– Что-то случилось? – спросил Зорич, когда Волчок спустился с голубятни.

– Нет, просто устал. Поволновался.

– Налить еще?

– Не надо.

На площади Восхождения было совсем темно, не светилось даже окно привратницкой храма, но зато перестал дождь. И бежать не было никакого смысла, но Волчок не мог идти спокойно.

Спаска вышла из кухни под звон колокольчика на дверях – в плаще. Она ждала… Волчок побоялся взглянуть ей в глаза.

– Я не смог раньше, – сказал он. – Извини, что заставил ждать.

– Я понимаю. Просто мы волновались.

Мамонька появилась в дверях кухни, вытирая руки передником.

– А я говорила ей, что у тебя такая служба – всегда могут задержать. Может, отложить на завтра?

Наверное, этого Волчок боялся больше всего. Ждать еще один день? И ждать-то было, в сущности, нечего: что особенного в том, чтобы проводить девушку за город и обратно… Он ведь и без этого каждый день видел ее в трактире. Но это опасное путешествие почему-то представлялось волнующим, волшебным – как те три дня, что Спаска провела возле его постели. И… он спешил отдать ей долг.

– Завтра может случиться то же самое, – вздохнула Спаска. – Но если вы устали, Волче-сын-Славич…

– Нет, я не устал.

– Тогда быстро ешь и собирайся, – велела мамонька.

– Я ужинал.

– Да ну? Вот мы тут сидим как на иголках, а ты где-то ужинаешь? – ядовито процедила мамонька.

Волчок не стал оправдываться.

– Тогда пойдем…те? – спросила Спаска и накинула на голову капюшон. – Сегодня – через Прогонные ворота, на Подъездной тракт.

Он, придержав рукой колокольчик, распахнул дверь и пропустил ее вперед. И если в сумерках стоило идти порознь, то в такой темноте это не имело значения.

На улицах было пустынно. Изредка попадались пьянчужки, бредущие по домам из кабаков, шныряло ворье, серыми тенями мелькали стаи бродячих псов, ищущих пропитания.

Завидев в просвете улицы такую стаю, Спаска вдруг замедлила шаг и сказала:

– Я боюсь собак. Их много.

– Не бойся, – улыбнулся Волчок.

– Они голодные. И им совсем не страшно.

Волчок мог бы посвернуть им шеи, но лишь нагнулся, делая вид, что поднимает камень: собаки порскнули в стороны, не дожидаясь, пока он разогнется.

– Видишь? – Он снова улыбнулся. – Проход свободен.

– Это потому что вас зовут Волче. Собаки боятся волков.

– Собаки боятся, когда в них кидают камнями. Они же не знают, как меня зовут.

– Они чувствуют. Вокруг каждого имени есть невидимый венец, сгусток сил. Имена не просто так нанизываются одно на другое: имя, имя отца, имя земли, где человек родился, имя покровителя рода… Все это переплетается в сгустке и защищает человека. Но самое главное – его собственное имя, оно задает путь.

– И ты спасаешь мир, потому что тебя назвали Спаской?

– Нет, меня назвали Спаской, потому что я могу спасти этот мир.

– А твой отец? У него нет ни отчества, ни земли, ни рода… – Волчок вспомнил вопрос Огненного Сокола, и между лопаток пробежали мурашки.

– Змай – это прозвище, а не имя. Но вокруг прозвищ тоже создаются сгустки силы. Только… у отца все наоборот. Ему не нужна защита отца, земли, рода… Его защищает другая сила – сила Змея, который убил Айду Очена.

Волчок вздрогнул. Он уже привык к мысли, что Айда Очен выдумка, так же как его крылатая колесница. А ему почудилось, что Спаска говорит с гордостью. Но она не стала продолжать, снова замедлила шаг и (может быть, это Волчку только показалось) придвинулась к нему поближе.

– Как же темно… И вам не страшно, Волче-сын-Славич?

– Нет. Чего же страшного в темноте? – ответил Волчок и подумал, что страшно было сидеть с Огненным Соколом за одним столом, а идти по хстовским улицам – это даже не опасно.

– Здесь все не так, как в лесу или на болоте… Здесь очень много людей – со всех сторон кто-то ходит, дышит… И я не знаю, это за углом или внутри дома.

– Не бойся. С отцом тебе тоже было страшно?

– Нет. С отцом никогда не бывает страшно. Но его защищает сила Змея, а вас – нет.

– Ничего, я как-нибудь сам справлюсь, без силы Змея, – проворчал Волчок.

– Но вас же отравили напитком храбрости…

– Это было при свете. И если стоит чего-то бояться, то не в темноте.

Право, даже захотелось, чтобы из-за угла выскочили какие-нибудь головорезы…

– Волче-сын-Славич… – помолчав немного, начала Спаска и коснулась его руки. – Вы не обиделись на меня?

– Нет.

– Я что-то не то, наверное, сказала. Я же не сомневаюсь в вас. Вы очень храбрый человек, мне и отец это говорил. И вы меня спасли тогда, в землянке, помните?

– Это не я. Тебя спасла змея.

– Нет, вы меня спасли раньше. Я все помню. И я сейчас хотела сказать, что я за вас боюсь, а не за себя.

– За меня точно не надо бояться, – рассмеялся Волчок.

Городская стена белым пятном выступила в конце улицы – дошли до Подъездной площади у Прогонных ворот. Волчок долго собирался с духом, прежде чем осмелился обнять Спаску за плечо.

– Прости, но так нам больше поверят.

– Да, конечно, – согласилась она, и Волчок заметил, как напряглись ее плечи и стрункой натянулась спина. Она была такой маленькой – плечо у́же, чем его ладонь.

Одиноко и тускло горел фонарь на стене возле ворот, привратная стража зевала у калитки, но оживилась, когда Волчок подошел ближе.

– Закрыты ворота, – привычно затянул один из стражников – парень лет восемнадцати.

– Ребята, надо девочку домой проводить, – улыбнулся им Волчок. – Не вернется до полуночи – отец ее прибьет.

– Закрыты ворота… – повторил стражник и хитро посмотрел на Волчка.

– Денег дам, – усмехнулся Волчок.

– Взятку армейцу Государя предлагаешь?

– Нет, не взятку. Плату за проход.

– Десять гран сегодня плата, – зевнул стражник.

Его товарищ пристально разглядывал Спаску, стараясь заглянуть под капюшон.

– Но если пощупать дашь… можно и за пять, – прошипел он и захихикал.

Волчок, поморщившись, сунул кулак ему под нос:

– На, пощупай.

– Да ладно… – Парень отстранился. – Я так, предложил просто.

Волчок кинул ему десятиграновую монету, и второй стражник отодвинул тяжелый скрипучий засов.

Как только калитка захлопнулась за спиной, Волчок поспешно убрал руку с плеча Спаски. Подъездной тракт, прямой как стрела, лежал меж унылых полей, и в темноте не виден был лес на горизонте. Спаска неожиданно повеселела, ускорила шаг, даже откинула капюшон.

– Отец очень любит Хстов. Даже больше, чем Горький Мох.

– Горький Мох? – переспросил Волчок. Что-то знакомое почудилось ему в названии местечка… Далекое, забытое, но… важное, тревожащее душу.

– Да, это его имение в четырех лигах отсюда. Только оно совсем бедное и он там никогда не бывает. А в Хстов он ездит даже тогда, когда ему это не нужно. А я Хстов не люблю. В нем душно. И страшно.

– А здесь уже не страшно?

Она помотала головой, рассмеялась и пробежала несколько шагов вперед, раскинув руки. Волчок нагнал ее – не хотелось потерять ее из виду в темноте.

– Почему? Ведь здесь тоже темно.

– Здесь никто не дышит из-за угла. Здесь все как на ладони. И теперь я знаю, что за нами не следят.

– А стража на башне? – спросил Волчок. Он не разделял ее уверенности: как раз на тракте им и грозило больше всего опасностей.

– Нет. Они или не смотрят в эту сторону, или просто спят. Я чувствую взгляд.

Они шли по темному тракту с полчаса, миновали деревеньку из трех домов – тихую и темную – и добрались до полоски леса шириной не более тысячи шагов. И стоило пересечь границу между лесом и открытым полем, как Спаска остановилась и схватила Волчка за руку.

– Что-то случилось? – спросил он.

Спаска сжала его руку посильней, приподнялась на цыпочки и зашептала:

– Там люди. Человек семь или восемь. Они на нас смотрят, но пока не видят.

Вспомни лихо, оно и появится… Вряд ли это была гвардейская застава в лесу, скорей всего разбойники, поджидавшие на тракте одиноких путников.