– Ерш твою растудыть! – приговаривал Коля. – Вот ка́к? Ну ка́к ты его почуял, а? Я ж ни сном ни духом не понял, куда ты так спешишь! Нет, ну вот как?

– Наука эзотерика… – нервно хохотнул Ковалев, но, должно быть, говорил он не очень разборчиво – челюсти не разжимались.

Если бы не Колина помощь, вряд ли Ковалев смог бы влезть в лодку. Но, вырвавшись из вязких объятий реки, он испытал некоторое облегчение, будто ее чары развеялись на время. Нашлись силы перекинуть мальчишку через колено и вдарить хорошенько под лопатки, снизу вверх. Мальчишки живучи – у Селиванова с одного удара изо рта полилась вода, он вдохнул и закашлялся еще до того, как Коля завел мотор.

После этого жесткий обруч снова туго стянул голову, опять накатила дурнота, а глубокому дыханию мешало что-то под ребрами.

– У меня в бане тепло, вчера топил! – сообщил Коля, заглушив мотор. – Теплей, чем в доме, градусов сорок, не меньше!

Наверное, надежда на тепло удержала Ковалева от потери сознания. Смотреть на голого Селиванова, сидевшего и кашлявшего на банке, было страшно – внутри все переворачивалось. И надо было накрыть его хотя бы и мокрой курткой, но Ковалев не успел даже расстегнуться – Коля уже подводил моторку к берегу.

Павлик слишком долго стоял у калитки, ощущая, как время утекает сквозь пальцы… Волк не бросался на него, не кусал, но только Павлик собирался с духом сделать шаг вперед, и волк снова оскаливал зубы…

– Ведь ты – человек, ты и сильный, и смелый… – как заклинание повторял Павлик, но так и не осмеливался шагнуть вперед, прямо в волчью пасть…

А потом ему пришло в голову идти не вперед, а вдоль забора, бочком, – это все равно приближало его к мосту и к тропинке, которая вела на мост от остановки в обход санатория.

И волк двигался бочком вместе с Павликом.

Мастер спорта сказал, что волк Павлика не загрызет точно. И даже не укусит. Но, наверное, он имел в виду, если гулять вместе… А вот так, когда мастера спорта рядом нет, неизвестно, загрызет волк Павлика или не загрызет.

Добравшись до того места, где забор поворачивал, а вдоль него вилась тропинка к реке, Павлик снова остановился.

Витька утонет. Если простоять тут еще хоть минутку – Витька утонет! Волк снова показал клыки, Павлик отступил назад и заплакал от отчаяния. Волк от удивления сел, навострил уши и посмотрел на Павлика, склонив голову набок. Как собака. И это неожиданно разозлило Павлика: вот ведь подлый, хитрый зверь! Удивляется чему-то! Когда сам только что скалил зубы!

– Уходи! Убирайся! – заорал Павлик сквозь слезы и затопал ногами. – Пошел вон, гадский волк! Я мастеру спорта скажу, что ты на меня напал, понятно? И он тебя опять на цепь посадит!

Волк легким и быстрым, почти незаметным движением отпрыгнул в сторону. И тут Павлик вспомнил: еще тогда, в первый раз, на остановке, мастер спорта говорил, что надо нагнуться и сделать вид, что поднимаешь с земли камень… Павлик тогда ему не поверил, потому и забыл. И пока что проверить этот способ у него не было возможности.

Нагибаться было страшновато: вдруг в эту секунду волк как раз и прыгнет ему на шею? Но все-таки шагать навстречу волку было гораздо страшней. И Павлик нагнулся, сгребая с земли пригоршню еловых иголок.

Волк бросился бежать! Как по волшебству! Он испугался! Неожиданная победа высушила слезы, Павлик нетвердо шагнул на тропинку и тут вспомнил еще одну строчку из той же песни: «Иди против ветра, на месте не стой». Строчка оказалась такой подходящей, что Павлик уже почти без страха бросился бежать к реке. Как в песне – против ветра! И если бы волк снова заступил ему дорогу, Павлик сумел бы его прогнать!

В печке с каменкой трещали дрова. Света все еще не было, но две свечи осветили баню вполне сносно. Селиванов продолжал молчать – еще не пришел в себя – и трясся, как мокрая мышь. Ковалев тоже «продавал дрожжи». Ныли синяки, о которых он успел забыть, – хорошо, что света не было и ни Коля, ни Селиванов не могли их разглядеть… В кои веки Коля не соврал: в бане действительно было теплей, чем в доме. Понемногу отпускала дурнота, разжимался стянувший голову обруч – разве что озноб мешал дышать глубоко и спокойно.

Колино же настроение лишь поднялось: он шумно протопал через предбанник, скинул мокрый плащ и распахнул дверь, демонстрируя зажатую в руке бутылку водки, – Ковалев поежился от хлынувшего в баню ветра.

– Изнутри погреемся! – Коля радостно потер руки, поставив бутылку и стаканы на полок. – Заначка, неприкосновенный запас! Как чуял, что пригодится!

Одетым в натопленной бане он смотрелся не вполне органично, но раздеваться пока не стал – наверняка собирался выпить и бежать за новой заначкой.

Раньше Ковалев только слышал о том, как пол-литра водки поровну разлить на троих, – Коля в этом оказался мастером. Мелькнула мысль, что Селиванову вообще рано пить водку, а уж в таких дозах и подавно…

– Учти, на холоде не хмелеешь, только тепло делается, – заметил Коля. – Потом развезет, когда согреешься.

Ковалев с тоской взглянул в стакан – водки совсем не хотелось.

Коля заметил его скепсис:

– Да что тут пить? Самая подходящая для сугрева доза: сто шестьдесят грамм. Это еще Менделеев определил, что пол-литра на троих более всего для здоровья полезно. С тех пор и разливают водку в поллитровки.

Ковалев не стал говорить, что во времена Менделеева жидкости литрами не мерили и польза для здоровья в водке вообще сомнительна. Но поморщился и выпил.

Закуску к ста шестидесяти граммам Коля, должно быть, считал излишней, потому водку пришлось запить из ковшика, зачерпнув воды в баке.

Селиванов, хватив полстакана, снова закашлялся, его изрядно перекосило, на глазах выступили слезы, и Ковалев поспешил протянуть ковшик ему.

Жар весело побежал по телу почти сразу, захотелось выпрямить плечи и потянуться, Ковалев наконец заметил волны тепла, шедшие от каменки… Селиванов тоже оживился, захихикал в кулак.

– Надо ж! Мастер спорта коршуном летит на самое дно и извлекает ребенка на поверхность!

– Щас врежу по затылку… – проворчал Ковалев. – Ты чем думал? Тебя кто надоумил в речке-то поплавать?

– Как кто? Инна Ильинична, конечно! – хохотнул Селиванов. – Она же сказала: «Надо переплыть реку тогда, когда ее невозможно переплыть»!

– Она это мне сказала, не тебе. И что я ей ответил, ты помнишь? Раз уж подслушивал?

– Ну, что стремно…

– Вот мне, мастеру спорта по плаванию, речку в конце ноября переплыть стремно, а тебе, щеглу беспонтовому, – как два пальца… облизать? Ты и до середины не доплыл, придурок… Я, помнится, метров сто пятьдесят прошел, прежде чем тонуть начал, а тебя и на пятьдесят не хватило. Ты понимаешь, что сейчас должен на дне лежать, рыб кормить?

Ковалев не стал говорить, что сам едва не остался на дне вместе с мальчишкой.

– Если б Серега сквозь воду не видел, тебе б каюк! – поддержал Ковалева Коля. – А он тебя за шестьсот метров разглядел, сразу мне как заорет: быстрей давай, там пацаненок тонет!

Надо же – за шестьсот… Ковалев про себя ухмыльнулся, стараясь пропустить мимо ушей все остальное.

– Это Наташка… – со знанием дела продолжил Коля. – Бледная дева то бишь… Заманивает к себе детишек, скучает…

– Коля, а как же наука эзотерика? – не удержался от смеха Ковалев. – Она разве такое допускает?

– Я ж говорил тебе. Или не говорил? Ну, что биополе от человека остается, а неграмотный народ это биополе ошибочно считает привидениями. Вот и Наташкино биополе излучает особую волну, на детей настроенную, потому что ты маленький был, когда она утонула. Я ж рассказывал, как она к тебе на девять дней приходила…

– У науки эзотерики есть ответы на все вопросы… – покивал Ковалев.

– Дык! – радостно подхватил Коля. – Я вот думаю, может, к тебе сбегать за культурной поллитрой? А то вы, по-моему, еще не согрелись…