– Отчего же – нет? – одними губами поинтересовалась Царица.

Она не сделала ровным счетом ничего, только выбросила вперед руку, ладошкой навстречу Хофру. Захрустел черный панцирь, и жрец с трудом осознал, что лежит на полу, что рядом с лицом колышется шелковая кисть покрывала...

Легкие жгло так, словно туда насыпали пригоршню горячих углей. Он хватил потрескавшимися губами глоток воздуха, закашлялся... В глазах неотвратимо темнело, по горлу вверх поднялась раскаленная и солоноватая на вкус волна.

«Да она же меня просто раздавила!» – он еще успел проговорить про себя этот простой и неприятный факт.

А затем все сгинуло. И шелковая кисточка, и полированный пол, и резная ножка кровати. В кромешном мраке витала лишь одна странная и подсказанная кем-то извне мысль – о том, что он проиграл. Даже не так – проиграли все серкт. Что-то сломалось в золотой цепочке жизни, виноватых было немного – а обречены оказались все.

... – Брат Хофру.

Этот голос было трудно не узнать – «Но тебе-то что? Ты доживаешь последние минуты. Так что Говорящий может плести все, что угодно».

Он заставил себя вдохнуть. Уж лучше бы добила, право слово...

А затем вяло удивился: боль ушла, исчезла бесследно. На ее место, словно злобный дух неупокоенного, пришел Говорящий.

Приоткрыв глаза, Хофру попытался сфокусировать взор на вытянутом и сухом, словно щепка, лице. Черные глаза старика казались парой дыр, проеденных в деревяхе жуком-точильщиком.

– Брат Хофру, – повторил Говорящий, – ты меня понимаешь?

– Кажется, – губы плохо слушались, но жрец понял и наклонился к самому лицу.

Запах плесени и тлена стал почти осязаемым, и желтая кожа старика показалась странно похожей на мятую бумагу.

– Как это случилось, Хофру? – тихо спросил Говорящий-с-Царицей, – как это произошло?

И вдруг сорвался на визг, словно уличая торговка:

– Будь любезен отвечать! Как? Как она ухитрилась освободиться?

Хофру неуверенно шевельнулся, пошарил взглядом по комнате – так и есть. Он находился в личных покоях Говорящего-с-Царицей. Все было  как прежде: колышущиеся полотна паутины под потолочными балками, пыльные стекла, вездесущий запах склепа... И вместе с этим Хофру явственно ощутил – что-то изменилось. То ли в неприбранной комнате, то ли внутри него самого.

Между тем старый жрец умолк и скорбно покачал головой.

– Поздно уже, Хофру. Наступил конец народу серкт – именно тогда, когда мы наконец отыскали врата Ста Миров.

– Отчего ты так говоришь? – Хофру моргнул, все еще борясь с ощущением какой-то неправильности происходящего.

– А ты разве сам не чувствуешь?!!

Говорящий нервно хихикнул, развел руками.

– Если ты еще не сообразил, Хофру, то я тебе подскажу. Ты по-прежнему ощущаешь Силу Башни? Ту самую, которая текла сквозь прежнюю, правильную Царицу и была досягаема для нас и для прочих серкт?

...Сердце упало.

– Я тебе не верю, – прошипел Хофру, прикрывая глаза.

Великая Селкирет, как глупо отрицать очевидное!

Раз за разом, судорожно, обливаясь холодным потом, он пытался коснуться к  животворящему потоку Силы – и не мог. То, что раньше обволакивало подобно чистой воде, ушло, высохло, просочилось в бездонную трещину...

– Все еще не веришь? – процедил Говорящий, – это как раз то, о чем я тебе говорил. Никто не знал, что будет, если они соединятся... Может быть, теперь расскажешь, как было дело?

Хофру сел на жестком лежаке, ощупал грудь – ребра были целы. Взглянул на Говорящего – тот стоял, облокотившись тощей спиной о стену и, не отрываясь, следил за ним. Капюшон жреческого одеяния был отброшен за спину, волосы – теперь уже совершенно седые – двумя толстыми косами спускались  на плечи.

– Когда я пришел в башню, то увидел женщину, – осторожно сказал Хофру, – она была мертва, а в руке зажато зеркало. Сущность исчезла, и я пошел за ней, полагая, что она попытается воссоединиться с Царицей...

– Но опоздал, – подытожил Говорящий, – боюсь, ты бы все равно ничего не смог бы сделать.

Он быстро подошел и уселся рядом на лежак.

– А теперь... послушай меня, – жрец говорил тихо-тихо, то и дело озираясь по сторонам, – невзирая на то, что уже случилось… нам по-прежнему нужна Пирамида и нужны Врата. Все наше спасение будет в том, что ты продолжишь поиски якобы для того, чтобы вручить нынешней бесполезной Царице ключ от Врат Ста Миров, но...

– Но? – Хофру приподнял бровь.

– На самом деле ты будешь искать и ключ, и способ пройти Врата только с одной целью.    Мне ведомо, что, пройдя сквозь них,  можно вернуться в этот же мир, но выбрав правильное время. Ты понимаешь, Хофру? Время до того, как высокородная дурочка разбила ритуальное зеркало. До того, как сущность получила возможность пробраться в наш мир...

– А она будет думать, что я стараюсь для нее? – едва слышно выдохнул Хофру.

– Именно. Имен-но! – Говорящий потер сухие ладони, и вновь бросилось в глаза, какая странная у него кожа. Как старая мятая бумага.

Старик поймал взгляд Хофру и оскалился. Тонкие, синюшные губы дрожали.

– Да, да, я и сам вижу... Я понимаю, что она меня ненавидела, а потому убьет первым... И это уже началось, я ощущаю, как жизнь уходит из моего тела. Слишком быстро! Но ты – ты ведь сделаешь то, что должен?

«Найти ключ, войти в пирамиду, достигнуть Врат Ста Миров – и вернуться в этот же мир, но в нужное время... Недурственно и почти невыполнимо».

– В противном случае ты все равно издохнешь, – ласково заверил Говорящий, – ты знаешь, что я не лгу. Весь народ серкт вымрет, потому что мы не можем жить с неправильной Царицей, которая пожирает нашу жизнь.

– А если ее убить?

– Не дури, – Говорящий зашелся сухим кашлем, затем долго молчал, приходя в себя, – мы только что достигли Врат, Хофру. Наконец серкт обрели дом! И ты хочешь уйти, бросить все? Нет, брат Хофру. Так нельзя. Ты сделаешь то, что должен, то, о чем я только что тебе рассказал.

– Да... – Хофру решительно мотнул головой, – я сделаю все, как надо... Как должен. И – как мне поступать, когда ты будешь ждать ту девушку из нобелиата?

– Все просто, Хофру. Ты убьешь ее до того, как она доберется до ритуального зеркала. А затем убьешь и себя – того, который будет жить в том  времени, чтобы остаться самим собой.

– Угу. – он хмуро мял пальцами простыню. Покоя не давала одна странная мысль, – скажи, Говорящий, а что, если новой Царице не понадобятся Врата?

– Ну что за чушь!  – Говорящий буквально на глазах превращался в деревянного истукана, – она захочет Врата. Видишь ли, природа Царицы такова, что она не пожелает умирать, высосав один мир. Ей наплевать на серкт по большому счету, да, пожалуй, она и не понимает сейчас, что сама станет причиной нашей гибели... Царица захочет жить как можно дольше! Ведь это очень простое, и даже рациональное желание…

Хофру задумчиво побарабанил пальцами по столу, вскинул глаза на старика.

– Где мне искать Ключ?

Говорящий-с-Царицей открыл было рот, чтобы ответить – но вместо слов исторг сдавленный хрип. Хофру вскочил, вцепился в тощие плечи жреца.

– Где Ключ? Где мне искать его?!!

Губы старого жреца посинели и начали трескаться. Он задыхался, пытался тчо-то сказать – но уже не мог. Только ткнул сухим пальцем в сторону письменного стола.

...К вечеру Говорящего не стало.

По правилам об этом следовало бы сообщить Второму Говорящему, а тот должен был написать отчет и представить его Царице – но что-то подсказывало Хофру, что новая Териклес и так слишком много знает о происходящем.

Он оставил высохшее, словно мумия, тело старика на жестком ложе, неслышно покинул его апартаменты и пошел к себе. В конце концов, тело рано или поздно разыщут  – а у него, Хофру, и без того много дел.

Он плелся по коридорам Храма. То ли от холода, то ли от пережитого зуб на зуб не попадал, и в который раз Хофру злился на промозглую сырость, на себя самого, на весь мир…