А кто же сделал эти светящиеся надписи на стенах?

– Ловче. Со студентами. Трудней всего было сделать надпись на Дворцовой площади, ее делали с крыши кареты, в несколько заходов. Днем надписей было не видно, поэтому никто ничего и не заподозрил, а в темноте они засветились.

– Ну хорошо, а ученые? Их казнили?

– Казнили пятерых. Остальные, как и предрекал Айда Очен, до конца своих дней славили Предвечного и его чудотворов.

– Что, и Борча?

Змай вздохнул, помедлив:

– Да, и Борча. Он стал профессором на факультете теософии и как-то раз с жаром убеждал Зимича, что доказать отсутствие солнечного мира Добра нельзя, поэтому можно принять на веру его существование.

– И профессор логики? Который был готов умереть за свои убеждения?

– Нет, его как раз казнили. – Змай тряхнул головой. – Сожгли. На колеснице, увитой цветами, вместе с крылатым конем.

– А Зимич больше не превращался в змея?

– Как же, превращался. В лесу, где его никто не видел, кроме чудотворов, которых он убивал. Кстати, интересная деталь: он всегда ломал левую руку или до превращения, или будучи змеем. И каждый раз – случайно. Но когда Исподний мир потерял слишком много энергии, в змея Зимич превращаться перестал.

– А потом?

– А что потом? Разное было «потом». Еще он изучал мистицизм и оккультизм. Математику. Механику. Естествознание. Да много всего изучал. Собирал колдунов в Цитадель. Ну… всего и не упомнишь…

– Нет, Змай, ты не говоришь самого главного.

– Да ну? И что же здесь главное, по-твоему?

– Змай, ну признайся, он и сейчас собирает колдунов и превращается в разных тварей.

– Все может быть, Йока Йелен. И главное не в этом. Главное в том, что все это время он видел, как чахнет его мир и цветет мир чудотворов. И ничего не мог с этим поделать. Пока профессор Важан не удумал создать Вечного Бродягу.

– То есть, если бы не было Откровения Танграуса, Важан бы не создал… Вечного Бродягу. А если бы Важан не создал Вечного Бродягу, Зимич в облике змея не увидел бы крушения Верхнего мира? Как же так?

– Ты слишком умный, Йока Йелен. Наверное, мало увидеть крушение Верхнего мира – нужно еще приложить руку к тому, чтобы оно состоялось.

Инда устал от Исподнего мира, от непрерывного дождя, от узких улиц и широких площадей Хстова, от занудства Явлена и сантиментов Красена. Ему хотелось в Славлену – в этом он как никто понимал Айду Очена. После обеда – действительно роскошного даже по меркам Афрана – он подремал часа два, но сон его был тревожным и неприятным: то ли утреннее кровавое зрелище оставило свой след в душе, то ли затхлый воздух этого хмурого города не давал покоя.

И, по большому счету, нечего было делать в Исподнем мире – понятно, что оборотня не найдут в этом муравейнике. Во всяком случае, Инда здесь не помощник «лучшим людям Особого легиона». Пировать с Явленом? У Инды хватало дел и без этого, а для отдыха он бы нашел место получше.

Но когда он поднялся с постели, Явлен объявил, что они приглашены на ужин в резиденцию Стоящего Свыше. И это будет не светский прием, а деловая встреча. Конечно, Инда может от нее отказаться, но, возможно, ему покажется интересным новое заявление храмовников.

– А они способны придумать что-то новое? – спросил Инда.

– Вполне. На этот раз Стоящий Свыше хочет отказаться от изготовления бездымного пороха. Вчера при просушке первой партии ружейного хлопка случился взрыв, погибли люди. Стоящий Свыше сначала потребовал от нас объяснений, а когда Красен ответил ему, что это дело личной глупости мнихов, тот вдруг заявил, что овладеть этой технологией люди Исподнего мира не смогут никогда, что такова воля Предвечного, что первый взрыв лишь предупреждение, а произошедшее утром на площади – подтверждение этого предупреждения… В общем, он мелет полную чушь. Третий легат в ярости, верхушка Надзирающих вторит Стоящему Свыше, а первый легат гвардии кудахчет над ним, как наседка, и убеждает в том, что опасаться нечего.

– Здесь что-то не так… – пробормотал Инда. – А воля Стоящего Свыше – закон для храмовников?

– Формально – да, но я не думаю, что первый легат прекратит производство оружия на том лишь основании, что Стоящему Свыше вожжа попала под хвост. Гвардейцы раньше сменят Стоящего Свыше, чем откажутся от бездымного пороха. А вернее всего, просто припугнут: он стар, он хочет покоя, воевать против всех он не сможет и не захочет…

На ужин поехали все втроем – верней, вчетвером, потому что Красен везде таскал за собой своего секретаря. Инда подозревал, что парень, скорей, исполняет обязанности личного телохранителя Красена. Глядя на этого рослого по местным меркам гвардейца, трудно было предположить, что он умеет писать, – эдакий деревенский простак, годный к тяжелой работе и непрошибаемый в кулачном бою. Впрочем, Инду парень не раздражал: знал свое место, говорил только тогда, когда спрашивают, и вообще – был почти незаметен. Очень ценное качество для секретаря. И писать он, как ни странно, умел, причем редким каллиграфическим почерком и с удивительной скоростью.

Только за ужином Инда догадался, зачем им секретарь: тот, вместе с писарями храмовников, записывал каждое слово, сказанное за столом. Это было правильное начинание – записанный протокол не позволял отказаться от своих слов в случае надобности. Здесь не знали стенографии, и каждый писарь пользовался своей системой скорописи, а разработка такой системы, с точки зрения Инды, требовала хоть небольшого, но ума. Наверное, он представлял себе людей Исподнего мира слишком примитивными, и они, один за другим, доказывали ему обратное. Утром Инда был поражен харизмой Государя, магнетизмом его внешности и голоса, двумя днями ранее – чувством собственного достоинства и профессионализмом гвардейца с соколом на краге, теперь – мастерством писарей, которое и не снилось славленским секретарям. Общего впечатления от Исподнего мира это не меняло: грязное, убогое место, населенное нездоровыми вульгарными людьми, откуда хочется поскорей сбежать.