– Я сразу узнала тебя. – Она вдруг подняла ресницы, шагнула к столу и села напротив Йоки. У нее был тихий голос. Не потому, что она говорила тихо, а от природы – не голос, а шелест травы на ветру. И еще она говорила немного не так. Вроде бы слова были правильные, но произносила она их иначе.

Он хотел сказать ей, что тоже сразу ее узнал, но вспомнил, что толком не может говорить.

– Йока Йелен, а не хочешь ли ты позавтракать? Спаска вчера напекла пирожков со щавелем. Между прочим, специально для тебя. Я ведь богатый человек, у меня водится белая мука…

Йока неопределенно пожал плечами. Ее зовут Спаска. Какое трогательное, совсем детское имя… Спаска.

– А еще в подвале есть вино, но я бы пока не советовал тебе пить, – продолжил Змай. – Нравится тебе у меня?

Йока посмотрел по сторонам: кухню заполнял серый свет. И стены тоже были серыми. Как и вытертая до блеска столешница. И побелка печки. И холодный дождь за окном, льющийся с серого неба.

– Это мир вечной осени, Йока Йелен. – Змай сел за стол рядом с танцующей девочкой. – Впрочем, откуда тебе знать, как выглядит настоящая осень… Настоящая осень была бы слишком тоскливой для такого прекрасного и светлого мира, как твой.

Как эта чудесная девочка может жить в этом тусклом мире? На шее у Спаски висел кулон – лунный камень в серебряной оправе, и Йоке захотелось чуть больше света вокруг нее. Камень вспыхнул ровно и холодно, а она дернулась от испуга и даже ахнула, но тут же улыбнулась: ее улыбка была печальной и задумчивой. А потом она посмотрела на Йоку. И он мог бы поклясться, что посмотрела она с восхищением.

– Какая хорошая идея, Йока Йелен. – Змай поднялся и достал с печки лунный камень побольше. – А почему бы нам не посидеть при свете?

Он водрузил лунный камень на полку над столом – Йока зажег и его. Серый свет стал немного белее, но все равно остался холодным. Из печки тянуло дымом, и запах этого дыма слишком напоминал Йоке транспортер, на который он две недели подряд бросал торф лопатой. Только возле транспортера было жарко, а тут – холодно даже под одеялом. Или тепло?

Йока отодвинул одеяло с шеи и почувствовал, что задыхается – дымом, затхлым сырым запахом болота, неподвижным воздухом…

– Что-то ты позеленел, Йока Йелен. Душно? Здесь всем поначалу душно. И сила твоя тут немного чужая. Это пройдет. Дня через три привыкнешь.

Йока Йелен был очень красивым мальчиком. Пока он лежал в забытьи, это было не так заметно. Его лицо красили движения, взгляды, на нем читалась сила, даже больше, чем просто сила, – необычайная притягательность. Спаска искренне им любовалась.

Когда-то в детстве она так же относилась к Гневушу: несмотря на то, что он был ей старшим братом, она почему-то смотрела на него немного свысока, снисходительно, боялась за него и любила, хотя он частенько ее обижал. Она и сейчас вспоминала Гневуша с тоской – в ее памяти он не остался маленьким мальчиком, а будто бы рос вместе с ней. Ему было бы пятнадцать…

Спаска, конечно, старалась, чтобы Вечный Бродяга не заметил ее снисходительности. Он очень смутился ее присутствия, почти ничего не говорил, но так красиво зажег лунный камень у нее на груди… Бедный маленький мальчик, избитый, больной, чужой в этом непривычном ему мире. Мальчик, которому предстоит умереть за то, чтобы на эти болота вернулось солнце…

Еще сильней он смутился, когда Спаска собралась перевязать его на ночь. Отец объяснил ей, что в мире Вечного Бродяги мальчики не только не моются в банях вместе с девочками, они обычно и не играют вместе, и вообще – Йока Йелен до недавнего времени видел девочек только издали. А ему сказал:

– Перестань ломаться, Йока Йелен. Я, конечно, могу и сам тебя перевязать, но у Спаски это получится гораздо лучше. Она этому делу учится с восьми лет, а я ничего в этих ее полезных травках не понимаю.

Отец, конечно, врал – не так уж плохо он разбирался в «полезных травках» и умел гораздо больше, чем Спаска.

Йока Йелен обиженно отвернулся к стене и накрыл голову одеялом.

– Татка, не надо, – вздохнула Спаска. – Ты тоже не хотел, чтобы я тебя перевязывала.

– Я не хотел, потому что жалел тебя. А Йока Йелен, понимаешь, слишком ранимое существо… Стыдливое и застенчивое.

Спаска вышла из его комнаты и прикрыла за собой дверь. И слышала, как Вечный Бродяга шипит на отца:

– Отстань от меня! Ты ничего не понимаешь!

– Это точно. Где мне понять гордую и независимую душу Йоки Йелена. Давай с уха, что ли, начнем…

Пока отец перевязывал Вечного Бродягу, Спаска успела написать еще одно письмо Волче. Было уже очень поздно, время двигалось к полуночи, когда она в зеркало увидела призрак Чудотвора-Спасителя. Каждый раз она боялась, что он зажжет солнечные камни у нее над головой… Но призрак смотрел на Спаску чуть свысока, на губах его была снисходительная улыбка; он кивнул ей несколько раз и направился в кухню: она хорошо слышала его шаги и даже легкий хлопок двери.

Ей вдруг стало любопытно, куда он по ночам уходит из дома, и она вышла на двор вслед за ним.

Призрак брел по болоту прочь от дома. К полуночи становилось совсем темно – время коротких ночей кончалось. Жутким и печальным было это зрелище: полупрозрачная фигура, покачиваясь, уходила все дальше в темноту и туман.

Обрывки чужих воспоминаний всплывали в голове, словно Спаска когда-то видела и слышала все это сама.

– …Хочу в Славлену. Не могу больше здесь жить. Устал. Как там мой дом? – говорит человек с узким лицом. Вокруг темно, лампа с прикрученным фитилем стоит в изголовье кровати. На дворе – снежная зима. В окно с прозрачными стеклами заглядывает яркий месяц, а рядом с ним блестят две звезды. Ночь прозрачна, как стекло, она блестит… Пахнет снегом, смолистыми дровами и дымом. И страшно, что лампа сейчас опрокинется на подушку.

– Знаешь, меня не оставляет мысль, что я никогда туда не вернусь… – От этих слов делается жутко, они звучат пророчеством, отдаются долгим эхом, звенят в воздухе – или в ушах…

И надо было поскорей вернуться в дом, но Спаску призрак словно приворожил, и она стояла, глядя ему вслед, пока он совсем не скрылся в тумане.

– Что ты так долго? – спросил отец, когда она вернулась, поплотней прикрыв за собой дверь.

– Призрак… Чудотвор-Спаситель. Я смотрела, как он уходит в болото, и…

– В болото? – Отец вскочил с места. – Ты уверена? В какую сторону?

– На северо-восток… – пробормотала Спаска, растерявшись. – А это что, важно?

– В двух лигах на северо-восток когда-то был портал чудотворов. Один из первых порталов. Айда Очен всегда ходил встречать чудотворов… И при жизни тоже. Только… через этот портал уже давно никто не появлялся. Очень давно. Кроха, ты ложись спать, уже поздно. И запри дверь, ладно?

– А ты? – Спаска сразу поняла, что отец собрался уходить.

– А я как-нибудь. Ты только за меня не бойся. Честное слово, со мной ничего не случится. Хочешь, я зажгу свечу у тебя в комнате?

– Нет, не надо. Я не боюсь темноты, я боюсь… одиночества.

– Йока Йелен еще не спит. А если заснет, можешь его разбудить, когда станет страшно.

Первый обоз из Кины дошел по назначению, об этом Крапе сообщил Явлен, зашедший на чашку чая перед тем, как ехать в Спасо-Чудотворную лавру – оценить качество привезенного хлопка. Обоз шел через Дерт, сопровождали его гвардейцы, которые были уверены, что везут мнихам рухский лен. В это время в Хстов действительно везли первый лен из южных областей Руха, ничего удивительного в этом не было.

Крапа не хотел, чтобы Государь получил в руки бездымный порох, – слишком велика была вероятность того, что он начнет войну. Войны начинаются только тогда, когда стороны не знают ее исхода. Сейчас исход войны предрешен: с новым оружием в руках победит Храм. И Государь это знает не хуже храмовников. Если уравнять силы, Государь, чего доброго, решит, что может победить. Но… Если их не уравнять, Храм в самом деле уничтожит замок Сизого Нетопыря.