…И среди всех неприятностей, так внезапно свалившихся на ее голову, занозой сидела мысль о том, что свинцовый кубик так и не показал просимое. Эристо-Вет по-прежнему не знала, где сейчас темная жрица – и понятия не имела, как ее догнать.

Ийлура закрыла глаза.

«И тогда я посмотрела на себя в зеркало», – бубнила А-Ша, – «знаете, у меня когда-то было настоящее зеркало…»

– Да, конечно, – шепнула Эристо-Вет, мечтая лишь об одном – чтобы Покровители наказали эту женщину немотой.

Но память, самое страшное проклятие богов – и самый лучший их подарок – уже вцепилась в произнесенное слово.

«Зеркало».

Ийлура усмехнулась. Мысленно разворачивая холст воспоминаний, неторопливо размышляя, чем может закончиться для нее еще один ритуал Хранителей… Когда-то, давно, ей довелось провести его – и эта глупая попытка едва не окончилась печально. Больше Эристо-Вет за все годы службы Ордену ни разу не делала ничего подобного, и даже забыла о том досадном происшествии, но… Упоминание о зеркалах внезапно разбудило само прошлое.

«И почему я не сделала этого раньше?» – подумала Эристо-Вет, – «Почему не вспомнила? Многое бы стало куда проще».

Но метхе Альбрус, побери его Шейнира – он не желал, чтобы его ученица помнила. Наверное, тогда старый синх ценил свою ученицу и не хотел ее потерять.

– Я тебя попрошу еще кое-о-чем, – Эристо-Вет крепко сжала пальцы А-Ши, – обещай, что сделаешь. Я дам тебе золота…

Метхе Альбрус был лучшим, но в то же время самым надоедливым учителем из всех когда-либо живших под небом Эртинойса. Так искренне считала молоденькая ийлура с роскошными волосами глубокого синего цвета, сидящая за широким – в полный размах рук – деревянным столом. Чудной оттенок шевелюры достался ей от матери и был редкостью в Гвенимаре; но, попав в Орден шести лет от роду, Эристо-Вет помнила, что на восточном побережье материка синие волосы встречаются часто – как будто их обладателей отметило дыхание океана.

Она закусила кончик пера и попыталась сосредоточиться на объяснении метхе. Это, конечно, было нелегко: шаловливый весенний ветер то и дело хлопал оконной рамой, вместе с ним в кабинет врывались запахи просыпающихся полей, травяного сока и разомлевшей под солнцем сырой земли. Ийлура представила себе, как хорошо в этот ясный денек запускать воздушного змея, или просто сесть на быстроногого щера и махнуть за пределы Жемчужного кольца – туда, где навстречу солнцу рвутся из зимнего плена крошечные зеленые ростки, а по синему куполу неба медленно плывет силуэт ястреба…

Представила – и невольно зевнула. Метхе Альбрус кашлянул, тем самым деликатно напоминая о своем присутствии, а затем молча прикрыл окно.

– Продолжим.

– Да, метхе.

– Записывай, Эристо. Видящий Границу может не только говорить, но и вызвать в Эртинойс тень, если это необходимо. Однако, подобные действия опасны для вызывающего и могут привести к летальному исходу.

– Эмм… Метхе…

– Значит, к смертельному, – синх усмехнулся, отчего резко обозначились тонкие полоски в углах рта. – Тень, попадая в Эртинойс, чувствует себя несчастной, начинает завидовать живым и может с легкостью увести вызывающего за собой. Понятно?

– Но если вызывающий не хочет идти, разве может тень утащить его силой?

Желтые глаза метхе сузились. Он замолчал, словно плыл по тихой реке воспоминаний. Потом вдруг обернулся к Эристо-Вет.

– Силой? Боги, к чему это теням? Они могут сделать так, что ты сама побежишь за ними. Спасти может только одно… Пиши, Эристо… крик или кудахтанье петуха.

«Глупости какие», – подумала ийлура, но слова метхе прилежно занесла в конспект.

А синх продолжал, расхаживая по кабинету, временами останавливаясь – то у высокой, с изогнутым горлышком вазы, которая была вылита из радужного стекла, то у богомола, застывшего в янтаре. В классной комнате было расставлено немало занятных – а порой и страшных – вещиц.

– Зеркала, Эристо. Вот ключ к Границе, вот откуда они могут наблюдать за нами – а мы за ними. Два зеркала, установленные друг против друга, образуют малый разрыв. И если позвать, тень не сможет противиться – и придет. Разрыв закрывается, если убрать одно из зеркал. Но – клянусь Покровителями… Это не записывай, Эристо… Такой ритуал окончился весьма безрадостно не для одного хранителя Границы. А потому я не советую тебе его применять.

– Зачем же вы тогда рассказываете о нем? – ийлура удивленно подняла глаза на синха.

– Он включен в общий курс, – пожал плечами Альбрус.

…К вечеру Эристо-Вет в точности знала, как правильно установить зеркала, на каком расстоянии от круга, их описывающего, разместить свечи и что говорить вызванной тени. В нее словно шкодливая тварь тьмы вселилась – наперекор здравому рассудку и предупреждениям метхе. Она подзуживала и нашептывала о том, что нет ничего плохого в желании еще раз увидеть матушку, и что эта тень, уж конечно, совершенно безопасна и не сделает ничего плохого оставленной много лет назад дочери.

В компаньоны ийлура взяла соседку по келье – черноглазую и темноволосую девчонку, уроженку южной оконечности Гвенимара, что граничила с Холмами Кэльчу. Она была младше Эристо-Вет, но за полную глиняную кружку медяков (которые прилежная ученица Альбруса копила едва ли не год) согласилась даже украсть петуха где-нибудь на задворках – что и сделала. Шевелящийся и недовольно кудахтающий мешок спрятали до вечера, а потом пленник сам затих, уснул в темноте.

И вот, запершись от любопытных глаз наставников, ийлуры приступили к ритуалу. Два квадратных мутных зеркальца, установленные друг напротив друга, образовали бесонечный коридор отражений, по бокам которого в скором времени тускло засветились огоньки.

По спине Эристо-Вет бегали мурашки, но она, замирая от предвкушения запретного и тайного, с наигранной бодростью отправила южанку за дверь. Вместе с петухом, который недовольно заквохтал в своем узилище.

– Смотри же, – ийлура напоследок пожала худенькую лапку подруги, – не усни.

Та кивнула. В черных глазах – ни намека на дрему, только колкие огоньки свечей отразились, когда девчонка бросила последний взгляд на установленные зеркала.

Эристо-Вет осталась одна. В келье сразу стало как-то холодно и неуютно, ийлура набросила на плечи пуховый платок. На миг ей показалось, что в пределах разрыва даже пламя горит неохотно, словно ему не хватает пищи, но затем – поморгала, потерла глаза. Все опять стало обычным.

Усевшись на табурет, ийлура уставилась в бесконечный коридор. – «И чего это метхе так предостерегал? Ничего ведь страшного…» – Она положила подбородок на сцепленные пальцы и мысленно позвала.

«Мама. Прийди. Я зову тебя, твое дитя».

Глаза защипало, разрыв Границы дрогнул – но ничего не произошло. Ийлура мимоходом подумала – а не мог ли метхе пошутить над своей ученицей? Ох, нет. Она попросту забыла ключевую фразу…

«Я приказываю тебе явиться, как смотрящая, видящая, хранящая Границу».

Хлопнула оконная рама, по келье закружил голодным зверем холодный ветер. Эристо-Вет вскочила, закрыла окно – и вдруг очутилась в кромешной темноте. Свечи потухли.

– Шейниров хвост!

Прошло еще несколько драгоценных минут, пока ийлура нащупала на столе огниво, пока высекла искру, пока сызнова зажгла свечи.

А потом горло сжалось – то ли от ужаса, то ли от внезапно подступивших слез. На хромоногой кровати преспокойно сидела синеволосая ийлура. Она была похожа на Эристо-Вет – скуластое лицо, главным украшением которого были зеленые, распахнутые навстречу миру глаза. Даже челка, выбившаяся из тугого плетения кос, упрямо падала на лоб точно также, как у Эристо-Вет… Хотя, нет. Наоборот. Это Эристо-Вет была похожа на свою матушку.

Ийлура прислонилась к холодной стене кельи. Вдруг задрожали ноги, на переносице выступили капельки пота. Внезапная слабость накатила мутной волной, подхватила, понесла… чтобы не грохнутсья в обморок, Эристо-Вет пребольно ущипнула себя за руку.