Подперев лицо рукой, сестра скучающе наблюдает за поединком отца и брата. Даян так вымахал, его недавно остриженные волосы коротки, и он изредка проводит по ним всей ладонью, стряхивая песок и пот. Вначале зрелище было захватывающим, но они кружат, нападают и отбиваются уже полчаса. Оба вспотели, папа хитро улыбается сыну, не уступая. Айла отмечает, что волосы отца выгорели на солнце и иногда отливают коричневым оттенком.

Под стать его глазам.

Даян злится, когда вновь не получается сделать обманный манёвр. Он нервно ходит по полю перед спокойным отцом. Ему жарко, пот ручьями заливает лицо. Он касается ворота своей тонкой рубашки. Теребит её, как если бы она давила на горло и мешала. А потом рычит и резким движением, разрывая ткань, срывает рубашку с себя и зло кидает в сторону.

Но это его не успокаивает. Он взбешён, меряет шагами пространство, бросая хмурый взгляд на отца. Сестра наблюдает, как Самия прекращает своё упражнение, замечая состояние принца.

Отец что-то говорит, Даян кричит на него в ответ. Айла не может разобрать предмет спора из-за ветра. Неожиданно брат одним ударом деревянного меча сносит голову тренировочному чучелу. Айла вздрагивает, когда Даян на этом не успокаивается и пинает чучело ногой. Его сила волной распространяется вокруг, будто той слишком много, чтобы брат мог удержать. Чучело с громким звуком врезается в охранную стену вокруг дворца и падает.

Все присутствующие на тренировочном поле солдаты напуганы, отец же спокойно смотрит на сына, пока тот пытается отдышаться.

Если из-за моего отсутствия Айла всегда чувствует жажду и пустоту, то Даян будто балансирует на краю. У него бывают приступы. В эти моменты он не может справиться с бурлящей силой и ломает вещи. Брат похож на весы, которые и так находятся в шатком балансе, а потом будто кто-то ещё и кидает на одну из сторон тяжёлый булыжник. Он не просто перевешивает его в одну сторону, Даян проваливается на дно, уходя во тьму так внезапно и быстро, что никто не успевает заметить надвигающуюся бурю.

Айла отпускает мою руку, я вновь оказываюсь в своём теле, но никогда прежде я не чувствовала себя настолько пустой. Мне не нужно ничего говорить или спрашивать. Теперь я знаю, каково им было. Так ощущают себя неполные. Живя на Островах, у меня тоже были приступы раздражения, но это совсем не то, что было у Даяна. Открываю глаза, моргаю от солнечного света, будто просидела с опущенными веками не один час, хотя прошли максимум минуты.

– Оно прошло? – с трудом выдавливаю я. – Это чувство. Твоя жажда.

– С годами она стала частью меня, и я забыла, каково это – не ощущать её, – грустно улыбается она. – А потом, в Цере, ты вернулась. Твои тени заполнили пустоту, и это было слаще любого фрукта и опьяняло лучше любого вина. Я вновь услышала всю красоту звуков, воздух в тот момент был свеж и даже болезненно холоден, а ткань платья почти обжигала нежностью каждый сантиметр моей кожи. Я вновь стала… живой, а тени пели мне прекраснейшую песню.

– А сейчас?

– Теперь я вновь привыкаю к этим новым ощущениям. Они не такие острые, как в первый момент, но всё ещё неожиданные временами.

– Азар, он…

– Да, он мёртв. Его убили вместе с отцом примерно через два года после маминой смерти.

– Ты не покажешь мне это?

Айла сжимает зубы, её челюсти напрягаются.

– Нет. Мы этого не видели, – неожиданно твёрдо отвечает она, и я не решаюсь давить. – Времена после смерти папы самые тёмные для нас. Хоть мы и справились, но нам нечем гордиться за тот период.

Сестра замолкает. Её лицо почти спокойное, отрешённое, но пальцы нервно теребят вышивку на платье, а челюсти так и остаются напряженными. Я откидываюсь на спинку и смотрю на голубое небо с редкими облаками, выкрашенными уходящим солнцем в оранжевый и розовый. Тени на высоком сводчатом потолке удлиняются и искажают формы изысканного объёмного орнамента. Ради Айлы я готова тянуть эти минуты молчания столько, сколько нужно. Вряд ли брат и сестра позволили себе остановиться хоть ненадолго и по-настоящему погоревать. Этот день кажется мне бесконечным, неестественно растянутым, длиной в несколько лет.

– Папа узнал, что Каидан подстроил нападение, – прерывает тишину Айла. – Они убили маму, убили Дария и, как мы думали, убили тебя.

Имя Дария болезненно бьёт меня по лицу, оглушает так, что у меня звенит в ушах. Хисара, Дарий и Азар. Три Назари нашей мамы. Один из них стал королём и нашим отцом. Остальные двое были словно кровные братья для Сарир, единственной наследницы в том поколении.

Дарий был с нами в тот вечер. Каиданцы, прикрываясь невидимостью, всадили ему меч в живот одному из первых, но он успел даже после этого уложить четверых, пока они подло не перерезали ему горло, срезая пряди шелковистых чёрных волос, которые он решил отрастить. Мама выла, смотря, как подгибаются его ноги, а я даже не смогла заплакать, потому что не верила во всё происходящее.

Сестре приходится применить силу, чтобы отогнать вновь стекающие в комнату тени. И только тогда я возвращаюсь в реальность сегодняшнего дня.

– Папа и Азар годами выискивали, кто причастен, они находили и убивали каждого, одного за другим. Азар пытался остановить отца, просил успокоиться, понимая, что я и Даян не готовы потерять и второго родителя. Но папа не мог. Его преследовали воспоминания и вина, как отца, короля и Назари. Позднее он узнал, что среди нападавших был генерал армии Каидана и даже наследник.

Внутри всё сжимается. Я не помню, видела ли там Демьяна или Эола. Но они могли прикрываться одним из тех солдат или ждать где-то поблизости. Меня начинает подташнивать от мысли, что это Эол. Не хочу верить, что принц, который сам относит поднос на кухню, может быть участником такого насилия.

– Кто? – с трудом выдавливаю я.

– Демьян, – выплёвывает сестра его имя.

Хоть это и не Эол, но легче мне не становится.

– Отец был в ярости и потребовал их честного признания перед остальными потомками Первых. Он хотел суда. Но Квинтилии, конечно, отказались. Тогда отец потребовал поединка. Если он победит, то они признаются. Они приняли его условия, они должны были выйти с Клетусом один на один, но папу подвело его благородство, – Айла печально улыбается. Её голос немного дрожит от сдерживаемых эмоций. – Его обманули. Это была ловушка. Отец собирался пойти один, но Азар упёрся в этом вопросе и пошёл с ним… Нам вернули тела. Оставили на границе в гробах.

Я какое-то время молчу, стараясь справиться с дрожью в пальцах.

– Как вы сдержались? – роняю я, по телу проходит волна мурашек, а воздух кажется слишком холодным. – Как вы просто не отправились в Каидан и ночью не вырезали всю семью Квинтилиев?

Сестра горько усмехается.

– Мы были близки, ты даже не представляешь, как часто. Но тогда вряд ли мы бы чем-то отличались о них.

Я возвращаюсь к себе, только когда на небосводе начинают зажигаться звёзды. Меня мутит от картин смерти дорогих мне людей, которые моё воображение продолжает создавать. Повторяющиеся воспоминания об отце, Дарии и Азаре не отпускают меня, преследуют, стоит только закрыть глаза. Никому ничего не говоря, пропускаю ужин, несмотря на недовольное ворчание желудка, но я боюсь, что меня внезапно стошнит перед всеми.

Завернувшись в своё одеяло, я плачу столько, сколько мне нужно, а потом сплю плохо, беспокойно, часто просыпаясь. Теперь меня преследуют новые кошмары, и я не представляю, как стереть из памяти то, что я узнала. Поистине сила Айлы кажется мне чем-то ужасающим. У неё так много своих жутких воспоминаний, а сколько же ещё и чужих бед она подсмотрела если не специально, то хотя бы случайно.

Несмотря на отвратительную ночь, утром я прихожу на тренировочное поле перед рассветом, как и положено. Рушан никак не комментирует моё отсутствие за ужином, только хмурится, видя мои синяки под глазами. Я хочу спросить его о вчерашнем, что он делал в комнате моей сестры, но моё настроение и так испорчено, поэтому я молчу, не уверенная, что его ответ не сделает хуже.