– А пожрать у нас ничего нет? – спросил он, включив чайник.

– Конечно есть! – оживилась Влада. – Суп с фрикадельками будешь?

– А то. И бутербродик бы какой-нибудь…

– И пироженку? К чаю?

Ковалев кивнул и подумал, что Павлику пирожных так и не досталось. Начистить лицо капитану захотелось еще сильней.

Влада засуетилась, нарочно делая вид, что ничего не произошло.

– Вас почему дома не было? – спросил Ковалев, стараясь, чтобы вопрос его не прозвучал как обвинение.

Но, наверное, плохо стараясь: Влада растерялась и начала оправдываться.

– Понимаешь, администраторша предложила нам посмотреть местные достопримечательности. И я подумала, что Ане будет интересно… Мы на родник ездили, потом купеческий дом смотрели, потом судомодельный кружок в школе… Я хотела позвонить, но телефон, оказывается, забыла.

И поискать рецепт какого-то там печенья Инну попросила мать. Будто не знала, что у дочери аллергия на книжную пыль? Старая ведьма! Да она не сомневалась, что Ковалев заберет Павлика! Или… Зоя, конечно, искренне хотела его крещения, но раньше она никогда не терялась и за словом в карман не лезла, а тут позволила Ковалеву спокойно уйти. Оставалось вообразить, что она и Селиванова подговорила закрыть двери… Не хватало стать параноиком. Впрочем, в личной просьбе Ильи Валентиновича сомневаться не приходилось.

– Давай уедем отсюда, – неожиданно сказал Ковалев.

Надоело. Пересуды за спиной, обвинение в краже денег, нелепые предположения о его нездоровых сексуальных предпочтениях, бесконечные замечания, мракобесные обряды, странные фантазии, тайные сговоры и заговоры на смерть… Надоело. Пусть делают, что хотят: крестят детей, молятся перед едой, верят в оживших покойников и водяных…

– Давай! – обрадовалась Влада. – Месяца через два найдем другой санаторий, дождемся бесплатной путевки, после Нового года меня спокойно с работы отпустят.

– Завтра.

– Завтра, – согласилась Влада. – Я Аню заберу после процедур, соберем вещи и на дизеле поедем. Как раз успеем.

Неужели завтра весь этот кошмар закончится? В глубине души Ковалев понимал, что это малодушно, но явиться в санаторий после произошедшего было выше его сил…

– Хтона мы возьмем с собой, – сказал он, подумав.

– Конечно, – ответила Влада. А Ковалев-то думал, что она станет возражать. – Он теперь наша собака на веки веков…

Она поставила перед ним тарелку с разогретым супом.

– Зачем ты отдала Аню?

– Понимаешь, мы приходим – а Хтон воет, как по покойнику, тебя нет. И куртка твоя на вешалке висит. Хорошо, Коля прибежал, сказал, что тебя в милицию повезли. Не могла же я с Аней туда тащиться…

– Тебе вообще не надо было туда тащиться.

Влада пропустила его замечание мимо ушей.

– В санатории на меня посмотрели косо, и только одна врачиха мне все объяснила. Ну, что они не могли не вызвать милицию, потому что не имеют права тебе чужого ребенка отдать, даже на полчаса. И если бы с ребенком что-то случилось, то Зоя бы села.

– Никуда бы она не села. И почему с ребенком что-то должно было случиться?

– Они перестраховались. Так мне эта врачиха сказала. Я сначала в ментовку поехала, но там меня просто послали. Тогда я заявилась к администраторше. Раз уж мы дружим семьями… Ух, что тут началось! Твоя Инна закатила матери жуткий скандал и кинулась звонить папаше-администратору. Не дозвонилась. И тогда нажаловалась Татьяне Алексеевне. Татьяна тоже не без связей оказалась, быстро все выяснила и велела мне ехать тебя встречать. Но пока я такси ждала, пока добиралась, ты уже ушел… Ты не бойся, я уже сходила в санаторий, сказала Ане, что ты заболел и что я заберу ее завтра. Она не возражала, ей нравится играть с девочками. И на ночь им обещали рассказать что-то интересное… Бабу Пашу я тоже успокоила, она очень переживала.

Влада щебетала без устали: и намазывая масло на бутерброды, и разливая чай, и раскладывая перед Ковалевым пирожные – пожалуй, он был благодарен ей за этот непрерывный щебет. Потом предложила посмотреть какую-нибудь «хорошую картину», восхищаясь тем, что почти такой же видеомагнитофон был у нее в детстве, но она уже и не помнит, какой стороной в него вставляют видеокассеты.

– Будем валяться на двуспальном диване, как цивилизованные люди, и смотреть кино, а? – Влада заглянула ему в глаза снизу вверх.

* * *

– Главное, чтобы до понедельника речка не замерзла, – сказал Витька, глядя, как за окном падает снег. – А то как мы Бледную деву будем с днем рожденья поздравлять?

– Я знаю теперь, в каком месте она с моста прыгала, – сообщил ему Павлик. – Мне мастер спорта сам показал. Вить, а его теперь в тюрьму посадят?

– Нет, на зону отправят. Но, может, если заявление в ментовку написать, что это я двери закрыл, а не он, и вообще, что я его попросил тебя забрать, тогда не знаю…

– Давай напишем, Вить, а? Или тогда тебя на зону отправят?

– Не, меня не отправят, ты же мой брат. Разве что из санатория выгонят. Не, я не возражаю, напишем, конечно. Бабку Ёжку попросим передать в органы раздачи звездюлей, у нее папаша начальник здешний.

– Надо Люлю спросить, как заявления пишут, – обрадовался Павлик. – Она, кстати, сама меня мастеру спорта отдала, по-тихому, чтобы Зоя ничего не заметила.

– То-то я думаю, чего она так ругалась с Зоей, чтобы та ментам не звонила… А чё? Пошли спросим, а то она в полдевятого уйдет.

Люля рассмеялась сначала, но потом похвалила и Витьку, и Павлика, сказала, что они приняли правильное решение. Но писать ничего не надо, потому что мастер спорта уже давно дома, в милиции во всем разобрались и его отпустили. И про дверь можно никому не рассказывать.

– Годная телка ваша Люля, – сказал потом Витька. – Я слыхал, как она ментам звонила, когда уже тебя привели. Что безобразное поведение сотрудников отделения внутренних дел нанесло ребенку непоправимую душевную травму, что теперь вместо защитников ребенок, ты то есть, будет видеть в них врагов, равнять их с бандитами. Обещала жалобу написать.

– А я так испугался, Вить…

Однажды Павлика забирала милиция, вместе с мамой. Он тогда был совсем маленьким, помнил только, что его на всю ночь отвезли куда-то, он был уверен, что это и есть детская комната милиции. Он проревел всю ночь, потому что слышал, как в милиции говорили, что его у мамы надо отобрать насовсем. Маму отправили в трезвак, и она пришла за ним только утром, когда он уже ни на что не надеялся.

Теперь он, конечно, не боялся, что его отвезут в «детскую комнату». И драки он видел не раз и не два, если к маме приходили двое или трое человек, они дрались потом, бывало. И на улице видал, конечно. Но мастер спорта был совсем не из тех – не пьяный был, не лез ни к кому, не дрался и ничего не крал.

– Вить, а что, они думали, он мне сделает?

– Рано тебе такое знать, – вздохнул Витька снисходительно. – Вот вырастешь – поймешь.

* * *

Посмотрев кино, Ковалев вышел во двор и обомлел: выпал снег. Снежинки посверкивали в свете лампочки, освещавшей тропинку к калитке, сыпались густо и часто, пушистые и крупные, совсем зимние. Снег облепил яблони и сливы, росшие во дворе, и вместо черных ветвей, похожих на чьи-то костлявые пальцы, двор тонул в белом кружеве, посыпанном блестками. И такая тишина была вокруг – будто звуки тонули в снегу и вязли в заснеженных деревьях. Только собаки лаяли во дворах – Ковалев уже не замечал их лая, как в городе не замечал уличного шума.

Влада вышла вслед за ним и ахнула.

– Надо же, а красота-то какая… Где еще такое увидишь?

– В любом городском парке, – проворчал Ковалев.

– Ну, понимаешь, я не бегаю в любые городские парки по двадцать раз на дню. А вот так, чтобы открыл дверь – а за дверью сразу красота…

Снег шел всю ночь и не прекратился наутро. Вместо обрезанных сапог по двору надо было ходить в валенках. Ковалев поднялся с трудом, с трудом доковылял до удобств во дворе, но, одевшись, все же решил расчистить дорожки – разогнать кровь. Лучшее лекарство от синяков – движение.