Банши метнула еще одну дымовуху и крикнула отходить. Мы прикрыли Стечу, я даже зацепил сектанта, сломавшего калитку запасного входа и на радостях влетевшего во двор. Отступили сначала к одному дому и отстрелялись, я уже перешел на «крынку», дробовые патроны закончились. Перебежали к амбару с пленными, которых, к счастью, там уже не оказалось, и по очереди, прикрывая друг друга, вбежали в большое темное здание скотобойни.

Первое, что я почувствовал – это вонь. Сырое подтухшее мясо, свиные туши, свисающие с потолка на крюках, разводы и целые лужи крови.

Второе – это шум, истеричное хрючание еле живых свиней, тесной толпой набитых в загоне, жужжание тучи мух, копошащихся над кучами с гнилыми потрохами, скрип старых ставень на окнах, которые по ощущениям только вытягивали воздух, не принося ничего взамен. Еще Стеча зацепился за пустые крюки, устроившие звонкое бряцанье.

Сектанты здесь что-то уже успели подготовить, центр был расчищен, часть мебели раздвинута по углам. На полу бледно светилась пентаграмма, над которой висело несколько десятков крюков. Три были заняты – на ближайшем к нам висело, проткнутое в трех местах, маленькое пузатое существо.

Губ у него не было, а сразу в несколько рядов торчали маленькие игольчатые зубы, как у пираньи. Вместо глаз мутные белесые провалы, в которых что-то шевелилось. Шкура черная, короткая и с виду очень жесткая. Засохшая кровь виднелась только в проколах, которые были не смертельны, но как-то так хитро этого уродца насадили, что вырваться он не мог. Губы не срезали, похоже, таким уродился.

На втором и третьем крюках висели люди, раздетые до нижнего белья девушка с парнем. Бледно-синие, обескровленные и давно мертвые.

– Это что за хомячок? – спросил чумазый и пропахший дымом Стеча, пытаясь за шутливым тоном спрятать нервозность.

– Толокош, – сплюнула Банши, а потом повернулась ко мне, – Убей его серебром и не жмись, издалека завали, с ножа опасно. Отожранный фобос уже в полной телесной оболочке.

За домом послышался топот, Банши со Стечей рассредоточились по амбару – девчонка взлетела вверх по лестнице, а здоровяк пристроился за загоном со свиньями. Я не стал задерживаться, поменял пулю в «крынке» и поднял руку, будто на дуэли.

Толокош вздрогнул, почувствовав, задергался, но только сильнее насаживался на крюки. А потом черная хрень в его глазах заметалась, оставляя размытые следы, уставилась на меня и потянулась, будто намереваясь вылететь из глаз. Я услышал шепот – какой-то хриплый белый шум, с едва различимыми отдельными фразами. Почувствовал, как нагрелся орденский жетон, и заметил, как призрачная нить, тонким ручейком тянется от монстра в мою сторону.

Да, ну нахрен! Я выстрелил, пробив аккуратную дырочку во лбу маленького чудовища. Толокош умер не моментально, успел заверещать, а темная нить, как бешеная змея стала хлестать во все стороны, пролетев от меня в каких-то десяти сантиметрах, часть проткнула потолок, а часть осыпалась, растворяясь в воздухе.

– Матвей, пулю потом заберешь, – крикнула Банши, – Лезь на крышу, они подходят.

Я не стал говорить Банши, что трепанация черепа у этой твари – это последнее, чем я бы сейчас занялся, и побежал к ней наверх. А потом поднялся еще выше, пристроившись рядом с небольшим слуховым окном.

По мосту шло шесть человек – два прям смелых шли в полный рост и четверо семенили рядом, косясь на дом и пригибаясь. Я попробовал прощупать их ауру, но мало того, что обжегся, так еще сразу двое вскинули руки с револьверами и открыли огонь по моему окну.

Я ответил, пальнул зажигательным в сторону моста, особо не рассчитывая на точность. Потом поругал себя за расточительность, но в тот момент обиделся что ли на то, что меня чуть не подстрелили. Одного зацепил слегка и прожег ему кусочек плеча.

Обрадоваться не успел, оба «спокойных» синхронно ударили молнией в мою сторону. Я рухнул в сторону, скатываясь с лестницы, но все равно меня достало. Хороший такой удар током, будто оголенный провод схватил сразу всем телом, а сверху еще засыпало досками и мусором, от взорванного окна.

Меня коротнуло. Лежал, пуская слюни, тряс рукой и смотрел на дымящийся ботинок. А пошевелиться не мог. Боль волнами проходила через тело, вызывая судороги. Я хрипел и кривился, но меня будто паралич пробил.

Внизу раздались выстрелы, несколько взрывов, рядом с моей головой, буквально в метре, взорвался пол из-за вылетевшей шаровой молнии. Внизу завизжали свиньи, закричала Банши:

– Пусти меня, урод! Матвей, помоги, они нас живыми хотят взять! Отвалите от меня! Матвей, спасай Стечу – его опять вырубило.

А я не мог пошевелиться. Кряхтел, тужился, аж до слез. И реально почувствовал легкую щекотку на переносице и, скосив глаза, увидел, как на грязной коже слеза оставляет размытый след. Муха! Помоги. Муха? Что-то слабо ткнулось на границе сознания, легонько, почти нежно, коснулось и разочарованно отступило, оставив невнятное послание в голове: «не могу, не хватает сил».

Я взвыл и от злости дернулся, смог перевернуться на другой бок, и выгнулся дугой от новой судороги. Стукнулся головой об пол и увидел маленькую черную нить, оторвавшуюся от толокоша. Едва заметную, уже почти истаявшую. Но я потянулся к ней, мысленно, как через трубочку, втянул в себя. И меня обдало жаром, кровь загорелась в венах, я закричал и потерял сознание.

Наверное, это был сон или воспоминания фобоса – черное небо с красными отсветами, нечеловеческие крики, много огня. Так, наверное, ад рисуют. Не абы кто рисует, а художник, ненавидящий все на свете, садист, убийца, психопат.

Меня стало тошнить, жар сменился холодным потом, который пробирает в моменты резкого страха.

А потом я открыл глаза.

Я сидел на полу, облокотившись на загон со свиньями. Тощий хряк, чавкая слизывал кровь, капающую с моих пальцев. От них шел пар, как и от меня. Через дыру в крыше падали первые снежинки и с шипением таяли. А мне было холодно, чертовски холодно. Настоящий февраль и не местный, а вполне себе из того экологически потерянного мира.

– Ты бы предупредил, что как этот здоровяк, чуть что так в обморок падаешь, – участливо спросила Банши, – Повезло же мне связаться с двумя кисейными барышнями.

– Что произошло? – я посмотрел мимо Банши, увидел Стечу, облокотившегося на столб и пытающегося отдышаться.

– Скажем так, – Банши помогла мне встать, – Каждый сделал что смог. Стеча ушел в тень, завалил двоих, а потом отрубился. Ты, видимо, пришел из тени, раскидал магов и освободил меня, а я уже тут так, добила по мелочи.

Я огляделся, заметив двух сектантов, болтающихся на крюках. Один совсем уж отвратительно, крюк у него теперь вместо языка торчал. Еще два трупа, расстрелянных в упор – это, видимо, двустволка Стечи, и два тело еще дымились – это уже почерк Банши.

Еще приметил Наган, лежащий на полу, и собрался уже поднять, но меня одернула Банши:

– Не бери, это же Грешники делали, там сплав злой, столько дерьма в нем, что ни руки, ни душу не отмоешь. А даже если отмоешь, инквизиция не поймет.

Я кивнул. Пытаясь вспомнить, что все-таки произошло. В памяти всплыло, как я прыгнул в дыру в крыше, поднял одного мага и насадил его на крюк. А вот что со вторым не помню.

Я подошел поближе к сектанту и качнул тело, от неожиданности зажимая рот рукой и сдерживая рвотные позывы. Кожа содрана, ребра выломаны, сердца нет – млять, да это какой-то кровавый орел викингов на скорую руку.

Вот уж точно «пусть даже небеса упадут»… Папа, что же за способность ты мне передал?

Найти бы зеркало, посмотреть, что с лицом. Руки в крови – это ладно, чужая и вполне логичная. Привкуса крови во рту нет, гадость какая-то есть – металлическая и в печени колет, но все же, надеюсь, что сердце сектанта я просто куда-то зафутболил, а не съел.

– Как я выгляжу?

– На вампира похож, – сказала Банши и рассмеялась, – Да, шучу я. Ты аж позеленел, не ел ты никого.