Старый синх остановился, прижимая руку к зашедшемуся суматошно левому сердцу. Отдышался.

И, оглядевшись, пришел к выводу, что случайно забрел в совершенно заброшенную еще в старые времена часть Храма. Заросшие пылью галереи, двери жреческих келий, подернутые плесневелой зеленью. Лучи полуденного солнца, пробиваясь сквозь запылившиеся окна, липли к раскинутым повсюду паучьим сетям. Именно широкие окна, не хмурые бойницы, потому как этот отросток малахитового тела Храма был обращен во внутренний двор.

«Да что это я так разволновался?» – подумал Шезра, – «побери его Шейнира, этого Элхаджа… В конце концов, ему еще идти и идти. И видано ли, чтобы синх в одиночку пересек пол-Эртинойса?»

Он стоял в начале длинной галереи и рассеянно смотрел на хлопья пыли, на засохшие мышиные тельца, висящие под самым потолком. Наверное, за долгие годы тут вывелись особенно крупные особи паучков, если могли позволить себе такое пиршество… Шезра покачал головой. Был бы моложе, постарался бы извести здесь всю живность. Но теперь?

И, в последний раз окинув взглядом заброшенную галерею, он повернулся, собираясь уйти.

Остановился.

Вновь оглядел перехлестнутое паутинными плетьми помещение.

Нет, зрение не обмануло: у дальней стены что-то заманчиво блеснуло под толстым слоем пыли.

Шезра потоптался в нерешительности. С одной стороны, брести сквозь паутину, пауков и высосанных ими мышей не хотелось. Но с другой…

«Тьфу, да и что интересного я могу там найти?» – раздраженно подумал старый синх.

И двинулся вперед, стараясь не влезть в липкие сети.

«Вот ведь пакость!» – он с отвращением наступил на семенящего по полу паука. Как раз такого размера, чтобы начинать питаться мышами. Под мозолистой пяткой синха отвратительно хрустнуло и стало мокро (Шезра поклялся себе, что после этого похода обязательно выкупается не меньше, чем в трех водах).

«Изведу всех гадов», – твердо решил синх, вытряхивая из альсунеи свалившуюся за шиворот дохлую мышь.

Не то, чтобы Шезра, бывший Верховный жрец, боялся пауков или мышей – да и было бы глупо для творения Шейниры пугаться подобного… Но все же было ему невыносимо противно, отчасти потому, что сам Шезра был слишком чистоплотен на протяжении всей своей многолетней жизни.

Потом, обливаясь холодным потом и уже не слушая, как хрустят под ногами паучьи тела, синх остановился наконец перед тем предметом, который привлек его внимание. Разочарованно вздохнул.

Это было всего лишь зеркало, почти во весь синхов рост, в позеленевшей от старости бронзовой раме. Орнамент, к слову, не был лишен некоторой вычурности: бегущие куда-то фигурки синхов, взявшиеся за руки.

Шезра потер рукавом само зеркало – похоже, оно сохранилось превосходно. Подумал-подумал, и решил, что такой занятной вещице нечего делать в самом пыльном углу Храма. Конечно, и для самого Шезры зеркало не представляло особой ценности, но он подумал о том, что Мен-Рой не откажется от такого подарка. А потому, взяв находку под мышку, Шезра заторопился прочь. Туда, где не было пыли, паутины и пауков.

…Вечером, как следует выкупавшись и сменив альсунею, Шезра старательно почистил вереницу бегущих синхов, обтер само зеркало. Получилось недурственно. К тому же, само зеркало казалось довольно старым, если не сказать – древним, и Шезра вновь подумал про Мен-Роя. В конце концов, ийлур всегда был неравнодушен к таким вот занятным вещицам.

– Считай, тебе повезло, – пробурчал синх, обращаясь к приятелю-ийлуру, – когда в следующий раз тут покажешься, отдам… на память о старом синхе.

Он еще раз пробежался пальцами по раме, нащупал сбоку какую-то шероховатость – оказывается, на спине одного синха было выгравировано имя владельца или создателя зеркала.

«Мерхат», – повторил про себя Шезра, – «Мерхат».

Имя показалось знакомым, но, само собой, не было именем какого-нибудь мелкого жреца нижних ступеней или посвященного.

Синх почесал шелушащуюся макушку, затем прошелся по комнате. Мерхат… Это был кто-то выдающийся, не иначе… Потому что в противном случае Шезра не терзался бы вопросом, где и когда уже слышал – и неоднократно – это истинно синховое имя.

«Ну, и что с того? Мерхат и Мерхат. Какая разница, кто это был? Его давно уже нет под небесами Эртинойса, ну так и оставь прошлое прошлому».

И Шезра, досадуя, лег спать.

Через час, сбив набок простыню и крутясь в постели юлой, синх понял, что не заснет, пока не выяснит, кем был прежний владелец зеркала.

«Все как мальчишка», – недовольно подумал Шезра, – «любопытство до добра не доведет».

И, махнув рукой на сон, на мягкую постель, синх выволок на стол главную книгу Храма, в которой чуть ли не с начала времен были записаны все, кто жил в кольце неприступных стен.

… Искомое имя нашлось довольно быстро. На пятидесятой странице фолианта в руку толщиной.

«Мерхат», – гласила запись, – «верховный жрец Храма Шейниры, рожденный в году 580 от начала времен. И была ему дана власть узрить царство Шейниры, и был дар явить это царство другим посвященным…»

– Любопытно, – пробурчал Шезра, – как это у него получилось?

«А покидая Эртинойс, сей достойный слуга нашей Матери, по слухам, изыскал способ миновать ожерелье Проклятых Душ, и по сей день свободный дух его парит над небом Эртинойса, возможно, став чем-то другим, нежели просто дух».

Шезра усмехнулся и захлопнул книгу, отчего та возмущенно выплюнула едкое облако пыли.

– Умели же сочинять! – старый синх потрогал бонзовую раму, покачал головой.

Так вот почему имя Мерхат казалось знакомым… Наверняка в детстве щедро кормили легендами про то, как самый обычный синх стал свободным не-духом.

А кем же ему тогда стать?

Шезра посмотрел в зеркало, словно оно могло дать ответ. Из глубины на него взирал коричневокожий старик с красными глазами, с шелушащимися на щеках полосами.

«Стар ты, Шезра, очень стар. А кто займет твое место, когда и ты покинешь Эртинойс?»

На душе стало горько. И больно.

– А главное, куда ты отправишься, Шезра? Кто из отцов-покровителей приютит тебя, Отступника?

Синх так и подскочил на стуле. Затем крутнулся на месте, озираясь… Но нет. Похоже, в спальне не было никого, кроме него.

«И свободного духа Мерхата?!!»

– Ты кто? – прохрипел Шезра.

На всякий случай он одной рукой приоткрыл ящик стола и нащупал стилет.

Но ответа не последовало. Только зеркальная поверхность затуманилась, подернулась рябью. Вереница бронзовых синхов дрогнула и ожила; маленькие фигурки зашевелились и начали медленно переставлять блестящие в огоньках свечей ножки.

«Пресветлый Фэнтар», – только и успел подумать Шезра.

Колени подогнулись, он вновь опустился на стул, уже не выпуская из пальцев оружия. А в зеркале, там, где до этого было сморщенное лицо старика, оживала далекая, но знакомая картина – городской рынок в несуществующем городе синхов.

Это было так давно! Ведь, если подсчитать, полтора столетия минули с тех пор, как верховный жрец Храма предал свою богиню, тем самым перекрыв ей путь в Эртинойс. Полтораста лет падения народа синхов, полтораста лет добовольного изгнания. И не нашлось ни одного синха, который бы объединил разрозненные гнезда, который бы объяснил – что каждый смертный приходит свободным в Эртинойс, что не бог-покровитель есть первопричина существования народа, что синхи могут вполне обходиться без жертв, приносимых Темной Матери.

Опустели города, утонули в жадной зелени южных лесов. А те, чьи души считались проклятыми, отправились скитаться по Эртинойсу в надежде отыскать новые земли, где молитвы их достигали бы слуха Шейниры.

…Шезра стоял посреди шумного городского рынка и не верил собственным глазам. Последний раз он был в подобном месте еще с матерью, благородной синхой; тогда… тогда его кожа была молода, как только что проклюнувшиеся из почек листья, полоски черны, а белизне зубов позавидовал бы хищный леопард. И, если уж вспоминать – Шезра недолго пробыл со своей семьей. Шейнира слишком хорошо слышала его молитвы, и молоденького синха отправили в Храм послушником. А там – несколько лет усердного труда и молитв, принятие сперва посвящения, затем – титула жреца низшей ступени.