Ковалев перешел мост, на котором была видна каждая выщербинка на шпалах, каждая трещинка в гнилых досках настила, каждая заклепка на балках фермы, – рельсы двумя сияющими полосками бежали в темноту леса и таяли, не добравшись до его края.

Берег, залитый лунным светом, лежал как на ладони и просматривался до поворота реки перед шоссе – странные тени собирались в ложбинах и под буграми, и хотелось бы сказать, что светло было как днем, но на самом деле светло было как ночью. Если бы на берегу появилось «настоящее динго», Ковалев увидел бы его издалека. Впрочем, внутрь редкого леса, окружившего санаторий, лунные лучи пробивались с трудом – и черные его тени казались еще черней рядом с яркими пятнами света.

Нет сомнений, пес не выйдет на открытое пространство – будет подбираться к санаторию по лесу.

Ковалев напомнил себе, что пошел просто прогуляться и «настоящее динго» его не интересует. А даже если пес проберется к санаторию, то, скорей, ради богатой помойки.

Однако по дороге к задней калитке санатория Ковалев посматривал по сторонам – ему чудилось движение среди деревьев. Тишина была поразительной, сюда не долетал и лай собак из Заречного: самый осторожный шаг был бы слышен, малейшее шевеление, даже слабенькое дуновение ветерка…

Ковалев остановился в тени котельной, откуда была видна калитка, и только потом вспомнил, что просто гуляет… Глупо было прятаться и чего-то ждать, однако он стоял и упрямо ждал. И ожидание не показалось ему скучным и долгим, как обычно бывает, – наоборот, время бежало незаметно, Ковалев чувствовал охотничий азарт, превратившись в слух и всматриваясь в тени за забором до мути в глазах.

И дождался – к собственному удивлению.

Пес появился не у калитки – пролез через дыру в заборе гораздо ближе к котельной. И сделал это бесшумно. Он вообще двигался бесшумно, как положено дикому зверю, а не уличной собаке. Он и не бежал будто, а с поразительной легкостью стелился над землей и в лунном свете на волка походил гораздо больше, чем на пса. Жутко стало – ночь, луна и бегущий легкой рысцой зверь с серебрящейся шерстью на загривке. Уверенный, спокойный. В своем праве. В своей стихии.

Ковалев собирался выйти ему наперерез, когда пес поравняется с котельной, но тот остановился в двадцати шагах от нее и понюхал воздух. А потом вперил тяжелый взгляд Ковалеву в глаза: зверь, хищный зверь, который в человеке видит добычу, а не врага и не соперника. Ночь – его время, луна – его светило, он легок, силен и быстр…

Зверь не бросает вызов тому, кто сильней, – перед сильным зверь отступает. Если он в своем уме. Ковалев вспомнил, что говорила Инна: от бешеного волка надо бежать, – под тяжелым звериным взглядом хотелось отступить, опустить глаза, не принимать вызов, не связываться… Но бешеный волк кидается сразу, не раздумывая, а этот пес хотя и не раздумывал вовсе, но медлил. Он не показывал зубы, не рычал – он готовился к броску. Не на соперника – на добычу.

– Ну-ну… – сказал Ковалев вслух. – Давай. Попробуй.

Да, не только в училище, но и в академии его учили приемам рукопашного боя, но это было давно и несерьезно – предполагалось, что военным инженерам оно не пригодится. Однако в академии у них был хороший инструктор, и кое-что о сопротивлении служебным собакам Ковалев помнил.

Если бы он мог предположить, как стремительно может двигаться зверь, с какой силой ударит в грудь с разбегу и как точно нацелит клыки на глотку! Ковалев едва успел вскинуть руку, прикрывая горло, и ударился затылком о стену котельной, откатившись назад на два шага. Клыки вспороли намотанный на руку шарф, пробили куртку и прорвали кожу – это было похоже на удар молотком больше, чем на порез. Углом молотка, если точнее, и с двух сторон одновременно. Показалось, что хрустнула кость; от удара головой на долгую секунду перед глазами вспыхнул свет и Ковалев едва не сполз по стене на землю. Он ударил справа зверю в нос, но замах вышел слабым, коротким, и удар не помешал псу трепать зубами прокушенную руку.

Веса в нем было гораздо больше, чем представлялось со стороны, как и роста, – вцепившись в поднятую руку Ковалева, пес не оторвал от земли задние лапы. Он не заметил удара ногой в живот, стараясь завалить противника на землю, и Ковалев вспомнил, что у собаки есть только одно по-настоящему уязвимое место – горло.

Пальцы утонули в густой шерсти, но ему удалось ухватиться за кадык и сжать его пятерней покрепче. Вес, у Ковалева было еще одно преимущество – вес! И, чуть оправившись от неожиданности, он начал наваливаться на зверя сверху, пригибая его голову к земле.

Они рухнули на бетонную плитку вместе, но Ковалев оказался сверху – и давил, давил шею зверя, начинавшего хрипеть, изо всех сил. Пес разжал челюсти и забился, стараясь вырваться, – удержать его было тяжело, и Ковалев, придавив пса коленом, сжал ему горло обеими руками. На губах зверя вскоре выступила пена, движения замедлились, ослабли, а потом глаза закатились и подернулись мутной пленкой. Мертв?.. Ковалев от испуга отдернул руки – он не собирался убивать собаку, хотя, наверное, нужно было это сделать. Но стоило разжать захват, как пес дернулся всем телом, будто вмиг напряженная и отпущенная пружина, и тут же, опрокинув Ковалева, оказался стоящим на земле всеми четырьмя лапами! Это произошло слишком быстро, Ковалев едва успел выбросить руку вверх, снизу подхватив зверя за горло, – клыки, метившие в лицо, клацнули прямо перед глазами, в нос ударил смрад звериного дыхания.

– Ах ты тварь… – процедил Ковалев сквозь зубы и, как пес секунду назад, отпущенной пружиной рванулся вверх, толкая голову зверя на плитку.

У пса была крепкая башка, но дышать со сдавленным горлом он не умел и, сколько ни бился, вырваться не смог – слабел, хрипел и задыхался. А когда снова обмяк и закатил глаза, Ковалев на секунду оторвал руки от его шеи, дал вдохнуть и опять сдавил горло.

Пришлось повторить это несколько раз, прежде чем пес бросил сопротивляться и признал себя побежденным. Ковалев встал на ноги и отошел от лежащего зверя на шаг.

– Все? Инцидент исчерпан? – спросил он с усмешкой.

Пес притворялся мертвым, пока не отдышался, а потом шустро вскочил на ноги и метнулся прочь. Ковалев не стал его преследовать, и только когда зверь пролез через дыру в заборе и исчез в лесу, сообразил вдруг, что собирался его изловить.

На затылке наливалась основательная шишка, левый рукав куртки был не только порван, но и испорчен пропитавшей его кровью. Единственная ранка на руке не казалась сколько-нибудь опасной и болела не сильно – вряд ли пес мог бы перекусить монтировку, однако, не будь шарфа и рукава, порвал бы руку до кости. Пожалуй, изловить такую собаку было бы не так трудно, как удержать на поводке…

Странная мысль пришла в голову: если «настоящее динго» по ночам пробирается к спальням детей, безответственно будет уйти домой… Поверить в то, что пес проходит сквозь стены, Ковалев не мог, как ни старался, – скорей всего, имелась какая-нибудь лазейка. Не мышь – лазейка должна быть довольно большой.

Первый осмотр периметра санатория ничего не дал. Ковалев был уверен, что в тени корпуса ничего не увидит, но ошибся: загадочный лунный свет серебрил пространство вокруг, и казалось, что светится сам воздух. Второй раз он смотрел тщательней, даже поглядывал на окна первого этажа – вспомнил фильмы, где собаки проходят полосу препятствий, преодолевая двухметровые заграждения. Подвальные окошки были забраны металлическими сетками, а не решетками, от мышей и крыс, и Ковалев не поленился – пощупал каждую.

Ларчик просто открывался: обходя корпус в третий раз, Ковалев посильней толкнул заднюю дверь – открывавшаяся вовнутрь вопреки правилам пожарной безопасности, та была не заперта, да еще и имела допотопную роликовую защелку. Подумав немного и пошарив вокруг глазами, Ковалев взял совковую лопату, воткнутую в груду угля возле котельной, и запер ею пожарный выход.