– Но ведь я не могу прорвать границу миров, значит, это правда. – Спаска потерлась щекой о колено Змая.

– Но мне-то твоя жизнь, оказывается, гораздо дороже, чем прорыв границы миров! Как это глупо: ждать столько лет, а дождавшись, самому себе связать руки.

– Татка, я тебе обещаю: я больше не уйду из замка…

– Да дело не в этом. Они, в случае чего, возьмут замок приступом, чтобы до тебя добраться. А Инда все про меня понял… Его так просто не обмануть.

– Кто такой Инда?

– Чудотвор. Я говорил, что неуязвим, а он нашел мое уязвимое место. Они всегда будут сильней меня. Потому что я не смогу причинить вред детям Инды. Я искал тебя и думал, что отомщу. Если с тобой что-нибудь случится, я отомщу! Нет. Я могу убить его самого, но его детей – я не смогу… Я еще много чего не смогу… Только не говори об этом никому, ладно?

– Татка, ты не переживай. Я знаю, ты добрый. Разве это плохо?

– Иногда плохо. Понимаешь, иногда надо от всего отказаться, чтобы победить. Я вот сегодня отказался от тебя… Прости меня, кроха.

Волчок лежал ни жив ни мертв. Когда-то он и сам думал, что Змай не сможет победить, потому что… Потому что побеждает тот, кто не выбирает средств. Но сам он, Волчок, не смог бы отказаться от Спаски.

– Татка, не надо. Я все понимаю. Вы так устроены, вам без этого никак.

– Кто это мы?

– Мужчины. Вам мало просто жить…

Змай сухо рассмеялся:

– Твой дед когда-то сказал: женщина не может быть колдуньей, она думает только о себе и о тех, кого любит, ей нет дела до умирающего мира. Но если дальше так пойдет, жить твоим детям попросту не придется. Так что каждому свое: женщинам – рожать детей, а мужчинам – кормить их и защищать.

– Татка, но ведь живут же люди просто… Вот Ратко – ему ведь тоже не было дела до умирающего мира.

– Однако он погиб, защищая тебя и твою мать. Но защищать семью на пороге своего дома – это неправильно. Это… недальновидно. Для женщины нет счастья выше, чем собственный домик за высоким забором. И ей кажется, что одного мужчины вполне достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности. Но если не изменять этот мир, он когда-нибудь явится на порог твоего дома – бригадой гвардейцев, или заразной болезнью, или проливными дождями…

Спаска помолчала, а Змай отхлебнул вина.

– Поэтому Волче не захотел увезти меня куда-нибудь далеко… – вздохнула она.

– Что, в самом деле не захотел? – удивился Змай. – А впрочем… Ты не будешь с ним счастлива, кроха.

– Почему?

– Потому что. Я как-нибудь потом тебе это объясню.

Вот как? Если бы знать еще, что такое счастье…

– Нет, татка. Я знаю, ты хочешь мне добра. Но ты думаешь, я хочу того же, чего хочешь ты. А я хочу… просто жить.

– Ну, если просто жить… Ничего, кроха. Скоро все закончится. Скоро Вечный Бродяга прорвет границу миров, и все изменится. Может быть, тогда можно будет просто жить.

– Татка, скажи, это же, наверное, очень больно, если вот сюда кулаком ударить? – Она показала пальцем на щеку.

Змай усмехнулся:

– Ну, скажем, это не так страшно, как кажется. Во всяком случае, от зуботычины никто еще не умирал. Гораздо опасней удар в переносицу, снизу в подбородок… Не бери это в голову – тебе не пригодится.

Крапа Красен прибыл в Хстов утром, к началу переговоров с храмовниками. Его карета, присланная за ним на Северный тракт, ни на миг не задержалась у ворот резиденции Стоящего Свыше – их распахнули заранее – и прокатилась через роскошный парк к особняку в лиццком стиле: приплюснутые золоченые купола над приземистыми башенками, белая ажурная аркада по всему периметру, арочные своды окон и дверей с лепными, нарочито выпуклыми наличниками. Крапа не любил Лиццу, ее тяжеловесную красоту – она была похожа на разбогатевшую случайно торговку, – и особняк Стоящего Свыше не вязался со строгой красотой хстовских крепостных стен. Впрочем, в Хстове было довольно построек в лиццком стиле, и не только храмов – богатые храмовники возводили свои дома, подражая Стоящему Свыше. Крапа вырос в Славлене и с детства привык видеть безупречные пропорции, не придавая этому значения, – так не замечаешь воздух, которым дышишь, пока его достаточно, – и лиццкий стиль резал ему глаз диспропорциями.

К карете подскочили сразу шестеро лакеев: двое взяли под уздцы лошадей, третий распахнул дверцу, четвертый готовился услужливо поддержать Крапу под локоток, пятый держал зонт, а шестой театральными жестами мел ковровую дорожку, уложенную от кареты к парадной двери особняка, – на дорожке не было ни пылинки. Стоящий Свыше расстарался, встречая чудотворов, – рыльце было в пушку. Красен посмотрел на сапоги, перепачканные болотной грязью, и сердито глянул на протянутую руку лакея.

– Я не старик и не барышня, – процедил он сквозь зубы, легко сходя на ковровую дорожку.

Стол был накрыт в огромном зале, шесть его застекленных окон выходили в парк – пожалуй, это было одно из самых светлых помещений в Хстове. Инкрустированный дубовый паркет сиял, как зеркало; и золото отделки, и блестящий шелк гобеленов, и множество зеркал тоже отражали свет.

Переговоры предварял легкий завтрак, на него Крапа немного опоздал, но никто не придал этому значения. Он сел рядом с Явленом, лакеи тут же наполнили его тарелку и огромный костяной кубок. Крапа пригубил вино – крепкое и сладкое, совсем не подходящее к легкому завтраку. Да и «легкость» завтрака вызывала сомнения.

За столом, кроме Явлена, сидели Стоящий Свыше, хстовский Сверхнадзирающий, первый легат гвардии Храма и, кого Красен не думал здесь увидеть, – третий легат. Крапа надеялся, что Особый легион получит распоряжения от Стоящего Свыше, и вовсе не жаждал иметь дела с этим хитрым и опасным человеком.

Обмен любезностями закончился вместе с завтраком, со стола убрали за одну минуту, и Крапа перешел к делу:

– Нам стало известно, что Храм всерьез приступил к освоению Выморочных земель, прилегающих к землям замка Сизого Нетопыря. Мне поручено сообщить, что чудотворы согласны с политикой освоения Выморочных земель и даже готовы оказать на этом пути существенную помощь Храму. Но нас несколько настораживает близость замка: не воспротивится ли Милуш Чернокнижник осушению болот в непосредственной близости от его владений?

Первый легат кашлянул еле слышно, и Стоящий Свыше незаметно ему кивнул.

– Этот случай мы предусмотрели. Кроме строительства дорог, мы возводим и оборонительные сооружения, в первой половине июня на границу будет стянуто около сотни пушек и запасы пороха, легион гвардейцев обеспечит нашу оборону – для этого в гвардию набирают новых наемников, и это опытные наемники, преимущественно из Дерта и Руха.

Красен кивнул. Оборона… Осушение болот… Осадные башни совершенно не нужны для осушения болот, да и обороняться с их помощью неудобно. Как же, господа храмовники, вы, наверное, и провокацию подготовили – чтобы осадить замок в ответ на нападение Чернокнижника на Выморочные земли, принадлежащие Храму.

– А известно ли вам, что Государь недоволен этим начинанием Храма? – спросил он, глядя в глаза Стоящему Свыше.

На этот раз слово взял третий легат:

– Государь, как всегда, поддерживает не ту сторону, несмотря на лояльность Храма к светским властям и убедительные доказательства враждебности колдунов государству.

Третий легат имел в виду множество тщательно спланированных провокаций, которые ему никак не удается свалить на Чернокнижника: несмотря на «убедительные доказательства», Государь не так глуп, чтобы поддаваться на провокации.

– Может быть, Храм прилагает недостаточно усилий для убеждения Государя? – без улыбки спросил Крапа.

Разыгрывая этот бездарный фарс, третий легат тоже остался серьезным.

– Думаю, наш следующий довод разрешит все сомнения Государя: нам доподлинно стало известно о подготовке колдунов к покушению на Государя.

Не слишком ли смелое заявление? Крапа думал, что в планы покушения на Государя чудотворов не посвятят и разрешения у них не спросят.