– Тогда не говорите. Я сыт по горло местными легендами.

– Скажите, а как Татьяна относится к вам? Понятно, что первоначально ею двигало любопытство. Но теперь оно вполне удовлетворено.

– Она… хочет мне понравиться. – Ковалев ответил помимо своей воли, хотел ответить уклончиво, но почему-то сказал правду.

Ангелина Васильевна отвела взгляд, снова закурила и покачала головой.

– Вы не уедете… И Татьяна сделает для этого всё. Но я не об этом. Зоя не разделяла симпатий Татьяны к вашему отцу, он откровенно мешал ей бороться с нечистой силой… – Она усмехнулась. – Она шипела на каждом углу, что он служит дьяволу, и, замечу, без шуток, на полном серьезе. Она искренне верит и в дьявола тоже.

– А у нее были основания для обвинения моего отца?

– Ну… Видите ли… Ваш отец смеялся над ней, над ее верой. Он был человек простой, без образования, не склонный к философии и рефлексии. И вряд ли мог объяснить словами то, что считал для себя естественным… – Она помолчала, затягиваясь. – Знаете, я боюсь говорить с вами. Я боюсь отпугнуть вас неосторожным словом. И в этом вы похожи на своего отца – вы рассмеетесь мне в лицо и сочтете мои слова странными фантазиями.

– Вы сами начали этот разговор. А теперь хотите, чтобы я заранее дал вам индульгенцию за то, что вы скажете? Не дам. Но попробуйте объяснить, что мой отец считал для себя естественным и почему это так не нравилось Зое.

– Понимаете, он вырос на берегу реки. Мне кажется, он научился плавать раньше, чем ходить. Говорил, что он водяной, – шутил, конечно. А баба Ксеня между тем считала его ведьмаком.

– А баба Ксеня – это, простите, кто? – вздохнул Ковалев.

– Это моя бабка, колдунья.

Ковалев посмотрел в потолок.

– Ее колдовство тоже было научно доказано наукой эзотерикой?

Ангелина Васильевна рассмеялась.

– Как же вам, должно быть, надоели местные легенды!

– У меня ощущение, что здесь нет ни одного нормального человека… Или все вокруг сговорились довести меня до сумасшедшего дома, – проворчал Ковалев вполне доверительно.

– Это потому что вы живете в городе, не ходите по земле, не видите луны в небе… А здесь люди вроде и не замечают окружающего пространства, но оно все равно действует на них – подспудно, подсознательно. И вот что удивительно: в Заречном не хранят вековые традиции, это не глухая деревня в лесу, у нас почти нет старожилов – но это место затягивает пришлых, будто болото, а легенды множатся на глазах, рождаются едва ли не каждый день…

– Это не легенды. Это досужие сплетни малообразованных людей, которым еще и телевизор дурит головы. Ну в самом деле – это средневековье какое-то! Ладно, раньше люди искали способ объяснить необъяснимое – но сейчас-то чего?

– Это создает иллюзии. Иллюзию сказки, иллюзию возможности повлиять на происходящее, иллюзию исполнения желаний… Люди хотят иллюзий от малости своей, от незначительности, от неуверенности. С одной стороны. А с другой – вы не допускаете, что в нашей жизни есть многое, чего пока не может объяснить наука?

– Да, допускаю. Шаровая молния тому пример. Но никому из ученых не приходит в голову приписать ее действие волшебным силам, – фыркнул Ковалев.

– Шаровая молния довольно примитивна по сравнению с неизученными возможностями человеческого мозга. Я кажется, говорила о вашем отце… На чем я остановилась?

– На том, что колдунья баба Ксеня считала его ведьмаком, – со всем возможным сарказмом выговорил Ковалев.

– Да-да, именно. В наш просвещенный век ни один парень в здравом уме так себя не назовет и плюнет в лицо любому, кто посмеет об этом заикнуться. В прежние времена, когда люди зависели от реки, с водяным связывали много небылиц и ритуалов, как безобидных, так и не очень. Обещание жертвы водяному было весьма распространено, а потому всех утонувших считали погубленными по злому умыслу, и чаще всего колдовство приписывали мельнику. Здесь тоже стояла водяная мельница, ее разрушили, когда строили железнодорожный мост. Сейчас большинство людей в Заречном зависит от дачников. Мы хоть и далеко от города, но река делает это место привлекательным. Смирнов работал на спасательной станции, пока ее не закрыли. И вот парадокс: его злому умыслу приписывали всех утонувших. Не спасенных, а утонувших. Не в том даже смысле, что мог спасти и не спас, а в том, что мог договориться с водяным и не договорился. Или так с ним сторговался. Или нарочно сгубил жертву из личной неприязни. Страх смерти всегда рождает темные суеверия, даже у людей образованных. Только образованные люди, говоря о своих суеверных страхах, пользуются умными словами, в этом все отличие. И Смирнова побаивались, как когда-то боялись и уважали деревенских колдунов. Зоя с удовольствием сожгла бы его на костре, она считала, что с нечистой силой надо бороться. Большинство же местных старались с ним дружить, дабы не впасть в его немилость. А вот Татьяна… Я бы сочла ее отношение к вашему отцу суеверным страхом, просто выраженным цивилизованно, но Татьяне чужды суеверия. Ее знаменитая здесь монография не имеет ничего общего с верой в Бога – это абсолютно атеистическая работа, исследовавшая эффект плацебо. Татьяна гораздо более атеистка, нежели вы или я, она верит только в то, что видела своими глазами и трогала своими руками.

– Но… почему она тогда позволяет… – заикнулся Ковалев.

– Во-первых, ради Мишеньки. Во-вторых, из чистого прагматизма, – видит в этом пользу, о которой написала монографию. А еще Татьяна никогда не пойдет против господствующей идеологии – в советские времена она была активной комсомолкой, теперь она будет поддерживать религию, потому что это указание сверху.

– А… Мишенька? Тоже хотел сжечь моего отца на костре?

– Нет, я уже говорила. Зоя имеет на Мишеньку серьезное влияние, он слушается ее буквально во всем. Но в этом он был непреклонен при жизни вашего отца и остался непреклонным теперь. Опять же, какая открытая борьба со слугой дьявола может быть в светском государстве? На отлучение от церкви неверующему плевать, так же как и на анафему… А общественное мнение, в сущности, остается языческим: заручиться поддержкой силы, и людям неважно, что одна сила думает о другой… Вздумай Мишенька открыто обвинять Смирнова в ведовстве, того стали бы бояться – и уважать – еще больше, это Зоя понимала и еще сильней бесилась. Но Мишенька принципиально считал, что ваш отец делает божье дело, и никогда ни полслова плохого о нем не говорил. А Смирнов, знаете, иногда подшучивал над людьми – беззлобно совершенно. Вот пролезет кто-нибудь перед ним без очереди, он посмотрит так, покачает головой: «Погоди, вот будешь ты тонуть…» Болтали, что тот, кому Федька-спасатель такое скажет, непременно будет тонуть. А утонет или нет – это во власти Смирнова. И люди пугались по-настоящему. И ладно бы местные, но дачники тоже пугались. Им-то откуда знать местные сплетни? Умел он это сказать… Потом засмеется, по плечу хлопнет, спросит: «Что, страшно? Вот то-то!»

– Я надеюсь, насчет «непременно будет тонуть» – это все-таки сплетни…

Ангелина Васильевна загадочно пожала плечами.

– Я доподлинно знаю только один случай, когда его предсказание сбылось. Давно было, еще спасательная станция работала. Гуманитарную помощь раздавали, а тете Паше не дали почему-то, хотя положено было. Она обиделась очень, даже плакала. Так Смирнов пришел в сельсовет, при всем честном народе кулаком по столу стукнул и говорит тогдашней секретарше: «Вот будет твой Андрейка тонуть – пальцем не шевельну!» Андрейка – это ее сын старший, не маленький уже был, лет четырнадцати… Она аж побелела, сама к тете Паше прибежала, не только гуманитарную помощь отдала – еще от себя конфет добавила и банку кофе. А через неделю ее Андрейка с вышки в воду прыгнул неудачно – сейчас на пляже вышки уже нет, разобрали… Видно, оглушило его, ребятня смотрит – а он не выныривает. И Смирнов как знал – моторку свою разбил, не успел остановиться, на ходу за ним нырнул. Три раза нырял – вытащил. Откачали… Я думаю, с тех пор эти слухи о нем и ходили, одного совпадения для появления «легенды» вполне достаточно. – Она улыбнулась.