– Александр…

Он шумно втягивает носом воздух, позволяя моим трясущимся пальцам расстегнуть пуговицы на его рубашке.

– Ты уверена в том, что делаешь, Агата? – по телу проходит дрожь, когда я слышу его голос, сейчас он ниже, чем когда-либо, а глаза такие тёмные.

– А ты? – мои пальцы замирают на середине, я уже вижу его голую кожу на груди, мне хочется прикоснуться, но я медлю.

Его губы приоткрываются, а дыхание сбивается, тогда я расстёгиваю его рубашку до конца. Он едва ли обнажён, но теперь, касаясь каждой напряженной мышцы его пресса, я понимаю, почему мне было так больно, когда я ударила его. Он потрясающе сложен и сейчас, в тусклом свете свечей, чарующе красив. Я не могу оторвать взгляд от того, как его кожа покрывается мурашками под моими пальцами. Моя рука такая бледная на фоне его груди, хотя его кожа тоже светлая.

Я хочу его. Эта мысль не просто вспыхивает искрой, а поднимается пожаром по всему телу, когда я чувствую его сердце под своей ладонью. Я прижимаюсь губами к его шее и едва успеваю увидеть край его чернильного рисунка, как у всех Теней Морока. Она и вправду не на руке, она начинается на левой груди, но уходит в сторону плеча, пока скрываясь от меня под тканью рубашки.

Александр выдыхает сквозь зубы, а я прижимаюсь к нему всем дрожащим телом, обхватывая его шею руками. Его тело такое горячее, но губы ещё горячее. Не разрывая поцелуй, он тянет меня к кровати. Секунду назад я стояла, и уже лежу на мягком матрасе, пока Александр нависает сверху. Его руки едва заметно трясутся, он всё-таки отстраняется, чтобы расстегнуть мою рубашку.

– Тебе весело? – тяжело выдыхает он, замечая улыбку на моих губах.

– Удивляюсь твоему терпе… – он рвёт последние пуговицы, устав с ними бороться, – нию…

На мне всё ещё остаётся широкая повязка, прикрывающая грудь, которая помогает при тренировках, но Александру всё равно, он уже покрывает поцелуями мои ключицы и каждый сантиметр кожи под ними, я выгибаюсь навстречу его горячим ладоням, что ласкают живот.

Он шепчет моё имя, сменяя губы на язык, а потом на зубы. Я шиплю, сажусь на кровати, пытаясь стянуть с него рубашку до конца. Меня трясёт, я хочу увидеть его всего, хочу видеть, как меняется рисунок на его теле, когда напрягаются мышцы. В полумраке свечей замечаю больше тёмных пятен, что уходят по плечу на спину, вероятно, у него больше рисунков на теле, и я жадно хочу увидеть их все.

– Александр, пожалуйста… – моё сердце стучит так быстро, что мне кажется, от его новой остановки меня удерживает лишь жизненная сила самого Морока. И эта сила во мне жаждет его так сильно, что каждый сантиметр кожи горит.

Мои руки скользят по его плечам, я сжимаю его волосы, а он стонет, и я впервые вижу, как вечно собранный Александр с трудом себя контролирует. Мы встречаемся взглядами, в его зелёных глазах вдруг появляется осознание, а потом страх, будто он только сейчас узнаёт меня.

– Проклятье… – растерянно выдыхает он. – Нет, Агата… нет…

Принц отшатывается, стремительно уходя от кровати на несколько шагов. Он загнанно дышит, запахивая рубашку, пытается вновь застегнуть хоть несколько пуговиц, стремясь скрыть свою кожу. В его глазах огромное смятение, которое мне непонятно. Моя кожа покрывается мурашками, словно температура в комнате резко опустилась.

Медленно я прихожу в себя, пытаюсь прикрыться порванной рубашкой. Александр замечает моё смущение и приносит из шкафа свою, чёрную, взамен порванной. Его движения порывистые, неуклюжие, временами его пошатывает и, возвращаясь, он задевает плечом столбик балдахина. Его рубашка мне большая, но я принимаю одежду, чтобы прикрыть наготу.

– Прости меня, – в его взгляде столько раскаяния, что его внезапный отказ пугает меня ещё больше. – Нам нельзя, мне… нельзя так. Мы… не можем, Агата.

Принц опускается на одно колено передо мной, пытаясь заглянуть в глаза, пока я сижу на краю его кровати, цепляясь за его рубашку, что пахнет лимоном и елью. Александр сбивается, путается в словах, пытаясь успокоить дыхание. Неуверенно гладит меня по щеке и волосам, извиняясь.

Я поступила глупо, думая взять то, что мне не принадлежит. Передо мной не просто Морок, не просто Аарон. Он принц Серата, а я лишь мертвец, которого он поднял. Мертвец, что вряд ли когда-нибудь станет полноценно живым. Он уже оживил мою сестру, а теперь я паразитирую на его жизненной силе и требую чего-то большего.

– Всё в порядке, – я пытаюсь сглотнуть ком в горле.

Александр достоин хорошей девушки из благородной семьи, что подарит ему детей.

– Я пойду, – говорю я, избавляя его от необходимости меня выпроваживать. Ведь это его комната.

Вижу, что ему не нравится такой вариант. Александр открывает рот, желая возразить, но, не издав ни звука, вновь закрывает, слабо кивая. Длинные волосы падают ему на глаза, я убираю одну прядь ему за ухо и сразу поднимаюсь, намереваясь покинуть эту комнату как можно скорее. Александр не останавливает меня, так и остаётся стоять перед кроватью на одном колене, задумавшись о чём-то. Я выхожу в коридор, как можно тише прикрывая за собой дверь.

В коридорах оглушительно тихо. Я рада, что большинство обитателей дворца уже спит, а стражи как минимум вдвое меньше. Тени Морока сегодня празднуют, и пока единицы вернулись в казармы. Поэтому никто не видит, как меня шатает, пока я иду по коридору в сторону главной лестницы. Никто не может заметить, как трясутся мои руки, когда я приваливаюсь к мраморной стене, прижимаюсь горячим лбом к холодному камню, пытаясь восстановить сбитое дыхание. Мне приходится цепляться пальцами за широкие перила, чтобы колени не подогнулись, и я не рухнула с лестницы, пока спускаюсь на третий этаж к своей спальне в полумраке, разгоняемом только бликами от свечей и хрустальных люстр.

Дыхание и мысли медленно успокаиваются, я делаю шаг к своей комнате, когда слышу мелодию рояля. Замираю, цепляясь за звуки, пытаюсь отвлечься, и сворачиваю в противоположную сторону, двигаясь навстречу мелодии. Я сама никогда не умела играть и никогда не находила звуки этого инструмента чем-то удивительным. Любая знакомая мне музыка – это барабаны да струнные, которые всегда фоном звучат в шумных тавернах, или скрипки с фортепиано, что были неотъемлемым сопровождением на скучном балу в Ярате. Но мне никогда не доводилось почувствовать чарующую магию тихой мелодии, что одиноко течёт в ночи. Не доводилось насладиться музыкой, под которую не требуется танцевать, подчиняясь нормам и этикету. В храме сёстры, бывало, пели ради собственного развлечения, но всегда делали это без музыкального сопровождения.

Я иду, и мелодия становится громче, отражается от стен и потолка, кажется, что она окружает меня со всех сторон, успокаивая моё сознание, утешая после полученного отказа.

Мне стоило бы сразу догадаться, кого я увижу, когда войду в просторный полукруглый зал. Там рядом с двумя высокими окнами стоит белый рояль, а за ним король Серата. Вероятно, он единственный во всём дворце обучался этому с детства. Я выкидываю из головы мимолётную мысль о том, что Александр, вероятно, тоже умеет играть, и вновь концентрирую внимание на Северине.

Его пальцы порхают над клавишами, а на ноты он даже не смотрит, зная всё наизусть. Я слабо улыбаюсь, замечая, что сейчас Северин растрёпан, в простых чёрных штанах да белой рубашке. Он не грустит, склоняясь над инструментом, его мелодия скорее задумчива, может, ему нужно время, чтобы побыть наедине с самим собой, и я решаю уйти. Но мелодия обрывается на высокой ноте, когда мужчина замечает меня.