Обычно Ковалев не просил у жены разрешения…

– Но только сразу! – нехотя согласилась Влада.

Признаться, Ковалев опасался, что от перепада температур в голове что-нибудь лопнет, но река приняла его в объятия нежно, осторожно, будто почувствовала, что ему нужно: остудила, а не обожгла, заставила дышать глубоко и спокойно, а не перехватила дыхание, сняла головную боль и избавила от тошноты.

– Серый, ты сказал «сразу»! – крикнула Влада с крыльца, где пряталась под дождем, завернувшись в простынку.

Он ушел под воду еще раз и вынырнул у самого берега. Пальцы уже начинало ломить от холода… И, поднимаясь на ноги, Ковалев провел ладонью по поверхности воды и одними губами шепнул: «Спасибо».

Любовь и вожделение, клокотавшие в горле, он отдал Владе – на кушетке в предбаннике.

Всю ночь за окнами завывал ветер, бросал в них тяжелые дождевые струи – стекла подрагивали с наветренной стороны от особенно резких порывов.

Дождь прекратился только к утру, река вздулась и помутнела, ветер гнал против течения мелкие островерхие волны, кое-где сдувал с воды пену – как в океане во время шторма. Впрочем, ветер в самом деле был штормовым. Ковалев искренне пожалел отца Алексия и его прихожан, собиравшихся пройти три километра крестным ходом…

После завтрака Татьяна Алексеевна остановила Владу и Ковалева на выходе из столовой и пригласила их (обращаясь более к Владе) на массовое мероприятие – народные гулянья после крестного хода и молебна в часовне.

У Ковалева было немало причин туда не ходить, но ни одной достаточно веской, чтобы вежливо отказаться. Ну, кроме скверной погоды, конечно. И Влада расшаркалась: конечно-конечно, обязательно придем, спасибо за приглашение и так далее…

– Вместо того чтобы придумать, почему мы не можем пойти, ты взяла и согласилась, – проворчал Ковалев, когда Татьяна отошла.

– Серый, нам что, весь день торчать во дворе и играть с собакой?

– Я обычно торчал здесь, а не во дворе. Чтобы Аня меня хоть издалека, но видела.

– Торчать здесь тоже не очень-то весело. Всю наглядную агитацию я прочитала еще вчера. А Аня, по-моему, уже не так сильно нуждается в нашем присутствии. Думаю, теперь оно ей только вредит, ей неудобно перед подружками.

– Там на меня будет пялиться весь поселок. И на тебя, между прочим, тоже. И шептаться за нашими спинами.

– И пусть пялится. И шепчется. У меня чистая голова, идеальный макияж и красивая новая куртка. А еще высокий и симпатичный муж – пусть смотрят и завидуют.

Ковалев ее оптимизма не разделял.

Река поднялась еще выше, у моста на шоссе это было особенно заметно – вода на треть покрыла бетонные откосы, и, если прислушаться, под мостом слышался гулкий плеск волн.

Часовня стояла почти над берегом, неподалеку от моста, напротив магазина. Дорогих черных машин поблизости не было, зато по обе стороны от часовни расположились торговые лотки: один – «Церковная лавка», второй с надписью вроде транспаранта – «Православные футболки». Транспарант привел Владу в восторг.

Похоже, большинство жителей Заречного не прельстились крестным ходом, а с нетерпением ожидали народных гуляний – толпились возле лотков и магазина. В кругу местных мужичков Ковалев заметил и Колю.

«Православными» футболками заправляла солидная торговка, поднаторевшая в своем деле. Ассортимент был широким, Влада немедленно достала телефон и принялась щелкать фотокамерой.

– Серый, это надо выложить в контакт… Это что-то с чем-то! Нет, мы пришли сюда не зря.

Время от времени она начинала хохотать, дергала Ковалева за рукав и показывала пальцем на товар, который перед ней разворачивала торговка.

– Потрясающе! «Бог с нами!» – восхищалась она. – Ага, и хрен с ними… Вот ту, черненькую покажите, с веселым Роджером.

На черной футболке с надписью «Православие или смерть» в самом деле присутствовал веселый Роджер, и не один, а целых три. Черепа зажимали в зубах кривые кинжалы.

– Православненько! – попискивала Влада. – Серый, мы должны купить что-нибудь на память!

– А у вас такая только черная? – спросила подошедшая тетушка.

– Самый ходовой цвет, – пояснила торговка.

– Ребенку надо бы взять. Какой у вас самый большой размер?

– Икс-икс-эль.

– А это на пятьдесят восьмой полезет?

Вслед за Владой и матерью ребенка пятьдесят восьмого размера к лотку потянулись другие женщины, и Ковалев понял, почему торговка безропотно позволяла фотографировать свой товар.

– Гляди, гляди, Серый! Псалом девяносто…

На футболке был напечатан полный текст девяностого псалма.

В основном, конечно, надписи были скучными: «Я православный» или «Верю», однако на самых красочных футболках натуралистичные кресты, деревянные и металлические, утопали в крови, на некоторых имелись и приписки: «Есть жизнь вечная», «Спаси и сохрани», «ХВ» и прочие.

– Афигеть! Дайте две! Серый, мы купим вот эту: «Слава Богу за все. Святой Иоанн Златоуст». Это цитата, понимаешь?

Еще одна мать семейства высмотрела детскую футболку с ежиком, на которой тоже было написано «Слава Богу», и долго колебалась, разглядывая футболку с типично мультяшной овечкой и надписью «Господь мой пастырь».

– Скажите, а освятить их можно? – спросила мать семейства.

– Конечно можно! – воскликнула торговка. – Даже нужно!

– Кать, слышь? Можно святить! – крикнула мать семейства, чем прибавила торговке еще трех или четырех клиентов.

– Я Иисуса… – по слогам прочитала вновь подошедшая. – А это что значит? Я Иисуса?

– Не видите? Тут сердечко нарисовано. Значит «Я люблю Иисуса», – разъяснила торговка.

Влада сфоткала и это… А Ковалев долго разглядывал футболку с лозунгом «За веру, царя и отечество», где крест пересекал дуло танкового орудия и явно изображал его мушку.

– Слушай, меня коробит… – выговорил он.

– Ага, – согласилась Влада. – Тебя, неверующего, коробит, а православным, гляди, нравится…

– По-моему, это и есть оскорбление чувств верующих.

– Жаль, что они этого не понимают. Я думаю, как раз такой случай описан в Евангелии – когда Иисус выгонял торговцев из храма…

В эту минуту Ковалев заметил у лотка Инну – она стояла молча и без улыбки разглядывала православный товар.

– Папа слегка переборщил… – сказала она медленно, поглядев на Ковалева и Владу. Вместо приветствия.

– Это ваш папа подбирал ассортимент? – миленько улыбнулась Влада.

– Нет конечно. Но он знал, кому это поручить. – Инна повернулась к торговке. – Здравствуйте, тетя Марина. Где вы это набрали?

– Так нарочно на прошлых выходных в город ездила! Все рынки обошла! Как велели, с православной символикой.

Инна кивнула.

– Вот ту, с овечкой, уберите. Это не православная, а антиправославная символика. Потом на рынке продадите.

– Чего ж тут антиправославного-то? – обиделась торговка. – Для детишек подходит. В городе мне всё детские размеры вот тех, с черепами, предлагали, но у нас больше со зверюшками смотрят.

Инна снова покивала и сказала в пространство:

– Кровища на рынке тоже пойдет хорошо…

Тем временем возле магазина развернулась торговля пирожками – четверо чернецов выставили столы и навесы от дождя, разложили пластиковые ящики с товаром. К ним тут же выстроилась очередь.

– Кстати, пирожки вкусные и дешевые. С рыбой рекомендую, – сказала Инна. – Мы домой всегда берем.

– А где солидные люди на солидных автомобилях? – спросил Ковалев.

– Солидный автомобиль стоит у папы в гараже, а где люди из него – я не знаю, – снова без улыбки ответила Инна. – Или в часовне, или с крестным ходом идут.

В очереди за пирожками стоял и Коля – с двумя товарищами. Они явно сгорали от нетерпения, должно быть уже взяли выпить и оставили деньги на закуску. Коля махнул Ковалеву рукой и нагнулся к уху товарища – сразу после этого на Ковалева оглянулись две женщины из очереди.

– Не повезло крестному ходу с погодой, – заметила Влада. – А ведь наверняка о ней молились…