— А голооовааа гдеее? — прогудел Стеча и чуть было не переборщил, потому что санитар начал закатывать глаза, теряя сознание.

— Ппп-ривезли таким, его же расплющило в ловушке у ювелира…

У Стечи закончилось действие невидимости, и под ярким медицинским фонарем он будто бы вывалился из пустоты, всей своей тушей заслонив свет.

Санитар дернулся как припадочный, подскочил и не разбирая дороги бросился бежать. Наступил на шпатель, нога проскользила и с хрустом подвернулась. Мужика неуклюже занесло, и он со всей дури влетел головой о край соседнего стола. Что-то опять хрустнуло, санитар с разбитым носом рухнул на пол, а на ослепительно-белой простыне осталось свежее пятно крови.

Алое пятно начало растекаться, впитываясь в ткань, а потом нарушая все известные мне законы физики, побежало вверх. То тускнея, то проявляясь причудливыми узорами, как пятна на маске Роршаха из комиксов про хранителей. Достигнув наивысшей точки, на уровне груди лежавшего под простыней трупа, пятно остановилось и полностью впиталось внутрь. Но теперь простыня начала подниматься вверх.

— Упс, нехорошо вышло, — Стеча, стоя с другой стороны стола, не видел пятна крови, а только осевшего на пол санитара. — Матвей, отключай уже простынку, больше мы не узнаем ничего.

— Стеча, беги! Это уже не я!

Дважды повторять не пришлось. И не заметить, что проделки совсем не мои, было невозможно. Окровавленная простыня взвилась под потолок, скрутилась, будто ее выжимают невидимые ручища, и начала бешено вертеться, разбрызгивая вокруг красные капли.

— Это же нос, здесь артерии нет! — Завопил Стеча и, подхватив санитара, зажал ему кровоточащий перекошенный нос. — Какого хрена так хлещет?

— Вали уже отсюда, — я попятился, подталкивая и прикрывая здоровяка.

— Держись, помощь приведу, — крикнул Стеча и потопал к выходу, откуда донеслось уже менее уверенное. — Или хотя бы Банши…

Вся кровь, которая натекла на пол, отдельными каплями поднялась в воздух. Капельки делились пополам, а потом распадались на еще меньшие частицы. Начался хоровод красных точек над столами, повеяло холодом — что-то невидимое забарабанило резкими хлопками, открывающихся холодильных камер. А потом все замерло — капельки, простыня, сквозняк. Будто время остановилось и чего-то ждет.

Не долго, только я сделал еще один шаг назад, капли ливнем рухнули на оставшиеся простыни на столах. И уже через мгновение в воздухе под потолком кружило пять белых полотен. Ткань выдавливались вперед, создавая очертания женских тел.

Грудь, тонкие плечи, узкие бедра, аккуратные формы лица — слепок, только наоборот. Края простыней все еще трепетали, но в центре уже четко можно было разглядеть и даже отличить молодые девичьи лица. Сквозь белую ткань проступила кровь — у ближайшей девушки, тонкая струйка потекла из-под сердца, у соседней кровь залила глаза, у следующей в красный цвет окрасилась шея.

Агрессии они пока не проявляли — только с легким шорохом, похожим на стон, шелестела ткань на сквозняке. Простыни слетелись к раскуроченному трупу маньяка, но вместо того чтобы наброситься на него, начать рвать, метать или мстить каким-то иным способом, они стопкой (одна за другой) накрыли тело.

— Это они зачем? Как-то не сильно они его ненавидят?

«Обычное явление…» — Ларс включил профессора: «Порабощенные души после смерти служат своему хозяину. Пора бы тебе матчасть подучить-то…»

— Развели, понимаешь , Стокгольмский синдром.

«Чего развели?» — уточнил Ларс.

— Вот-вот сам иди, матчасть подучи, умник.

Шутки — шутками, а потерянные тряпичные души прямо у меня на глазах накачивали маньяка силой. Танец простыней — от объятий до полетов вокруг с едва заметным касанием начал действовать. Тело зашевелилось и неуклюже рухнуло со стола. Зазвенели металлические зажимы, что-то треснуло.

Покачиваясь и хватаясь непослушными руками, тело обрушило инструменты с ближайшего столика, но ухватилось за стол и медленно встало в полный рост. Повернулось на меня и распрямило плечи. Прищепки с зажимами брызнули в разные стороны, полностью раскрывая брюхо. Ребра выгнулись и стали выпирать, напоминая острые клыки. Получилось две челюсти, повернутые на девяносто градусов, между которыми клубилась тьма.

Может, и к лучшему, ибо анатомию по нему изучать не хотелось от слова совсем. «Задира» я зарядил по новой схеме, чередуя светляки, зажигательные и разрывные. С серебром не жадничал, его просто не было.

Первая пуля ушла прямо в черную реберную глотку. И без эффекта — будто спичку в воде затушил. Тоненькая струйка дыма, запах серы и взбешенные призраки девушек. Простыни, как гарпии, взвились к потолку, стали хлопать «крыльями», вытягивая лица в жутких гримасах.

Я попятился и выстрелил второй раз — зажигательный. Целил в голову, чтобы промеж закрытых глаз, а, точнее, между двух зеленых полосок света, тянущихся из-под прикрытых век.

Пуля до цели не дошла. Одна из простыней с молниеносной скоростью бросилась наперерез. Сжалась в шар и словила пулю. Покраснела, как светильник, в котором зажгли лампочку, и разбухла. Потом сжалась, выдав несколько «сердечных» сокращений, и развернулась обратно в девушку, будто ничего и не произошло. Белизна только исчезла, сменившись на серый цвет с черными подпалинами.

Хитро, но как насчет разрывного?

Разрывной им не понравился, но и урона не нанес. Будто почувствовав убойную силу, заложенную в патроне, простыни сменили тактику. Все также молниеносно — два призрака бросились под стол и подняли его на попа, создав полноценный щит. Третья укутала своего хозяина и закрутила его, пряча за стол. Остальные бросились на меня.

Скрутились в жгуты и начали лупить со всех сторон. Одна сбила выстрел, улетевший в потолок, ударив меня по запястью, а вторая хлестким прямым ударом припечатала меня по лбу.

И больно, и обидно одновременно. Мы так в бассейне девчонок полотенцами по попам били. А тут в лоб, да еще и с силой будто бревном долбанули.

Я отлетел назад, спиной кувыркнувшись через пустой стол.

— Муха, не спи! Харми, обезбол! Ларс, хватай все, что ухватится! Брррр… — я потер шишку на лбу и, видя, что призраки отступили к мертвецу, достал финку. — Ща будем всех рвать на британский флаг.

Призраки отступили, ткань расправилась, став женскими силуэтами, но лишь для того, чтобы перегруппироваться. Замкнули мужика, клацающего ребрами, в коробочку и стали обходить меня по бокам. Намереваясь в эту же коробочку и запихнуть, прямо в распахнутые объятья мертвого маньяка.

Вероятно, по задумке этой группы поддержки, подойти к пасти я уже должен был полностью отбитым, измягченным и чуть ли не пережеванным. Но у меня были другие планы. Я крутанул финку, а левой рукой чиркнул «зиппо» по штанине, эффектным жестом открыв крышку и подпалив фитиль.

Простыни скрутились и бросились в атаку. Две, пока в засаде, остальные с трех сторон. Скрученные в жгуты простыни, как щупальца гигантского осьминога или как долбежка невидимых монахов с толстыми посохами, полетели со всех сторон. Тычковые удары, хлесткие с разгона — я только и успевал уворачиваться. Пару раз ставил блоки, но себе дороже обходилось — жгло так, будто медузы облепили.

Уворачивался, уходил, запутывал, скача между и под столами, и каждый раз пытался дотянуться финкой. Подрезал одну, смачно всадив нож практически в середину рулона, и удерживал, пока она по инерции проносилась мимо. Резалось хорошо — не бумага, ближе к линолеуму.

Когда подранка распрямилась обратно в призрака, оказалось, что я пропорол ей ногу. Не смертельно, но быстро летать она уже не могла, кренилась в правую сторону.