«Хороша же награда», – подумал он, – «за то, что убил Отступника и вернул тебе свободу».

– Но ты видел мой третий глаз, – незамедлительно ответила Шейнира, – тому, кто зрит истину в сердцах, вовсе необязательно видеть Эртинойс так, как обычные смертные.

Синх понуро опустил голову. Нет, конечно же, Великую Мать не преспоришь, и не обманешь… А после того, что было сделано Отступником, она уже никому не оставит шанса построить новую темницу.

– Поднимись, Избранный, и иди вниз, к воротам моего Храма, – прошелестела богиня.

«Но зачем?»

– Иди.

Он покорно поднялся. Затем, придерживаясь одной рукой за стену, медленно двинулся вперед в поисках двери. Отступник запер ее изнутри, бедняга, трясся от страха перед Избранным… Элхадж, кряхтя, поднял засов.

Дальше начиналась лестница – «И наверняка напичканная ловушками!» – но тут синх с удивлением заметил, что некоторые ступени светятся в кромешном мраке алыми пятнами.

«Третий глаз Шейниры!» – догадался он.

Что ж, похоже, положение его не было так плохо, как казалось поначалу…

И Элхадж начал спускаться, скользя пальцами по перилу и перешагивая отмеченные новым зрением ловушки. Не прошло и часа, как он уже был внизу, в большом зале Главной башни.

Что и говорить, Отступник старался изо всех сил: на Элхаджа таращились отравленные стрелы, лезвия ножей, заряженные в специальные механизмы. Над входом, стянутый невидимой для обычного смертного петлей, притаился камень размером едва ли не со щера.

«И как это его туда затащил хилый старик?» – удивился Элхадж. Но уже через минуту понял: ведь Отступник потому и звался отступником, что предал свою богиню. А, значит, ничто не мешало ему обратиться к иным богам. К тому же пресветлому Фэнтару, например…

«И все равно это тебя не спасло».

Синх осторожно пробрался к тяжелым створкам. Засов… хм, засов, похоже, был старательно обмазан ядом. Пришлось пожертвовать куском подола, обмотать руки, и только после этого поднять тяжелую доску. Ее и на весу было невозможно удерживать, поэтому синх попросту бросил ее на пол, под ноги, а затем изо всех сил толкнул створки врат.

Теперь… Куда теперь?

Он повертел головой, не увидел ни одной ловушки. Вокруг – только мрак, какой наверняка царит в подземном царстве Шейниры.

– Иди, – повторила она. Словно наблюдала все это время за перемещениями Избранного.

– Куда? – буркнул синх, – куда идти? Я же ничего не вижу!

– Но слышишь.

Сбоку доносилось едва слышно песнопение. И – сердца синха заколотились под ребрами – Элхадж узнал его… Это было восславление Темной Матери, метхе Саон любил мурлыкать его себе под нос, когда задремывал на слабом северном солнце.

«Синхи? Они пришли сюда, в Храм?»

Шейнира засмеялась – словно большая гадюка проползла по гальке.

А Элхадж вытянул руки вперед и осторожно побрел на песнопение. Считая шаги и высматривая подло оставленные ловушки, каковых, впрочем, не оказалось.

Потом его ладони уперлись в деревянную поверхность главных врат; они оказались даже не заперты, просто прикрыты. И синх вдруг подумал, что наверняка это удирали в спешке те оставшиеся в живых наемники, которые имели удовольствие наблюдать гибель своего нанимателя, Отступника от есть.

Элхадж растворил ворота и едва не вскрикнул. Темнота перед глазами рассеялась, превратившись в серую туманную дымку. А в ней замерли светящиеся алым силуэты коленопреклоненных детей Шейниры.

– Мы видел знак, о великий, – сказал кто-то, – и мы сразу же двинулись в путь, дабы успеть к возвышению Храма. Примешь ли ты нас, позволишь ли быть с тобой, и следовать твоим путем?

Элхадж невольно задержал дыхание. Уж такого… такого он не ожидал. Совсем.

– Мм… откуда… откуда вы знаете, кто я? – спросил он.

Силуэты всколыхнулись нерешительно, и тот же голос рек:

– Мы понимаем, ты хочешь испытать нас, о величайший. Но знаки Шейниры, знаки нашей вернувшейся богини никогда не лгут! Разве не видим мы, что под лохмотьями на твоей груди – Ее третий глаз? Тот самый, который дозволено увидеть лишь Избранному?

Элхадж невольно пощупал грудь. И правда, от альсунеи остались обгорелые лохмотья, а там, на коже, пылало клеймо Темной Матери.

– Пусти их, – холодно посоветовала Шейнира, – и пообещай такой же знак каждому, кто будет идти за тобой.

Синх расправил плечи. Что ж… Он был слеп, и изранен. Но все эти дети Шейниры пришли, и поклонялись ему почти как богу-покровителю. Разве оно того не стоит?

– Хорошо, – произнес Элхадж, – проходите. И пусть ваши души засверкают в Ожерелье нашей Темной Матери, а ваши тела наполнятся Ее божественной силой.

Затем… он кое-что вспомнил. Пошарил рукой по поясу, нащупал маленький бархатный мешочек, снятый с шеи Дар-Теена. Да, забыл, забыл в суматохе…

– Посейте эти семена вокруг Храма, – голос Элхаджа набирал силу, взмывая темной птицей над приземистыми башнями, – начинается новый век… век Золотых роз, братья. И пусть священный цветок вернется в Эртинойс. Также, как вернулась Мать всех синхов.

Силуэты во тьме поклонились, кто-то дрожащими руками принял бесценный мешочек.

Элхадж улыбнулся. На миг ему померещился среди всех этих одинаково светящихся фигур синхов плечистый силуэт Дар-Теена; но Элхадж торопливо отвел взгляд. А когда снова обернулся, ийлур уже исчез, растворившись во мраке.

В году восьмисотом от сотворения Эртинойса, в час, когда вечерняя звезда одинокой слезой блеснула на восточном краю неба, в свободный город Альдохьен на крупном щере въехала путешественница.

Она была женщиной из народа ийлуров, высокая и крепкая телом, как и все дети Пресветлого Фэнтара. Да и не отличалась она ничем от сотен подобных ей, разъезжающих по дорогам Эртинойса – разве что длинные волосы, заплетенные в тугую косу, были приметного синего цвета.

В то время из города выходил торговец щеровыми шкурами. Он направлялся к границе Алхаима за товаром, незадолго до того вдрызг разругался с супругой и оттого был сердит на всех женщин под этими небесами. Сей прискорбный факт, однако, не помешал ему с интересом рассмотреть незнакомку, и он пришел к выводу, что девица приехала из Гвенимара – только там вошло в обычай расшивать бусинами шаровары, а на шнуровку безрукавки цеплять глупые кисточки.

– Ну и времечко настало, – буркнул торговец и с интересом взглянул на незатейливое ожерелье путешественницы. Уж очень зазывно поблескивал полированный агат из глубокого выреза. – Девки сходят с ума и отправляются шастать по дорогам. Что дальше-то будет?

Затем взгляд его мимоходом скользнул по крепкому бедру женщины, задержался на простых кожаных ножнах…

– Наемница, – сообразил торговец, – тьфу! Что за времечко…

После этого он занялся изучением щера и подсчетом выручки за такую красивую шкуру, словно расписанную тонкими черными полосами.

А чуть позже они разминулись. Ийлура въехала в город. Торговец, все еще оглядываясь и поминая недобрым словом тот день, когда взял соседскую дочку в жены, уныло побрел дальше.

…Минуя арку ворот, женщина ловко швырнула пошлину в большую медную кружку. Та ответила благодарным звоном и разбудила дремлющего на посту седого элеана, который вот уже десять лет не мог летать из-за сломанного в давнем бою крыла. Элеан спохватился, кряхтя поднялся, но только и успел, что крикнуть вдогонку:

– Эй, эй! А ну говори, зачем едешь в свободный Альдохьен?

Ийлура обернулась, блеснули в потемках зеленые кошачьи глаза.

– По личному делу, почтенный!

И, звонко рассмеявшись, хлестнула щера.

Элеан долго смотрел ей вслед, до тех пор, пока наездница не скрылась за поворотом.