Барыня посмотрела на меня, может, ожидая вопроса или проверяя, усвоил ли я урок. Я промолчал, но кивнул — усвоил, то есть запомнил. Гвоздь пришлось спрятать обратно в рукав, слишком близко оказалась одна из монашек, пока вторая бинтовала Стечу.

— Похоронен он здесь, в этих горах, — она махнула рукой в сторону озера. — Мы найдем его могилу, я вызову дух. Твоя задача узнать формулу, которую он открыл. Не нужно понимать, просто запомнить и нарисовать для меня. И тогда вы свободны. Все очень просто. Вопросы есть?

— Прям вот просто так, возьмешь и отпустишь нас?

— Не сразу, но да, — она обвела рукой помещение и стала говорить приторно-добреньким тоном. — Мы уйдем, а вы останетесь здесь, пока не выдохнется заклинание кандалов. К тому моменту, как вы освободитесь, мне уже будет на вас плевать. Еще вопросы есть? Спрашивай.

— Если этот ученый прославился на всю страну, то почему неизвестна формула? И что он тогда забыл в этой глуши?

— Одно другого не исключает, — хмыкнула Барыня. — Один из главных секретов императора и слава приближенного, того, кто помог Империи. А здесь у нас была лаборатория, где все началось, и где он пожелал закончить.

— Ладно, глупый вопрос, — но следующий, как мне кажется, был еще глупее, но удержать в себе я его не смог. — А почему ты так уверена, что я назову тебе правильную формулу?

— Потому что я ее проверю, плюс знаю большую ее часть, это было мое изобретение, — в глазах Барыни разгорелось пламя, злость вперемежку с обидой, очень старой обидой, но она быстро взяла себя в руки. — Собирайся, лодки готовы.

— Стой, последний вопрос! А если этот ученый меня обманет?

— То вы все умрете, — бросила Барыня, разворачиваясь, — Можешь кого-то одного взять с собой, если тебе будет так спокойней, остальные будут ждать здесь.

Опять хрень какая-то меж огней. Не узнаешь формулу — прибьют, узнаешь и расскажешь — станешь врагом Империи. Хотя, я итак уже, так что выбора-то и нет. Я посмотрел на команду, на мгновение ощутив себя на школьном футболе, когда капитаны выбирают себе бойцов, а народ кучкуется, прыгает и руку тянет.

Немного поколебавшись, я выбрал Стечу, чем немало всех удивил. Гидеон аж крякнул, а у Банши стало такое презрительное лицо, что кислота никакая не нужна — одними глазами насквозь прожжет. Барыня не стала спорить и приказала вывести здоровяка на улицу.

Загрузились в лодки, по четыре человека в каждой, плюс, запас факелов и инструмента. Я оказался вместе с Барыней, держащей в руках небольшой сверток. С меня сняли муфту и посадили на весла, мол, хотел размяться, вот тебе и карты в руки. Со Стечи тоже сняли кандалы, и хоть он не выглядел опасным, а сидел скособочившись и баюкал раненое плечо, но его все равно держали под прицелом обреза. При всем желании не промахнешься.

— Сделаешь глупость, и он умрет. — улыбнулась Барыня, — сделаешь еще одну, и священнику отрежут язык, еще одну и…

— Да, понял, я понял! Куда грести? — я навалился на весла, чтобы быстрее уже со всем разобраться.

— Держись за первой лодкой, идем пока вдоль берега. Кстати, есть и другие варианты, ты можешь примкнуть ко мне, — удивила меня Барыня, я даже с ритма сбился, ударив себя веслом в грудь.

— Спасибо, я подумаю, — я вежливо улыбнулся, а сам стал думать совсем о другом.

По плану, который я успел нафантазировать, в момент слияния с призванным фобосом, я и ударю. Чем именно, пока не знаю, надеюсь, что старик — маг, а не библиотечная крыса. В этот момент Стеча уйдет в инвиз, а Гидеон с Баншей по команде Белки устроят бунт. Все монашки с нами, в лагере только мужики, причем по моему досье, самого низкого ранга. И ребята на одних способностях должны вытянуть, даже кандалы не остановят. Гидеон наболтает и замедлит, а Банши выдаст свое фирменное. Жаль только, что я опять все пропущу.

Барыня шикнула на меня, выдернув из задумчивости, и приказала сушить весла, пригнуться и замереть. По озеру довольно далеко от нас коптила небо какая-то баржа. Пропустили ее, покачиваясь на волнах и всячески пытаясь слиться с грязной скалой на нашем фоне, и поплыли дальше. На глубину не выходили, все время держались под берегом, так чтобы нас не увидели со скал.

Где-то рядом уже начиналась жизнь — мелькнула верхушка столба с нечитаемым указателем. В просвете между скалами, на время которого меня заставили догонять ускорившихся гребцов, засветился изгиб раскатанной дороги. Еще был звук моторки, натужный — кто-то на повышенных оборотах продирался сквозь снег.

За поворотом мы встретили одинокого рыбака в маленькой лодочке. Я даже разглядеть его не успел, как монашка из первой лодки выпустила в него черную дымящуюся ленту. У нее в руках блеснуло что-то похожее на наши огневики, но, видимо, с иным принципом — моя Zippo развеивает тьму, а у них — создают. И никакого факела или жаровни не нужно. Рыбак взмахнул руками, тупо уставился на черное пятно на груди, не понимая, что происходит, и рухнул в воду.

— Размялся? — спросила Барыня, когда мы проплыли еще несколько километров, а я криво улыбнулся. Не то слово размялся, скорее заеразмялся, горит уже все и связь с Белкой скачет. — Немного осталось, видишь скалу, похожую на череп?

— Там какие-то огни… — я потряс головой и прищурился, сходство с черепом было поражающим, метров пятнадцать в высоту, прямо на берегу стояло нечто, будто действительно верхушка костяной головы. В глазах горел огонь, добавляя образу жути, плюс балкон на месте провала, где должен быть нос, а довершали образ бревенчатые ворота, напоминающие зубастую пасть. — Кажись, занято?

— Это старая шахта семейства Львовых, — Барыня рассуждала так, будто мне должна о чем-то говорить эта фамилия. — Старик любил такие шутки, везде наводить жуть. Хотя пока ее охранял Прайд, здесь всегда было спокойно. Все-таки один из лучших отрядов Ордена. Я давно не слежу за верхушкой, не знаю, кто там сейчас на первых местах.

Барыня замолчала, опять погрузившись в воспоминания. А мне и сказать было нечего, может, и хочется следить, забираясь поближе к вершине, но что-то недосуг последнее время. На первом традиционно отряд Императора, про Прайд я что-то читал в «Орденском листке», что-то про планы освобождения из-под тумана Енисейской губернии.

— Но это было очень давно, — очнулась женщина, и морщинки вокруг ее глаз разбежались во все стороны. — Сейчас нам придется поработать за орденских и немного подчистить свежие разрывы на пути.

— А нам туда зачем, лаборатория Бейльштейна там?

— Нет, — покачала головой Барыня. — Лаборатория ближе к городу, но здесь есть старый проход. А нам не нужны лишние свидетели. Поднажми.

Чем ближе мы подплывали к шахте, тем меньше мне хотелось в нее заходить. На иррациональном уровне ощущений оттуда смердило. Липкая взвесь затхлого страха, боли и страданий оседала на одежде. Так бывает летом, когда вдалеке проедет поливальная машина, донеся до тебя мельчайшие частички воды. Хотя там, особенно если жарко, то бывает приятно. А сейчас хотелось только плотнее кутаться в прокисший ватник и стряхивать эту мерзость с лица и головы.

Разбираться, что это — веками концентрируемая алчность золотой лихорадки или разбитые в прах людские мечты и надежды, не хотелось. Черная Барыня, наоборот, расцвела, словно рыба, которую выбросили в воду. Что-то бубнила под нос, периодически погружаясь в воспоминания.

— Богатая шахта была, двести лет уже пустует, а столько силы осталось, — Барыня запрокинула голову и глубоко вздохнула. — Чувствуешь разрывы?

— Нет, только осадок мерзости, — я сплюнул, пытаясь отделаться от ощущения, что все мои чакры забиваются негативом так, что никакой йоговский гуру меня не очистит.