– Смотри под ноги, и все будет хорошо. А бежать совершенно незачем.

С чего он взял, что его мать бежала по мосту? Влада права, по нему нельзя бежать. Тем более с ребенком на руках.

– Серый, у мужчин притуплено чувство опасности. И нет материнского инстинкта. Поклянись мне, что на этом мосту ты всегда будешь держать Аню за руку.

– Клянусь, – усмехнулся Ковалев.

– Я не шучу. У меня все внутри переворачивается, когда я представляю здесь ребенка. Я бы вообще запретила людям тут ходить.

– Там висит табличка, что выход на мост категорически запрещен. И еще «Берегись поезда».

Ковалев все же остановился на том месте, где прошлой ночью едва не сиганул с моста.

– Погоди, – сказал он Владе. – Посмотри вниз.

– Я только и делаю, что смотрю вниз.

– Отсюда посмотри.

Она подошла к перилам и вцепилась в них обеими руками.

– Я спросить хочу. Гипотетически, не подумай… – начал Ковалев.

– Спроси.

– Я не про себя, я вообще. Вот если бы я собирался тебя бросить, ты бы могла покончить с собой?

– Чего? – Влада повернулась к нему и посмотрела широко открытыми глазами. Наверное, она хотела, чтобы это выглядело иронично, на самом же деле в глазах ее появился неподдельный страх. И еще что-то жуткое мелькнуло на ее лице – наверное, смертельная тоска.

– Я же говорю: гипотетически.

– Ты точно сбрендил… Гипотетически я бы не только не стала кончать с собой, я бы немедленно вышла замуж за кого-нибудь другого. Просто чтобы ты не думал о себе слишком много.

– А если бы… ну, не по-настоящему, а чтобы меня вернуть. Могла бы?

– Не по-настоящему? – Влада хитро усмехнулась. – Это интересно. А ты бы вернулся?

– Не обо мне речь. Вот отсюда могла бы в воду прыгнуть?

Она посмотрела вниз и снова повернулась к нему лицом, с которого сползла усмешка. Да, пожалуй это была именно смертельная тоска, не страх даже. Влада молча покачала головой.

– Испугалась бы?

– Нет, просто это было бы уже по-настоящему… С такой высоты об воду можно сильно разбиться. А если тут мелко?

– Тут глубоко. Скажи, а если бы ты все же захотела покончить с собой, из мести мне ты могла бы убить и Аню тоже?

– Серый, ты вообще ненормальный, да? Тебе вообще как такое в голову могло прийти? Я тебе уже сказала: я бы замуж вышла немедленно, за другого. И была бы счастлива, а ты бы локти кусал. У тебя что, кто-то появился?

Ковалев помолчал немного.

– Понимаешь, я узнал… Что моя мать вот на этом самом месте прыгнула в воду со мной на руках. Меня спасли, а она утонула. Говорят, что это было самоубийство… Из-за несчастной любви.

Влада посмотрела мимо него, на тот берег, с которого они только что ушли. Долго и пристально, будто хотела что-то увидеть. Потом снова взглянула вниз и поежилась.

– Пойдем отсюда. Мне страшно здесь стоять. Мне вообще здесь страшно…

И только потом, уже спускаясь по насыпи, она сказала:

– Знаешь, мне кажется, что ни одна женщина не может хотеть убить свое дитя.

– Но Медея убила детей из ревности…

– Не знаю. Я, может быть, мерю по себе. Но мне кажется, что это невозможно.

Вечером Витька не пришел – они с ребятами уехали в райцентр, раздобыть денег и вообще… А поскольку по пятницам для старших групп шла дискотека, укладывать спать младшую группу пришла старенькая нянька, скучно и муторно рассказывала сказку про Крошечку-Хаврошечку – под ее тихий и размеренный рассказ все быстренько так уснули. Потом, когда она ушла, Павлик лежал и прислушивался: пока внизу шла дискотека для старшей группы и играла музыка, ему не было страшно и он ненадолго задремал, а проснулся уже в полной тишине. Он не знал, сколько времени, но ему показалось, что уже давно глубокая ночь.

Окошко светилось бледно-синим светом, и было холодно, с каждой минутой все холодней… Павлик кутался в одеяло, но боялся накрыться с головой – готовился закричать, если откроется дверь. И прислушивался, прислушивался: не слышно ли шагов на лестнице?

Сказка про Красную Шапочку – глупая и смешная сказка, в ней нестрашный совершенно волк глотает всех подряд, и понятно, что такого волка на свете нет и быть не может. Настоящий волк никого не глотает – он сначала перегрызет горло, а потом будет обгладывать кости. И человека целиком он не съест, даже ребенка, но это не имеет никакого значения.

Павлик не сомневался, что мальчика, про которого рассказывал Витька, загрыз волк, и тело его обглодали не рыбы вовсе. Рыбы, конечно, тоже могли – но уже потом, то, что осталось после волка.

Он не удивился, когда на лестнице раздались шаги – тихие, но отчетливые: клац, клац, клац… Скрипнула ступенька… Волк крался наверх осторожно, и никто, кроме Павлика, его не слышал.

Может, Зоя и сегодня осталась ночевать в санатории? Когда рядом был Витька, страшно было совсем по-другому, даже приятно и весело было от того страха. А теперь страх был противным, вязким, ватным…

Павлик собирался сесть, но почему-то не смог – так бывает в кошмарных снах, когда хочешь бежать и не можешь сдвинуться с места. Наверное, он не смог бы и закричать, но от страха не догадался даже попробовать. Бледный свет за окном становился все ярче – в спальне стали видны даже дальние углы, даже ручка на двери.

Волк подошел к двери и остановился – Павлик замер и перестал дышать. Вот сейчас… сейчас она откроется… Потянуло сырым промозглым холодом и запахом тины. Легко представился оскал, обнажающий розовые десны с черными пятнами, и капающая с зубов слюна, и сморщенный нос, и злые голодные волчьи глаза. Страшно не от того, что они злые, а от того, что голодные…

Павлик забыл о том, что надо кричать – потому что если волк не почует его дыхания, не услышит, как у него бьется сердце (в полной тишине – слишком громко), то, может быть, постоит и уйдет… А если издать хоть один звук, то уже не спасешься…

Ну почему Зоя не пришла сегодня?

Волк стоял за дверью неподвижно – прислушивался и принюхивался. И Павлик понял, что умрет в тот миг, когда дверь откроется. И наверное, так даже лучше – умереть и не знать, что будет потом, когда волк зайдет в спальню.

На лестнице, в самом низу, еле слышно скрипнула ступенька. Потом еще одна… Кто-то шел наверх, и это точно была не Зоя – она бы не стала красться. Но, кто бы это ни был, волк должен его испугаться! Или не должен? В глубине души затеплилась надежда – а вдруг это вернулся Витька с ребятами? Надежда была такой сладкой, такой отчаянной, что Павлик едва не разревелся – так ему хотелось, чтобы она сбылась!

Шаги волка были еще тише, чем раньше: клац… клац… клац… Он отошел от двери, спрятался где-то в коридоре, в каком-нибудь темном его углу. Не испугался – притаился. А Павлик-то думал, что волк бросится бежать! А если это Витька и волк кинется на него из темноты? Павлик не сомневался, что Витька справится с волком, но вдруг? У него ведь нет с собой распятия, как у Зои… Когда не ждешь нападения, можно и растеряться. Ведь нападают волки на оленей – в мультфильме про Маугли Акела должен был убить оленя одним броском…

Надо крикнуть, надо предупредить! Павлик хотел разжать зубы, заорать во все горло, но не смог даже как следует вдохнуть. И сколько ни старался выдавить из себя крик, сумел только жалко пискнуть. Но этот писк будто вывел его из оцепенения, будто разбудил – из глаз хлынули слезы, нельзя было больше ждать: Павлик вскочил с кровати и побежал к двери. Если их будет двое, волк не посмеет напасть!

Он не успел взяться за ручку, дверь перед ним распахнулась, и в спальню шагнул Витька – Павлик налетел на него с разбегу, обхватил руками, уткнулся лицом в живот… От счастья, от облегчения слезы полились еще сильней, и сначала он не мог сказать ни слова.

– Ну ты чего? – Витька хлопнул Павлика по спине. – Чего ревешь-то? Страшно было, что ли?

– Там… волк… В коридоре… – выговорил Павлик. – Я бежал… Тебе сказать…

– Не реви. – Витька вздохнул и потрепал его по волосам. – И тихо давай. Я тут тебе звездрючину одну раздобыл, пошли в сортир – посмотришь.