– Змай, он что, шпион? – догадался Йока.

– Наверное, можно сказать и так. Но у нас шпионами принято называть тех, кто продает информацию за деньги. Волче, скорей, лазутчик. Кстати, он первым сказал мне, что добром сегодняшнее зрелище не кончится. Гляди, гляди!

Распахнулась балконная дверь царского дворца – толпа ахнула и замерла. Сначала на балкон вышли двое в армейской форме.

– Это телохранители, – пояснил Змай на ухо Йоке.

– А то я не догадался, – проворчал тот в ответ.

Телохранители сверху вниз оглядели толпу, окинули взглядами крыши и окна зданий на Дворцовой и только после этого разошлись в стороны.

– Змай, а что, из лука можно попасть в человека на балконе?

– Прицельная дальность тяжелого арбалета в опытных руках – не меньше пятисот локтей. А то и семисот. Арбалетный болт пробивает железный доспех при прямом попадании.

Белокурый молодой человек, вышедший на балкон, был совсем не похож на царя, каким его представлял себе Йока, но сразу стало ясно, что это именно царь. Толпа заволновалась, раздались и приветственные крики, и свист. В ответ на свист зашевелились ряды армейцев, окруживших помост, – в ответ на волнения в рядах армейцев зашуршали сабли в ножнах гвардейцев, выстроившихся по периметру площади.

Речь царя была короткой – всего несколько фраз. И, казалось, его слова успокоили толпу, но как только на помосты посреди площади начали подниматься люди в армейской форме, толпа снова зашевелилась. А потом появились приговоренные – на телегах, выезжавших из узкой улочки. Йока смотрел на них и недоумевал: словно со всего города собрали самых больных и уродливых. Первым на помост вывели низкорослого горбуна с огромной головой.

– Змай, почему они все такие… убогие?

– Это болотники. Погоди, послушай, что говорит Государь…

– А что он говорит? – Йока не понимал ни слова.

– Он говорит, что эти люди давно должны были умереть, но покупают себе жизнь ценой того, что приносят детей в жертву болоту.

– А что, такое может быть?

– Понятия не имею. Думаю, что нет. Но кто же знает это болото… Государь говорит, что это не колдуны, и он сейчас это докажет.

– Как?

– Смотри. Но лучше бы он этого не делал. Колдунам не привыкать, а люди могут истолковать это по-своему.

В этот миг распахнулись широкие двери царского дворца и на площадь хлынул свет – не меньше десятка солнечных камней в зеркальных оправах горели в полную силу. Стоящие на помосте приговоренные зажмурились, а в толпе раздались крики – в трех или четырех местах. И туда, где кричали люди, сразу направились гвардейцы, расталкивая толпу ударами сабель, повернутых плашмя. Крики становились громче, и Йока увидел, как толпа бросается на кричащую женщину, рвет ей волосы, одежду, бьет кулаками – как в стороны брызжет кровь, женщина падает под ноги толпе. И ее уже не видно, и не слышно ее криков, только на том месте, где она только что стояла, все еще шевелится толпа.

А потом люди расступились, пропуская гвардейцев, размахивавших саблями, и Йока увидел окровавленное тело, лежавшее на мостовой, – без лица и волос. Он хотел зажмуриться, не смотреть, но не мог отвести глаз. Гвардейцы подхватили мертвое тело за ноги и потащили в сторону.

И никто кроме Йоки в ту сторону не смотрел, все разглядывали помост.

– Хлебни-ка, Йока Йелен, – сказал Змай и сунул ему под нос открытую флягу – оттуда отвратительно пахнуло хлебным вином. – Сейчас, похоже, еще не то будет, а ты у нас парень молодой, неопытный…

– Я не хочу… – еле-еле выговорил Йока – его затошнило.

– Пей. Это лекарство не только от простуды.

Йока попытался глотнуть и заметил, как сильно у него стучат зубы. И трясутся руки. Он сделал один глоток, от которого его едва не вырвало.

– Еще разок, – велел Змай.

– Я не могу…

– Да ладно, это только кажется. Пей.

После второго глотка стало легче. И происходящее уже не казалось ужасным – верней, Йока понимал, что происходит что-то ужасное, но ничего не чувствовал. И дрожать он тоже перестал.

А то, что происходило на площади, в самом деле было ужасно. Толпа свистела и кричала. Кто-то ломился к помосту, но армейцы отбивались саблями, никого не подпуская близко.

– Я так и знал… – вздохнул Змай. – Одни кричат, что это невиновные, другие – «Смерть убийцам!»

Крики переходили в драки. Где-то рвавшихся к помосту оттаскивали назад, те отбивались кулаками – их били в ответ. Где-то, наоборот, народ прорывался к армейскому оцеплению, и несколько армейцев оказались под ногами у толпы – в ответ в воздухе замелькали сабли, разящие толпу не плашмя, а острыми лезвиями. Полилась кровь, и клинки, взлетая вверх, рассыпали по сторонам ее брызги. Йока не сразу понял, почему падают армейцы, и только потом разглядел: из гвардейских рядов вперед выступили арбалетчики. Тут же распахнулись окна на третьем этаже дворца, и оттуда по рядам гвардейцев стали стрелять арбалетчики в армейской форме.

Оглушительно кричали женщины, в толпе началась толкотня – кто-то надеялся выбраться с площади, кто-то, наоборот, рвался в драку. Гвардейцы двинулись вперед, разгоняя людей по сторонам, – кто-то бежал прочь, кто-то хватал гвардейцев за руки, вырывая у них сабли. Гвардейские арбалеты повернулись в сторону площади, но выстрелы не отрезвили толпу, а напугали – она отпрянула назад, толкотня превратилась в давку, и Йока видел, как люди падают друг другу под ноги и больше не поднимаются, как багровеют лица зажатых со всех сторон, слышал не только женский визг, но и хрипы, и предсмертные крики, стоны и вой.

Если бы не зазвенело разбитое стекло, Йока бы не взглянул на балкон царского дворца. А там, бледный как смерть, стоял белокурый юноша, держа под мышки своего истыканного оперенными болтами телохранителя. Второй телохранитель лежал у его ног. Царя тащили назад, но он почему-то сопротивлялся, не уходил.

– Ну что же он стоит-то… – Змай сплюнул. – Ждет, когда его застрелят?

И только на помосте все было спокойно. Крики заглушали голос человека, невозмутимо читавшего приговор, а палачи делали свое дело – приговоренных уже подвели к виселицам, а кому-то и накинули петлю на шею.

Толпа возле помостов бесновалась, люди лезли на острые сабли, мелькали ножи и кулаки с кастетами, и доски помоста были сплошь забрызганы кровью.

Приговоренные сопротивлялись палачам в надежде на освобождение, только палачи свое дело знали – не ушел ни один. И казалось, что люди на помосте никуда не спешат, на самом же деле все произошло быстро – не прошло и пяти минут, как из-под висельников начали выбивать табуретки, и их хрипы не заглушил рев толпы.

Толпу это не успокоило: драки продолжались, но давка немного ослабла – люди разбегались с площади по сторонам. Гвардейцы опустили арбалеты, балконная дверь дворца захлопнулась.

Только тогда Йока мельком глянул на особняк чудотворов: Инда Хладан стоял у перил балкона и смотрел вниз спокойно, чуть прищурив глаза. Господина Явлена на балконе не было, а Красен, бледный, с испариной на лбу, сидел откинувшись в кресле. И гвардеец, Спаскин жених, так же стоял у него за спиной: лицо его было каменным, не равнодушным – непроницаемым.

Явлен как ни в чем не бывало сидел в кресле с книгой в руках и попивал вино из бокала на тонкой ножке.

– Что, не любишь панорамных сцен? – усмехнулся Хладан, выходя с балкона.

– Меня тошнит от таких зрелищ, – ответил Явлен. – Это местная публика обожает кровавые драмы, вываленные языки висельников и вопли умирающих. Я культурный человек и предпочитаю другие развлечения.

– Ну-ну, – кивнул Хладан, подхватил со столика бутылку и плеснул вина на дно бокала.

– Поедем ко мне, – предложил Явлен. – Закатим праздничный обед.

– И что отпразднуем? Большую победу Храма над Государем? – спросил Красен, стараясь сохранять спокойствие. – Или смерть сотни-другой никчемных людишек?

– Обед – в честь прибытия высокого гостя в Исподний мир, – невозмутимо ответил Явлен. – Уверен, что ты до этого до сих пор не додумался. Да и куда твоей кухарке до моих поваров?