— Это как так?

— Вот прям так, — Щука попытался изобразить, повернув голову вбок. — Шея наоборот была вывернута. Рожа синяя, а все тело покрыто кашей из снега и крови, уже подмерзшей.

— Следы были?

— Слабые уже. Но, — парень указал в просвет между деревьев, где виднелось открытое пространство, — я разглядел. Оттуда он пришел.

— Только его следы? — Банши сломала ветку и начала ковырять снег.

— Других не видел, а дальше прошел шагов двадцать, но такая жуть взяла, что забоялся. Вячко сюда пошел потом, но так и не вернулся.

— Ясненько, — Банши посмотрела на заснеженные верхушки деревьев, — А на ветках снег был?

— Это было, тоже подумал, что тварь какая могла с дерева сигануть, — пожал плечами Щука. — но нет. Кажись все же медведь его задрал, там где-то. А он раненый дошел и упал уже.

— И шею себе свернул, так? — раз нет следов убийцы, это еще не значит, что его убили где-то в другом месте, а вот телекинез или бестелесный фобос очень даже мог.

— Ну, это вам охотникам виднее, — Щука отступил на протоптанную нами тропинку. — Только я с вами дальше не пойду, если вы по следам наметились.

— А мы наметились? — спросила Банши, с улыбкой поправляя свои подсумки.

— А стрела как далеко у нас летит? — я улыбнулся в ответ и сделал первый шаг в сторону, куда вели следы.

— Чувствуешь что-нибудь? — спросила Банши, когда мы прошли первые пятьдесят метров и перестали видеть Щуку.

— Нет, — я услышал, как птица вспорхнула и с ветки снег упал. — А ты?

— Попа мерзнет, — Банши зашуршала курткой у меня за спиной. — И кушать начинаю хотеть. Может, и нет здесь никого. Фобос мог с любой стороны налететь, посечь все в округе, включая Кондрата, и шею ему свернуть.

— М-да, выражение «кондрашка хватит» начинает играть новыми красками. — я обернулся на Банши, в ее короткой мотоциклетной курточке. — Ты б еще купальник надела, река рядом, может, искупнешься?

— Ага, поучи меня одеваться, модник. Ты штаны-то свои видел, фуфаечник?

— У меня это временно, насчет тебя не уверен, — я похлопал себя по телогрейке, пытаясь выбить въевшуюся с карьера пыль. — Ты встречала раньше лоскотух?

— Почти, — Банши задумалась. — Как-то с маньей столкнулись. Они сестры считай, только манья просто злой фобос. При жизни злой была и потом сама не захотела на тот свет уходить. А лоскотуха, как правило, наоборот. И добрая, и покоя хочет, но ее жизнь будто в лоскуты разорвали. Оттого и название пошло. Мстит она, и пока не успокоится, сама не уйдет.

Лес неожиданно закончился, мы вышли на широкую поляну с редкими чахлыми деревцами. Пока Банши скрипела кожаной курткой, я осмотрелся.

Не будь зима, подумал бы, что здесь пожар пронесся — кривые, покореженные ветки без единого листика, россыпь мохнатых камней, частично скрытых под снежной коркой.

Метров через пятьдесят поляна поднималась, образуя небольшой холм, примерно с трехэтажный дом, а за ним еще один и еще. С другой стороны опять начинался лес. Кажется, здесь можно годами бродить и ничего не найти, ни следов, ни разрывов, ни фобосов.

— На холм заберемся, осмотримся и, если пусто, то в острог вернемся, — я посмотрел на небо, прикидывая во сколько здесь темнеет.

Дважды поскользнулся, чуть не скатившись вниз, но добрался-таки до вершины. Вытянулся на плоском камне, чувствуя, что могу быть отличной мишенью и ежась от пронизывающего ветра. Представил, что ветер выдувает все посторонние мысли, а мозг переходит в состояние медитирующего сканера. Аура, астрал, тайные тропы, медиумный ГЛОНАСС — все, что мог, подключил. Но первым почувствовал запах.

Старая плесень — запах заброшенных бомбоубежищ и подтопленных старых подвалов. Последнее, что я ждал на вершине продуваемого холма в экологически чистой зоне.

Махнул Банши, чтобы поднималась, и повернул нос против ветра — на чахлый кустарник на склоне соседнего пригорка. Перехватил двустволку и начал целиться.

Прямо над мушкой, направленной в кусты, неожиданно появилась белая раскидистая ветка. Не понял, даже стволы опустил и стал щуриться, борясь со слезинками, выступившими от ветра.

Ветка не исчезла, стала выше и толще, приближаясь из-за склона и разделяясь на две. А потом появилась голова, уши и плечи. Это был лось. Рогатый лось с кожей мраморного цвета — белый с серыми прожилками, которые не стояли на месте, а перетекали из одного состояния в другое. Напомнило маску Роршаха, только черноты было меньше — тонкие нити-змейки закручивались и лавировали по телу, обтекая друг друга.

Глаза у лося светились желтым огнем. На меня он не смотрел, увлеченно тянулся к замерзшим ягодам на кустах. Пытался их грызть, но призрачная морда лишь проходила насквозь. Зверь тряс рогами и пытался откусить еще раз. На миг черные пятна замерли, а у белого появился синюшный оттенок, по телу животного прошла судорога, он цапнул куст и отломал сразу несколько веток.

— А ты фартовый, — бесшумно подкралась Банши и шепнула мне на ухо. — Это вайонг, очень редкий деймос, пока полностью синим не стал, безобиден, как живой олененок.

— Что делать будем?

— Как что? Завалим, — Банши подпихнула меня в бок. — Такие рога по цене двух моторок влет уходят, а в столице так вообще со свистом. Не спугни его.

Напарница махнула рукой, мол расходимся и обходим, и стала спускаться. Я пошел с другой стороны. Никогда раньше не охотился на лосей или оленей, только по фильмам помнил, что они очень пугливые. Сломал ветку, пошуршал, покряхтел — и все, попробуй догнать.

Ветер пока нас не выдаст, Банши бесшумна, как ниндзя, но ей и дистанция нужна поближе, чтобы свои шайтан-бомбы кидать. Я не так хорош, уже несколько камушков вниз отправил, но уже не в поле зрения животного.

Это все, конечно, применимо только к живым лосям, насчет мертвых фобосов с рогами, я был не уверен. Как бы он сам на нас охоту не открыл. Лось еще трижды приобретал синюшный оттенок, пока я его видел. И за это время ободрал почти весь куст. Судороги стали длиннее, как время пребывания в синем состоянии.

Вайонг что-то почувствовал, когда я уже подбирался к верхушке второго холма. Послышался треск кустов и раскатистый крик, напоминающий вой охрипшего и простуженного волка. Разбрасывая камни, на меня понеслась мраморная лавина.

Я отпрыгнул, успел выстрелить по силуэту, и кувырком попытался уйти в сторону. Но что-то пошло не так — точнее, пришло не так и не туда. Асфальтоукладчик какой-то, а не лосиная задница. Вайонг, дернувшись от выстрела, зацепил меня и галопом помчал в сторону.

Я остановился метрах в пяти ниже. Синяки и ушибы, на ноге явно ободрал поджившую кожу, фуфайка вся изорвана, особенно на плече, куда пришелся удар. Будто теркой по ней прошлись или сотней миниатюрных лезвий.

— Ну, капец тебе, сохатый, — я поднялся, сплюнул, чувствуя, как во мне разгорается азарт, и побежал догонять Банши, уже несшуюся по следу.

И понеслось.

Я гнался, Банши окружала, а потом наоборот. На каких стимуляторах это делала блондинка, я не знаю. Сам же уже давно призвал Муху.

Деймос не понимал, что вообще происходит, растеряв все прижизненные инстинкты. Не пытался скрыться — лишь отбегал на безопасное расстояние, а потом как рыбка, которая ничего не помнит, продолжал кусать кусты и хрустеть молодыми деревцами. Но все изменилось после особо долгой судороги и появления постоянного бледно-голубого свечения на мраморной коже.

И у нас поменялись роли. Лось погнался за двумя зайцами, а поймал только дробью промеж рогов и сдвоенную мину ловушку под копытами. Дальше дело техники — изгнать, восстановить силы и забрать трофеи. При ближайшем рассмотрении мраморная кожа оказалась костяной броней. Слепленные воедино косточки, ребрышки, позвонки, черепки и зубы маленьких обитателей леса. Мертвые мыши, белки, зайцы — собирались по всему лесу и «бетонировались», формируя тело.