– Это проводник, я слышал про них, но не встречал.

– И? Спасать? Валить? Или бежать?

– Не знаю! – взвыл священник, – Кровь остановите!

Мы втроем бросились к мертвым сектантам, от тел которых натекли лужи крови, постепенно подбирающиеся к пентаграмме. Что за люди? Чуть что, так суицид, будто их допросить кто-то сможет. Хорошо хоть просто себя прирезали, а не взорвали.

Я понял, что мы не успеваем, что крови уже столько, что проще пентаграмму отмыть, чем справиться с пятью потоками.

Уже в одном месте кровавый ручеек добрался до границы круга и как намагниченный стал выстраиваться аккурат по линиям звезды. В другом месте осталось сантиметров пять, а Банши хоть и пытается топтаться, но с ее протектором ботинка, там просто мимо протекает. В третьем месте ручеек вспыхнул красным светом, достигнув круга. Стеча хоть и пытался сектантом, как тряпкой все вытереть, но только размазал.

Гидеон никак не поймет, что делать. Листает свою книгу и бормочет что-то. А разрыв, с каждой каплей крови становится все плотнее – натягивается, звенит, перламутровую пленку с краев затягивает чернота. Только вот ощущения, что он выключится, как обычный телевизор нет ни разу.

Напряжение растет, больше похоже на вакуумную бомбу Банши, выжигающую пространство и кислород. Нагнетает, скручивает пространство и тянет до скорого разрыва. Девчушку на стуле выгибает дугой, нити, бьющие в спину, беснуются и тянут ее к разрыву. Черт, да она мелкая еще совсем, лет двенадцать может. Нельзя ее валить, надо спасать! Даже если небеса упадут…

Я выхватил отцовскую, а теперь уже мою родную, «зиппо». Щелкнул, разжигая пламя, и бросился к разрыву. Подпалил край, увидел Банши с другой стороны с огневиком в руке, начал пережигать нити, стараясь освободить девчонку. Стеча тоже подскочил и стать выламывать цепи. И Гидеон, наконец, нашел что-то в книге, прокашлялся и начал читать какую-то молитву, от которой гасли энергетические жгуты, выходящие из проводника.

Разрыв загорелся по краю, как цирковой огненный обруч. Мы жгли беснующиеся из разрыва нити. И когда перегорела последняя, а Стеча наконец вырвал цепи и подхватил маленькое бесчувственное тело, фиолетовая вспышка охватила всю зеркальную поверхность. Пламя взметнулось под потолок, стало заполнять всю комнату, выжигая аппаратуру и трупы сектантов, перекинулось на дверь и полезло дальше по лестнице, захватывая весь первый этаж.

Но мы, к счастью, были уже на улице.

В фильмах, в боевиках очень частая концовка – в каком-то здании, где было все веселье полная разруха, пожарники суетятся, полицейские. Дело происходит ночью в свете мигалок служебных машин. И герой, укутавшись в плед, сидит в машине скорой. Еще, как правило, к нему подойдет кто-нибудь и либо похвалит, либо извиниться, что не верил, а то и ошибался. И все признают, что герой прям реально герой!

Вот и я сейчас был в таком кино. С той лишь разницей, что не было пожарных машин и скорой, да и полиция было специфически местная.

Особняк догорал, и тушить его никто не собирался. Вместо мигалок – фиолетовое пламя, вместо пожарных машин – два черных броневика и несколько десятков военных и монахов. И сидели мы не в пледах и не в скорой, а на крылечке соседнего дома.

Сидели, смотрели как какие-то монахи схимники в черных балахонах уносят, так и не очнувшуюся девчонку. Как какой-то очень важный бородатый мужик в маскхалате орет на нас, как его держат помощники.

Я вообще не понимал, о чем он. Сорвали какую-то операцию. Обломали какие-то оперативные наработки, спугнули главаря секты… Нервничал мужик сильно. Я только и понял, что давно они здесь были (как я только их тепловизором не засек – этого не понял), что ждали, когда проводник стабильным станет и приедет главный. Часть терминов не распознал, решил, потом у Гидеона уточнить, когда нас отпустят.

Когда бородатый выдохся и убежал докладывать своему главному, к нам подошла новая делегация. Вернулись схимники, которые уносили девчонку и направились прямо ко мне. Я почувствовал, что Гидеон напрягся, а Банши прошептала: «Терпеть не могу инквизицию».

– Матвей Гордеев? Что же вы, только вступили в Орден, а уже нарушаете? – вперед выступил тот, что был постарше. Голос и тон наигранные, типа добрый полицейский.

– Все в рамках закона, он месяц может без лицензии работать, у нас еще есть время, – попытался четко проговорить Гидеон, но чувствовалось, что нервишки шалят, при общении с инквизицией.

– Верно, вот только если одаренный мнемоник, да еще и имеет контакты темными, то срок уменьшается до одного дня, – почти с натуральным сочувствием произнес инквизитор, – И этот день давно закончился. Матвей, сами с нами пройдете или силу придется применять?

Экстренный выпускъ! Срочно в номеръ!

«Уничтожена секта «Безликих»! Основатель секты не найден».

«Графа Павловского нашли мертвым в разрушенном поместье. Сын графа в бегах».

«Обескровленные тела в Кузнецке. Возвращение деймоса, пьющего кровь!»

«Небывалый туман на реке Обь, исчезла целая деревня!»

«Белый Яр опять лихорадит. Близнецы-медиумы найдены мертвыми на пороге отделения Ордена».

«Кровавый ведьмовской шабаш на озере Чаны. Есть ли управа на Черную Барыню?»

Эксклюзивные материалы «Орденского листка» — ежедневно в будние дни. Свежий выпуск уже завтра…

«Держи своих демонов внутри и не поддавайся на провокации» — единственное, что успел шепнуть мне Гидеон, когда меня вежливо, но настойчиво проводили и упаковали в небольшой черный фургон.

— Куда вы его? — донесся голос Гидеона.

— В Большой Волок, — ответил монах, — Все в рамках служебных процедур.

— Ясно, забирать его когда?

На второй вопрос Гидеону уже не ответили, мужик просто развел руками. Это могло значить что угодно — от пары дней, до забудьте уже про него.

Промелькнула мысль — бежать, оттолкнуть одного, пнуть второго и в лес. Вот только что мне это даст? В лучшем случае буду в бегах в мире, с которым еще едва знаком. В худшем подстрелят, и отношение уже будет другим.

Я же ничего не нарушил, кроме сроков постановки на учет. Считай, превысил безвизовый режим, в том мире за это не убивали, а, скорее всего, депортировали.

Поигрался с темными сущностями пару раз, ну пусть даже три — отец здесь кучу лет фобосов кошмарил и нормально, в рамках закона оставался. Пока за рамки не вышел или не вытолкнули.

Я отбросил мысли о побеге и решил, как в том анекдоте с советом расслабиться и получать удовольствие, отдаться в руки органов. Перед фургоном у меня отобрали все опасное. Появился третий монах с небольшим серебряным сундучком, куда я нехотя скинул огневик с душеловом, остатки патронов и нож с деньгами. Забрали даже бестиарий — попросту вывернув все карманы.

В фургоне было жестко, но тепло, я попытался завести разговор с охранявшими меня суровыми монахами, но как со стенкой пообщался. Забил на них, и довольно быстро задремал.

Три дня не происходило вообще ничего.

Привезли в монастырь — этакую древнерусскую крепость с высокими стенами, проводили в келью, заперли и, похоже, забыли.

Комнатушка, в которой меня поселили, была даже меньше, чем тюремная камера. Полтора на два метра с потолком, где я не мог стоять в полный рост. Грубые каменные стены, малепусенькое окошко без стекла, которое я в основном сам затыкал, чтобы не дуло, лежанка из переплетенных веток и ведро в роли удобств. Под окошком в стене была выдолблена ниша, в которой нашелся старый потрепанный молитвословъ.