– Молились, – кивнула Инна. – Между прочим, дождь перестал. Только насчет невезения я не согласна, погода соответствует задуманному. Вы заметили, как поднялась вода?

Это она спросила у Ковалева, и тот кивнул.

– Думаю, это начало, – продолжила Инна. – Видите, весь плывущий сор прибивает к берегам? Значит, вода еще поднимается. У нас во дворе причал поднялся чуть не вровень с террасой, но наш берег круче, а ваш точно сегодня затопит.

На Ковалева тем временем начала оглядываться вся очередь и не только, перешептываясь и подталкивая друг друга локтями.

– Идут, идут! Глядика-ся! – крикнул кто-то.

Вокруг прокатился ропот, праздношатающийся люд высыпал на шоссе, однако из очереди за пирожками никто не вышел.

Молебен был кратким, не более получаса. За это время Влада накупила пирожков и осмотрела местный магазин – Ковалев таскался за ней и чувствовал себя круглым дураком. Молебен в часовне собрал больше народу, чем крестный ход, однако возле магазина все равно было многолюдно, а внутри стояла очередь – в основном из мужчин, бравших водку. На входе в магазин с Ковалевым вдруг кивком поздоровалась незнакомая женщина. А потом и каждая из трех продавщиц. А потом и мужики из очереди…

– Здравствуйте, – почтительно раскланялся с Ковалевым дедок, с которым он едва не столкнулся на выходе из магазина. Ну разве что шапку не снял…

А за спиной, в магазине, слышался шепот: «Похож…»

– Чего это он? – Влада с подозрением оглянулась на деда.

– Не знаю. Тут, наверное, так принято…

Когда молебен закончился и верующие устремились на улицу, почти каждый из них счел своим долгом кивнуть Ковалеву, а один выпивший уже мужичок, случайно задевший Ковалева плечом, искренне прижимал руки к груди и многословно извинялся.

И только Зоя сделала вид, что не заметила присутствия Ковалева.

К нему неслышно подошла Инна.

– Вы заметили, как уважительно вас встречают? – спросила она скорей у Влады, нежели у него.

– За что нам такая честь? – поинтересовалась та.

– Вашего мужа единодушно признали преемником дяди Феди Смирнова.

Ковалев лишь поморщился.

Часовню заперли снаружи – на висячий замок. Однако день был сумрачным, и из маленьких окошек проглядывал мерцающий свет огня. Возле магазина расселся школьный оркестр народных инструментов: жителям Заречного предстояли народные гулянья.

Отец Алексий зычно хохотал, глядя на «православные» футболки. Иногда даже стряхивал слезы тыльной стороной ладони. И изрек в итоге:

– Заставь дурака Богу молиться – он и лоб расшибет.

Рядом с ним стоял, по всей видимости, Илья Валентинович – без тени раскаяния на лице. Главу администрации в нем выдавало не столько солидное драповое пальто с меховым воротником, сколько сходство с Инной.

Инна махнула ему рукой, он посмотрел в ее сторону, наткнулся взглядом на Ковалева, с удивлением потянулся рукой к раскрытому рту и покачал головой, а потом решительным шагом направился к их компании.

И вместо приветствия или извинений сказал:

– Потрясающе… Я имел в виду: потрясающее сходство… Если бы вы были в ватнике, я бы принял вас за вашего отца…

– Здравствуйте, Илья Валентинович, – с некоторой угрозой ответил Ковалев.

– Да, конечно. Здравствуйте. И я должен извиниться перед вами. – В его голосе тоже не было и тени раскаяния. – Понимаете, поверил злым языкам… Наплели черт знает чего, а я и поверил в глупые сплетни.

– В мою любовь к мальчикам, что ли? – переспросил Ковалев.

– Бог с вами, конечно нет. В то, что вы к моей дочери клинья подбиваете. Поймите мои отцовские чувства: женатый мужик, приезжий – и моя девочка, невинное существо…

– Папа, не болтай ерунду. Мне двадцать пять, а не пятнадцать, – проворчала Инна.

– Для родного отца дочь всегда остается беззащитным ребенком, – фальшиво улыбнулся Илья Валентинович. – Я надеюсь, инцидент между нами исчерпан?

Ковалев ничего не ответил. Врезать бы ему по зубам – тогда инцидент точно был бы исчерпан. Однако такой вариант примирения с главой местной администрации Ковалев счел слишком эксцентричным, особенно на глазах у всего поселка.

Илья Валентинович направился к школьному оркестру – должно быть, отдать распоряжение, – а к Ковалеву незаметно, бочком, подошел отец Алексий. По-дружески положил руку ему на плечо и заглянул в глаза.

– Спасибо, что пришли.

– Не за что, – фыркнул Ковалев.

– И тем не менее. – Он посмотрел на окно часовни, потом в даль и покачал головой. – Погода портится…

– Куда уж хуже, – осклабился Ковалев.

– Дождь сейчас пойдет. Сильный. Река еще выше вздыбится…

Отец Алексий как в воду глядел: не прошло и четверти часа, как хлынул ледяной дождь, положив конец народным гуляньям.

* * *

К вечеру дождь сменился мокрым снегом. Ветер не утихал, а может, стал сильнее. Печка дымила, ветер будто вдувал дым обратно в трубу, и все равно в доме было тепло и уютно, и приятно было смотреть на непогоду за окном. Ковалев хотел впустить Хтона на веранду (в такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит), но на крыльце его не нашел – должно быть, тот спрятался где-то от дождя и ветра.

Аня, на этот раз согласившаяся переночевать «дома», уже спала, а Влада перебирала видеокассеты тети Нади, искала, какое бы кино посмотреть.

– Ой, гляди! «Деревенский детектив»! Не хочешь? – спросила она у Ковалева.

– Я сыт по горло деревенскими детективами… – проворчал тот в ответ.

И в эту минуту свет мигнул и погас.

– Серый, это что? – замерев, спросила Влада.

– Я думаю, ветер порвал провода, – вздохнул Ковалев.

– Да? А разве электричество не по кабелю идет?

– Думаю, нет.

Стук в дверь прозвучал зловеще, и Влада охнула. Дверь приоткрылась со скрипом.

– Дома хозяева? – раздался Колин голос. – Вы чё, спите, что ли?

– Нет, мы не спим, – ответил Ковалев. – Свет отключили.

– Я так и знал, что кина сегодня не посмотрю! – сказал Коля и выругался. – Так чего вы сидите? Свечки зажигайте, это надолго: пока соберутся, пока найдут, где обрыв, пока сделают… До утра могут провозиться. Вот тоже работа у мужиков – ночь-полночь, дождь, холодина, а ехай и чиняй…

– А я-то не поняла, зачем столько свечек на полке стоит! Думала, тетя Надя любила романтику. – Влада хрюкнула.

Через пять минут по кухне были расставлены зажженные свечи – выглядело это не очень-то романтично.

– В лучших готических традициях. – Влада огляделась, довольная собой.

– По-моему, в лучших традициях темного крестьянства до появления лампочки Ильича, – хмыкнул Ковалев.

– Темные крестьяне жгли лучину, свечи – в традициях дворянства и купечества, – парировала Влада.

– У меня-то фонарь есть, с аккумулятором, – похвастался Коля. – Только он разряжен. Все хотел зарядить, да руки не дошли. Каждый раз, как свет отключат, думаю зарядить…

Как ни странно, при свечах было довольно светло – или так казалось после полной темноты. Коля, уже сидевший за столом, извлек из-за пазухи бутылку армянского коньяка и теперь крутил ее в руках, будто не знал, что с ней делать.

– Тут это… Я по делу пришел. То есть народ меня послал. Видал? – Он ткнул пальцем в этикетку на бутылке. – Это тебе не бодяга какая-нибудь, пять лет выдержки… Знаешь, сколько стоил? Охренеть… Три литра водки можно было взять. А то и четыре.

– Чего ж не взяли?

– А потому что из уважения, – с издевкой ответил Коля. – Культурному человеку – культурная поллитра.

Он, с сожалением глянув на бутылку, поставил ее на середину стола и продолжил, запинаясь:

– Так это… Народ меня послал с общественной просьбой. У меня так уже подвал зали́ло, еле успел картошку вынуть. И у всех, кто близко к берегу живет, то же самое. А ну как еще выше вода пойдет? Раньше Федька Смирнов реку усмирял, а еще раньше – отец его. Вот теперь ты.

– Что «я»? – скептически переспросил Ковалев.